Читать книгу Кремлевский клад: Cosa Nostra в Москве - Дмитрий Николаевич Таганов - Страница 8

Обоих, отца Серафима и его следователя, расстреляли в тридцатых годах, но «дело», над которым они тяжко трудились, осталось лежать на тесных полках архива наркомата на Лубянской площади. С годами НКВД переименовали в МГБ, затем в КГБ. Сняли и затем расстреляли, – последовательно, Сталиным, потом Хрущевым, – всех их трех шефов с подручными. Но «дело» священника Троицкого так и стояло на своей полке. Проходили десятилетия, грохотали войны, «делалась» история страны, менялся даже ее народ, но «дело» неподвижно стояло на полке, как будто дожидаясь кого-то.

С каждым годом, с каждым поворотом «истории», каждая бумажка в этой пухлой папке с выцветшими чернильными надписями становилась все ценнее. Наконец, рухнула даже семидесятилетняя социалистическая страна, но «дело» даже не покосилось на своей полке. Зато каждая его бумажка стала цениться «на вес золота». Ведь в этой папке лежало подлинное письмо святых отцов Ватикана почти столетней давности. Там лежал нескладный, но очень интересный перевод этого письма с латыни с собственноручной резолюцией «отца народов» Иосифа Сталина, – красным карандашом. Там лежал и автограф наркома Ягоды на другом приказе, – синим карандашом. «Дело» превратилось за девяносто лет в исторический уникум и баснословную долларовую ценность.

Но в этой папке лежало кое-что еще, стоившее в миллионы раз дороже исторических автографов. В бумагах этого «дела», с различимым лишь немецкой овчаркой запахом ладана из Ватикана, выцветшими сиреневыми чернилами, очень смутно и неясно, но вполне определенно для опытного глаза, было сказано на латыни, где и как искать тайники, устроенные полтысячелетия тому назад в московском Кремле. Тайники, оставленные потомкам, очень дальновидными людьми того времени: царями Иваном III, с сыном Иваном Грозным, и их архитектором Аристотелем Фьораванти, тоже со своим сыном, – Андреа.

Страна с сокращенным названием «СССР» рухнула под тяжестью побед и преступлений, накопившихся за десятки лет, и древний московский Кремль снова ожил, вновь став резиденцией главы государства, как и было при старых царях. Президент – не царь, но почти. Поэтому одним из первых, но, по-видимому, важнейшим «указом» нового кремлевского жителя, стало открытие широким жестом, – для всех желающих или просто любопытных, для всех пострадавших и репрессированных, или их потомкам, – всех архивов и на всех полках печальных хранилищ Лубянской площади.

Одним из первых, кто вошел в эти тихие и страшные своей кармой хранилища, был молодой, но бледный лицом, ученый историк Вадим Сизов. Произошло это в самом начале девяностых годов. Он уже защитил свою первую диссертацию, работал над второй, знал многие древние языки, и по-прежнему интересовался только европейским средневековьем. Казалось бы, на Лубянке он терял только время. Или еще хуже, удовлетворял праздное любопытство. Ни то и ни другое.

В архивах КГБ молодой историк Сизов не только видел, читал, но и трогал собственными руками, чувствовал даже этот запах – натурального средневековья. Это был бесценный опыт. Как если бы вновь первым войти в египетскую подземную камеру с мумией фараона Тутанхамона, со всей ее упокойной обстановкой.

Но Вадим Сизов робел лишь в первое свое посещение лубянских архивов. Со второго раза он уже без дрожи в пальцах снимал с полок «дела» и без содрогания вчитывался в протоколы допросов. Он уже раньше читал подобное, правда по латыни или на старогерманском. Там порой описывалось и пострашнее, особенно, если знать устройство тогдашних орудий пыток.

Вскоре нужный для докторской диссертации материал был собран. Обнаружилась несомненная аналогия между красным революционным менталитетом и европейским средневековым, и еще странная и необъяснимая склонность человека к саморазрушению. В последнее свое посещение лубянских архивов Сизов наткнулся на «дело» священника Троицкого. Наткнулся не случайно, – его еще интересовала проблема «Бог и террор», потому что поиски Бога во все времена сопровождались человеческими жертвоприношениями. В «деле Троицкого» Сизов неожиданно обнаружил письмо римских кардиналов из Ватикана. Он пробежал его быстро по латыни и побледнел еще больше. Затем он сделал с письма за подписью Папы рукописную копию.

Случилось так, что Сизов в архивы Лубянки больше не пришел, занят был своим средневековьем и диссертацией. Так, в трудах и заботах, протекли еще двадцать лет. Рукописная копия письма из Ватикана легла в дальний ящик стола историка и затерялась в бумагах. Вновь эта копия попалась ему на глаза совершенно случайно, при уничтожении заваливших тесную квартирку историка бумаг, – при уборке, начатой только по настоянию его повзрослевшей дочери.

Теперь, по прошествии почти двадцати лет, он взглянул на эту копию совсем по-другому. Теперь у него было и времени больше, и знаний, и опыта. Как в первый раз, он бегло просмотрел латинские строчки и опять сильно побледнел. Только в этот раз он догадался – об архиве какого именно Фьораванти могли писать римские кардиналы в Москву православному священнику.

В эту ночь Сизов не мог долго заснуть: его мучил стыд, что он не понял этого двадцать лет назад, и такой важный факт не стал уже тогда известен мировой исторической науке. Поэтому уже через три дня его статья была готова. Для нее он сделал очень грамотный русский перевод римского письма и кратко изложил свои мысли обо всем этом. Сизов не был из тех, кто зубами держался за свои открытия, ревниво оберегая свое авторское право. Его интересовала только «правда», он был настоящим ученым.

Сделав еще перевод своей статьи на английский, он, не задумываясь, направил все это со своего домашнего компьютера в один серьезный исторический Интернет-журнал. В опубликованной им в Интернете статье он полностью приводил найденное в архивах КГБ письмо римских кардиналов на латыни, напоминал читателю, кем был архитектор Фьораванти, и почему его архивы могли быть так важны для истории России. И только в двух словах он упомянул о главном: о многовековых поисках легендарной подземной библиотеки Ивана Грозного.