Читать книгу Одиссея 13-го, в полдень - Дмитрий Розенбанд - Страница 3

«Море волнуется раз»

«Море волнуется раз, море волнуется два, – Саймон выкрикивает нужные слова быстро – быстро, на одном выдохе, чтобы успеть, пока кто-нибудь из ребят не добежит и не дотронется до его плеча – море волнуется три, морскою волною замри!». Успел. Когда считалка заканчивается, возникают другие звуки – пение птиц, шум перебранки соседок в колодце внутреннего двора. Несколько детей замирают в нелепых позах, стараясь не двигаться, только громко дышат. Жарко. В полдень картинка плывет, а звук плавится, как шоколадная конфета, забытая в машине. Полуденная жара пахнет стряпней из окон и свежим бельем, развешанным на натянутых между балконами веревках.

Саймон ходит вокруг детей, вглядывается, пытаясь уловить движение, кривляется и старается их рассмешить. Один из ребят не выдерживает и прыскает, сгибаясь пополам, Саймон смеётся вместе с ним и хлопает его по плечу – «Назад!», а сам возвращается к стене, поворачивается к ребятам спиной и закрывает глаза руками: так проще и менее страшно. Вроде и бояться – то нечего, а тело все равно сжимается в предвкушении хлопка по спине, и слова торопятся наружу: «Море волнуется раз».

«Море волнуется два»

Боль спряталась где-то позади глаз. Свет медленно высверливал в черепной коробке маленькие отверстия старой дребезжащей дрелью с ржавым сверлом, мигрень пахла жженой костью и грязными носками. «Доброе утро» – пробурчал Саймон, сдерживая подступающую тошноту и прогоняя соблазн заболеть и не пойти сегодня на работу. Он выбрался из кресла и, прижав ладонь ко лбу, начал массировать мизинцем и большим пальцем виски. Стало чуть легче. Таблеток от головной боли дома не было. «Давно надо было купить пачку обезбола», – Саймон поморщился и посмотрел на часы на стене. Чтобы сфокусировать зрение, пришлось пробраться через марево пульсирующей боли. Это было мучительно: «У меня еще полчаса до выхода», – думать тоже было пыткой. Придерживаясь рукой за стенку, он поплелся в душ – старое проверенное средство от мигрени.

Раздевшись, Саймон открыл кран и ждал, прижавшись лбом к кафелю, когда пойдет горячая вода. Звук падающих капель был похож на шелест летнего дождя по асфальту, он успокаивал, притупляя боль. Потом звук исчез. Точнее, все звуки исчезли. Саймон открыл глаза: мягкий свет колыхнул гулким ударом колокола. В воздухе неподвижно висели исковерканные свободным падением капли, много-много капель. Почему-то это не пугало. Саймон подставил указательный палец под одну из них, капля ожила и перетекла на подушечку пальца. «Забавно», – подумал Саймон и посмотрел через каплю на мир. Мир перевернулся вверх тормашками, как и должно, но остался неподвижным, что было странным. Саймон слизнул каплю: вода как вода, ничего особенного. Сложив ладони ковшиком, провел ими снизу вверх, собирая застывшие капли. В ладонях набралось озерцо, и он умыл лицо. С водой в ладонях все было ок: «Не понимаю».

Оставшиеся капли все еще висели в воздухе без движения. Саймон помотал головой из стороны в сторону, сбрасывая наваждение, но ничего не изменилось, только остатки головной боли ватными подушками легли на уши и откатились назад, окончательно исчезнув. «Вот ведь хрень какая», – Саймон, не одеваясь, вышел в салон – распахнутая ветром занавеска на открытом окне застыла, как нарисованная. Ветра, наполнившего ее движением, не было.

Саймон подошел к окну, оставляя на полу мокрые следы. Мир снаружи замер: замерли машины, люди, делающие шаг, замерли с поднятой ногой. Движения не было. Нигде. Вообще. Рядом с домом Саймона была школа. Днем там всегда стоял шум, даже летом во время каникул кто-нибудь обязательно играл в мяч на школьной площадке, но сейчас на территории школы было тихо. Нет, не тихо – беззвучно. Звуки исчезли, все звуки, кроме звука его дыхания. Это было настолько невероятно и нереально, что Саймон совсем не испытывал страха. То, что происходило с ним сейчас, не укладывалось ни в какие рамки, а страху нужны рамки, чтобы сложиться во что-нибудь оформленное. Засунув ноги в шлепанцы, Саймон вышел голышом на улицу. В этом нереальном остановившемся мире его нагота не имела никакого значения.

Подойдя поближе к школе, Саймон остановился перед спортивной площадкой. «Это похоже на триДэ фотку», – пробормотал он. На площадке ребята играли в футбол. Был угловой. Подававший, все еще тянущий ногу после подачи, вглядывался в застывший в воздухе мяч. Двое других, застывших в прыжке, пытались достать до мяча головой. Они висели в воздухе. И мяч тоже висел в воздухе. «Боже, куда я попал? – пробормотал Саймон. – Что, блин, со мной происходит?» Вот теперь ему стало не по себе.

Он шел по улице, осторожно обходя неподвижные фигуры прохожих. Ему казалось, что застыв, они стали хрупкими, как льдинки, и он боялся разбить их, случайно толкнув. Пройдя так метров десять, Саймон остановился перед красивой девушкой с букетом сирени в руках: «У нее ямочка на левой щеке от улыбки и лучики в уголках глаз, а цвет глаз серо-зеленый, и эти каштановые кудри», – засмотревшись, Саймон прикоснулся пальцем к ее волосам, отводя их в сторону. Девушка сделала шаг вперед и, наткнувшись на Саймона, ухватилась за его плечо свободной рукой, чтобы сохранить равновесие. Ее улыбку сменило выражение испуга от неожиданного столкновения, потом неловкости: «О, простите пожа… Фу, гадость какая! Не прикасайся ко мне, гребанный извращенец!» – она с силой оттолкнула Саймона. Тот шлепнулся назад, выставив руки и больно ударив запястья, а девушка застыла с вытянутыми руками и возмущенным выражением лица. Разлетевшиеся ветки сирени веером повисли в воздухе.

Саймон поднялся, прикрываясь ладонями и попятился, стараясь не поворачиваясь к ней спиной. С него было довольно. Ему было больно, стыдно и страшно. Осторожно огибая прохожих, не поднимая глаз, он вернулся в квартиру и закрыл входную дверь на замок. Казалось, прошла вечность. Саймон оделся зачем-то подчеркнуто официально, как будто бы он хотел доказать девушке с каштановыми волосами и сиренью, что он совсем не тот, за кого она его приняла. Сел в старое продавленное кресло у окна и закрыл глаза. Хорошо хоть прошла головная боль. Ему показалось, что он заснул и во сне слышит звуки улицы. Послышался звонок трамвая, подъезжающего к остановке. Саймон открыл глаза: ветер трепал занавеску, секундная стрелка часов на стене дошла до севера и начала свой спуск к югу. До выхода на работу оставалось еще полчаса. Сильно болели запястья. «Гооол! – донеслось от школы. – Один ноль», – подытожил Саймон.

Он шел по улице, всматриваясь в лица прохожих. Улица жила обычной жизнью, все куда-то спешили, создавая шум и суету. Девушки с каштановыми волосами нигде не было: «И слава Богу», – подумал Саймон с облегчением, а потом почему-то расстроился.

Все произошедшее казалось дурным сном, игрой больного воображения. Это было слишком странным, чтобы быть правдой или чтобы идти с этим к врачу: «Здравствуйте доктор, вчера у меня мир остановился, и я оживлял предметы и прохожих своим прикосновением, а он мне в ответ: „Что Вы говорите! Оживляли предметы прикосновением! Как интересно! Мир остановился? Ааа. Голышом ходили по улице? В шлепанцах? Прекрасно, прекрасно! А скажите, душевных заболеваний у Вас в семье не было?“ – Нет уж, пожалуй, с походом к доктору я пока повременю, посмотрим, что будет дальше», – решил Саймон.

Следующие несколько дней он ждал, чтобы мир снова замер, но мир не останавливался, и жизнь продолжала течь, как обычно. Цвело все: сирень, яблони с вишнями, магнолии, девушки – все наряжалось в самое красивое, радуясь теплым солнечным дням.

Болели запястья. Других доказательств реальности остановки мира у него не было. Со временем Саймон решил, что у него скорее всего был приступ лунатизма, а запястья он повредил, когда ходил во сне и упал. Страшно не было. Хотелось увидеть этот сон снова, испытать – как это быть единственным живущим в замороженном мире и оживлять спящие вещи и фигуры, прикасаясь к ним. «Это как побывать внутри крутого компьютерного квеста,» – подумал Саймон, щурясь на солнце.

Через три недели мир опять остановился. Оказалось, чтобы его остановить, надо произвести некий толчок, волевой посыл, направленный на внутреннюю сторону межбровья. Не слова, не движение, а именно волна уверенности, что будет так, как ты сказал – воля, закон, указ, приказывающий миру остановиться. Мир слушался и застывал, как дети в игре. А потом Саймон это волевое усилие отпускал, и мир двигался дальше как ни в чем не бывало.

Все следующие дни Саймон посвятил отработке своей новой супер способности: он подбрасывал вещи и останавливал их в воздухе по многу раз, пока они падали. «Как стрельба по шапке из пистолета» – вспомнилось ему что-то из старого, прочитанного. Чаще всего он тренировался с подброшенной монеткой. Его рекордом было семь остановок и, что неудивительно, серия из ста двенадцати верных ответов в орлянке. А еще ему нравилось играть с прохожими в «Дежавю», раз за разом попадаясь им по пути. Было очень смешно наблюдать за их реакцией. И еще было круто рассматривать летящих насекомых. И птиц. И любоваться красивыми девушками. И заглядывать в чужие окна. И, в общем, время на поспать у него оставалось только пока мир двигался. А потом Саймон вдруг понял, что до сдачи проекта осталось всего два дня и шансов успеть у него нет, от слова совсем.

Работы было немерено. Саймон заказал девять коробок пиццы, кучу сладкого, заварил пару кувшинов черного крепкого кофе и остановил мир. Создал себе, так сказать, идеальные условия для работы: никто не мешает и можно сконцентрироваться. На окончание проекта ему понадобилось несколько дней. Он почти не вставал из-за стола, засыпал в кресле и, проснувшись, продолжал писать код. В мире стояла абсолютная тишина, пицца становилась горячей и свежей в момент прикосновения, кофе сохранял температуру и аромат. Впервые Саймон останавливал мир так надолго. Когда работа была закончена, он вернул движение и вдруг понял, что за все это время Солнце не сдвинулось с места, а часы показывали все те же 9:15 утра. Дико хотелось спать: «Подумаю об этом после, – решил Саймон и, уже засыпая, вдруг совершенно ясно понял – Так вот в чем дело: я не останавливаю движение, я останавливаю время. Круто!» – и он провалился туда, где у времени вообще нет никаких законов.

«Море волнуется три»

Сдав проект в срок, Саймон получил гонорар и взял недельный отпуск. Они с Мэгги давно хотели смотаться на несколько дней в Барселону, а тут все сложилось как нельзя лучше, и деньги появились, и время, и дешевые билеты на самолет. Оставалось только, чтобы у Мэгги получилось отпроситься с работы.

Мэгги была его девушкой. Она подрабатывала в небольшом ресторане. Обычно они встречались в конце недели, шли куда-нибудь перекусить или в кино, потом занимались любовью у нее дома. Утром Саймон готовил ей завтрак и целовал в шею у ключицы, там, где кожа такая нежная и пахнет теплом. После завтрака они гуляли в парке и кормили голубей.

Идею все бросить и прямо сейчас поехать в Барселону Мэгги приняла сразу и с радостью. «Тебе повезло, что у меня нет кошки, – шепнула она, прижавшись. – Придется срочно заболеть на недельку». Работы в ресторане в это время было мало, так что Мэгги надеялась сбежать без особых проблем.

Договорились встретиться через час. Саймон пулей помчался домой, наскоро покидал вещи в чемодан, вызвал такси и поехал обратно. Мэгги, в его любимой клетчатой юбке и с небольшой сумкой за плечом, уже ждала его у подъезда.

Выйдя из такси, он открыл ей дверь и сам сел рядом, взяв за руку:

– Ты красивая, – шепнул ей на ухо, чуть сжав ее пальцы,

– Я еще и счастливая, – она улыбнулась ему в ответ и легонько поцеловала в губы.

Счастье есть. Вечер они встретят в небольшой гостинице рядом со старым кварталом. У них будет целая неделя Барселоны только для них двоих. А лично для него, наверное, даже больше, чем неделя.