Читать книгу Церковь. Мистический роман - Дмитрий Сафронов - Страница 5

Историю следует начать со случая из моей жизни, после которого мне постепенно открылась вся суть человеческих отношений и людская злоба, благодаря которому я обрел веру в Бога.

Родился я и жил в Выдборской области в селе Заивье. Я думаю, название было выбрано не случайно, ведь вся местность утопала в болотах и топях, окруженных ивовыми рощами. По соседству располагалась небольшая деревенька под названием Верховное. Нас с ней разделяла речка Свя́тога, которую в некоторых местах можно перейти вброд, а в некоторых переплыть за несколько минут.

Святога служила условной границей между Заивьем и Верховным. Но для всех нас – это была чисто географическая формальность: никого это никогда не интересовало.

Два поселения объединяла общая беда – на сотни километров вокруг раскинулись бескрайние поля и непроходимые леса, так что мы были отчуждены от мира, и, порой, казалось, забыты даже Богом. Связь с внешним миром – домашние телефоны (сотовые только у трех человек), телевидение с семью каналами, радио, электричество. Газа и водопровода в деревнях не было.

В наших краях сохранились традиции старых славян. У нас по-прежнему царило многобожие, многие семьи поклонялись Сварогу, Ладе, Белобогу, Чуру, Яриле и многим другим. Хоть в Заивье и стояла православная церковь, прихожан было от силы человек десять, двое из которых служители – Алексей и Даниил. Мы отмечали все языческие праздники: Карачун, Солнечное Рождество, Щедрец, Починки, Масленицу, День и ночь Ивана Купалы; приносили жертвы богам (резали скот, птицу, дичь). Язычники не очень-то любили православных, как и они – язычников, однако все старались этого не показывать, и жизнь текла спокойно и размеренно.

***

Мне было семь лет. Я готовился ко сну, как вдруг кто-то стал с силой долбить в дверь, будто пытаясь сорвать её с петель. Я испугался и закутался в покрывало. Баба Леда открыла дверь. На крыльце, с испуганным и в то же время раскрасневшимся от злости лицом, стоял отец Алексей. Он что-то прошептал бабке. Леда повернулась в мою сторону, приказала спать и удалилась с батюшкой на кухню.

Моё детское любопытство не давало мне покоя, мне нужно было знать, по какой же причине священник поздним вечером врывается к староверке в дом и что такого срочного он хочет ей сообщить. Я на цыпочках подобрался к стенке кухни. Наверху, справа от двери, было окошко. Я встал на полку, дотянувшись до отверстия, аккуратно толкнул дверцу, и стал смотреть и слушать.

– Алёш, и тебе не стыдно меня о таком просить?

– Да я не знаю, что мне еще делать! – Во всём виновата эта потаскушка. Лена не должна ничего знать, одному Богу известно, что она со мной сотворит!

Лицо священника пылало. Казалось, вот-вот брызнут в стороны искры, старая прогнившая древесина кухонного стола полыхнёт огнём и истлеет до едва теплящихся углей.

Баба Леда протянула мужчине серую мокрую тряпку, напоминающую марлю, и Алексей принялся обтирать своё разгоряченное лицо. Выражение его лица поразило меня: в его глазах читались злоба, страх и стыд. Но страха за последствия от содеянного в них всё же было больше.

– Ну… А, что я получу взамен?

– Место на кладбище у церкви?

– На кой черт мне это место! Я хочу ту икону, золотую, с изображением Божьей матери!

– Лед, ты же знаешь, она много значит для церкви, для меня и для прихожан. Это святая святых, я не могу тебе её отдать. Да и зачем она тебе, язычнице?!

В какой-то момент мне показалось, что бабку обидели эти слова. Но она, ухмыльнувшись, пошмыгала носом и громко вздохнула, продолжая с лёгким презрением смотреть на церковнослужителя.

– Да. Но за всё нужно платить! А эта картина стоит приличных денег! Как раз Всеволод на днях в город едет. Попрошу его продать икону на ярмарке.

– Зачем тебе деньги, старая карга. Тебе уже яму надо рыть!

– Не твое дело, зачем мне нужны деньги. Это цена. Окончательная. Если она тебя не устраивает, поднимай свою святую жопу и проваливай из моего дома!

Священник хмуро посмотрел в лицо бабки и нехотя протянул:

– Ладно… Бог тебе судья! Жди меня через час с иконой. И чтоб никто об этом не знал! Договорились?

Бабка резко встала из-за стола и открыла кухонную дверь, указывая священнику на выход.

От неожиданности и испуга я невольно отпрянул и упал со шкафа, опрокинув на себя полки с книгами. Я уже не мог уйти незамеченным. Бабка вбежала в комнату, щелкнула выключателем, и комнату залил свет. Я на мгновение ослеп, после чего расплывчатые формы перед глазами начали приобретать отчетливые контуры. Староверка и поп прожигали меня разъяренными взглядами.

– Сварог и Лада, какого черта ты лазаешь по ночам? Что ты слышал?

– Ничего…

– Бога ради, Леда, он все слышал! Что теперь делать?

– Не переживай, этот мальчишка ничего никому не скажет. Ему никто не поверит, он же дурной. В качестве наказания я заставлю его смотреть на то, что собираюсь сделать. Это навечно отпечатается в его глупой голове, и он больше никогда не сунет свой маленький любопытный нос в чужие дела.

Глаза бабки сузились и загорелись мрачным торжеством. Она, точно сам дьявол, хитрый и лукавый, довольный тем, что ему всё-таки удалось обвести простофилю вокруг пальца, смотрела на меня и радовалась.

– Я пошел. Через час. Будь готова.

Священник осмотрелся и покинул дом.

Леда заставила меня собрать все книги и расставить их по местам, снять с веревки белое покрывало и застелить им кухонный стол, после чего разложила на нем ножи, кусачки, ножницы. К этому жуткому набору инструментов она добавила и какую-то странную серебряную железку, которую я никогда раньше не видел. Из кухонного ящика достала потертую книжицу, страницы которой торчали из-под черной обложки, по которой расплывались зеленоватые пятна плесени, открыла её, положила на стол и принялась читать вслух:

«Верую во Всевышнего Рода – Единого и Многопроявного Бога, Источник всего сущего и несущего, который всем Богам крыница Вечная. Ведаю, что Всемирье есть Род, и все многоименные Боги соединены в нём. Верую в триединство бытия Прави, Яви и Нави, и что Правь есть истинной, и пересказана Отцам Праотцами нашими. Ведаю, что Правь с нами, и Нави не боимся…».

Едва она закончила чтение этого странного отрывка, как меня тут же потянуло в сон. Но вдруг сквозь дрёму мне послышался отдаленный голос девушки. Он становился все громче. И громче. И громче. Стало ясно, что она приближалась к дому. В дверь постучали. Бабка сорвалась со стула. Через мгновение я ощутил на лице дуновение ветра и услышал леденящие душу крики, доносящиеся из прихожей. Боже, как она кричала… Я выглянул в окно, в пустоту и тьму, и подумал: «Неужели её никто не слышит? Или не хотят слышать?».

Бабка влетела в кухню и встала возле стола. Следом за ней в комнату вошли Алексей и Данька (он был помощником в церкви). Они крепко держали за руки девушку, которая отчаянно пыталась вырваться из их хватки и громко кричала. Это была Богдана. Я ничего не понимал.

Богдана – девушка лет семнадцати-восемнадцати, с невероятно красивыми чертами лица, изящным телом и женственными формами. Она была необычайно добра, и это был тот редкий случай, когда внешняя красота отражала внутренний мир человека. От ее взгляда всегда становилось тепло на душе, и порой казалось, что она буквально излучала радость, счастье и надежду. Я никогда не видел, чтоб она грустила или злилась. Именно к ней, не раз, я сбегал ночами от злой бабки, чтобы хоть где-то найти утешение. Богдана всегда была рада меня видеть, успокаивала и вытирала мои слезы, приговаривая: «Не грусти, малыш. Жи́ва всегда тебя услышит и поможет. Нужно лишь немножко подождать». После чего она наливала большую чашку травяного чая (только чай, собранный и заваренный ею, был таким вкусным), угощала сладостями, обнимала так крепко и нежно, что хотелось быть вечно в её объятиях. Я безмерно любил Богдану. Она стала для меня очень близкой, самой верной подругой, и чем-то неуловимо напоминала мне мою мать.

Она кричала, а я не мог сделать ничего, чтобы ей помочь.

– Заткните этой сволочи рот и привяжите к столу! – рявкнула Леда.

Пока Алексей держал Богдану, Данил привязал руки и ноги девушки к ножкам стола и засунул ей в рот тряпку. Со словами «Господи, прости» батюшка вышел из кухни, оставив помощника с бабкой.

– Слушай, дорогая, если ты будешь так дергаться, я могу тебя ненароком убить. Ляг спокойно, судьбы, предписанной Родом, не избежать! Дань, чего расслабился, держи ее крепче!

Даниил был испуган. Его широко раскрытые в испуге глаза выдавали его. На висках выступили крупные капли пота; трясущимися руками он еле удерживал Богдану на месте. Мог ли этот мальчишка ослушаться приказа отца Алексея? Ведь всё свершалось «по воле божьей», как утверждал сам священник. Мог ли он пойти против воли попа?

– Отче Наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое…

– Прекращай свои песнопения и держи ее крепче, сказано тебе!

Бабка раздвинула ноги девушки, затем просунула ей во влагалище ту странную железку, взяла кусачки и нож и принялась орудовать ими внутри, выскабливая оттуда кровавые куски плоти, пока не вынула маленькое тельце…

Кровь лилась со стола на пол, карминовые ручейки уже дотянулись до двери в соседнюю комнату. Богдана плакала. У неё уже не осталось сил на крики. Она повернула голову ко мне и в последний раз я смог прочитать в её взгляде: «Не грусти, малыш. Жи́ва всегда тебя услышит и поможет. Нужно лишь немножко подождать». Ее глаза остекленели, свет жизни в них померк. Она умерла. Я не смог проронить ни слова, слезы лились, и из-за влаги в глазах мне казалось, будто комната наполнена зловещими тенями, колеблющимися в неверном свете.

Леда улыбнулась мне своей дьявольской улыбкой и начала убирать окровавленные орудия со стола.

– Она померла. Видать, задела я венку какую, вот она кровью и изошла, бедняжка.

В её глазах не было ни капли печали или сочувствия. Будто бы она сделала это специально и осталась довольна собой.

– Сварог и Лада, как же мне пол-то теперь отмывать? Он же деревянный, сейчас всё впитается. Кровь с досок так просто не отскрести! Данил, Алексей, унесите её отсюда, пока она мне тут еще чего не залила. Это ж надо же, дело какое, зачем согласилась только! – Млад! – прокричала она мне – Тащи ведро со шваброй! Да побыстрее!

Когда я вернулся в комнату, батюшка и помощник уже вынесли тело на улицу. Кровавый след вёл из кухни до самого крыльца.

– Ну что стоишь, как вкопанный, бери ведро, наливай воды, мыльца туда и отмывай! Пока работу не закончишь, спать не ляжешь!

Баба Леда достала пачку «Примы» и вышла на улицу. Набрав воды в ведро, я начал оттирать кровавые пятна. Я все еще не мог прийти в себя, слезы лились сами собой. Крики Богданы всё ещё звенели в моих ушах, и я не мог забыть пустой взгляд девушки, когда жизнь покинула её тело. Отныне я точно «больше никогда не суну свой маленький любопытный нос в чужие дела».

***

Следующие три года жизни подчинялись привычной рутине: хлопоты по хозяйству, брань бабки, языческие молитвы. Однажды Леда решила, что мне нужно стать ближе к Богам, и она еще больше вовлекала меня в веру, заставляя учить староверческие молитвы и участвовать в своих обрядах.

– Ты стал уже совсем взрослым. Твоё тело и твоя душа – это дар Всевышних. Твоё пребывание на земле – это дар Богов. Моя опека, крыша над головой, еда и вода – это дар Господствующих. Пришло время и тебе отдать дань Богам.

Однажды бабка разбудила меня на рассвете и отвела в лес. Уже точно не помню, сколько мне было лет, девять или десять. Мы стояли у Вечного дуба.

Вечный дуб – это материальное воплощение святыни, некий храм, где староверы приносили дары Богам, разговаривали с ними, просили о благословении, молились или просто поминали усопших.

– Твою никчемную мамашу нашли здесь, повесившейся, – Леда показала пальцем на могучую дубовую ветвь, которая росла на высоте трех-четырех метров над землей. – Она осквернила своей грешной душой это святое место. Не для того боги дают нам жизнь, чтобы мы сами от нее избавлялись. Это неуважение к Всевышним. Не для того Жива дарует женщинам дитя, чтоб они его бросали на произвол судьбы. Твоя мать была слабой, жалкой и грешной, неудивительно, что твой отец её бросил и уехал жить в город. И нечего рыдать тут! Грешниц не оплакивают! Теперь ты должен замаливать её грехи, свои грехи и просить Богов быть к тебе снисходительными.

Она опустила руку в карман и медленно достала какой-то блестящий предмет. Нож с самодельной рукояткой, перемотанной черной изолентой. Я удивленно посмотрел на остриё и сразу же перевёл недоумевающий взгляд на староверку. Именно в эту самую минуту в дьявольском облике бабки впервые проступили еле заметные признаки радушия.

– Тебе следует порезать свои ладони этим ножом и приложить руки к корням дуба. Питая Вечный дуб своей кровью, ты навечно предлагаешь богам свою верность и службу.

– Но Леда, я не уверен, что хочу этого…

– Так надо, Млад. Судьбы, предписанной Родом…

– …Не избежать.

Мне стало страшно. Я не хотел всю жизнь поклоняться этим богам. Я не хотел резать руки и пачкать кровью священное древо. Для меня всё происходящее было непонятно и бессмысленно: «Меня считают убогим и глупым, хотя такие взрослые люди занимаются невероятной ерундой!» Но тяжёлый взгляд стоящей рядом Леды пригибал меня к земле. Я думаю, у меня просто не оставалось выбора.

Я взял нож в правую руку и левой обхватил лезвие, сильно сжал, пока не проступила кровь. То же самое я проделал и с другой рукой. Бросив нож, я опустил окровавленные ладони на толстый корень, торчавший из земли.

– Молодец, мальчик мой. Теперь ты моё дитя!

Глаза бабки наполнились влагой. Это были слезы счастья. Однако, не подав виду, она развернулась и ушла, оставив меня сидеть под Вечным дубом. А я всё продолжал держать ладони на грубой шершавой коре, глядя, как моя кровь струится по трещинам, заполняя каждый изгиб, как древесина окрашивается в черно-коричневый цвет. Я поднял голову и посмотрел на тихо шелестящую в вышине крону дуба. И это все? А где же обещанное чудо? Где же Боги? Для чего я это сделал? Как мне узнать, видели ли меня Всевышние и действительно ли я обрел ту самую «связь» с ними? Но ничего не произошло. Ни на следующий день. Ни через месяц. Ни через год.