Читать книгу Запрети меня - Дмитрий Вельяминов - Страница 2

Черные дыры в памяти – это страшно. Наша память, подобно конвейеру, отбраковывает все лишнее, все, что не привело к созданию новых нейронных связей или к их замещению ввиду разрушения старых. Но что, если речь идет о большой части жизни, о целых месяцах и годах, всплывающих в памяти, как несколько затянувшихся вечеринок?

Этот текст стал результатом поставленного автором над собой эксперимента по восстановлению памяти о событиях, предшествующих продолжительной самоизоляции в горах черноморского побережья. Сначала эта задумка казалась не более сложной, чем утренняя пробежка, и, по предварительным расчетам, требовала лишь восстановления цепочки фактов и причинно-следственных связей, приведших студента Московской школы искусств (чрезмерно увлекающегося алкоголем и препаратами, изменяющими сознание) к необходимости уединения и некой добровольной аскезе, позволяющей укрепить физическое равновесие. Это представлялось задачей на несколько вечеров, но такой срок оказался недостаточным, усилия никаких видимых результатов не принесли, а привели лишь к весьма неутешительным выводам.

Никакой цепочки событий нет. Наша память не записывает слепо всех периодов действий и уж тем более бездействия ее обладателя. В ней сохраняются только самые неблагоразумные поступки, приносящие ее владельцу страдание или же, наоборот, удовольствие. Говорить о причинно-следственных связях не представляется возможным. За объект исследования, то есть временной отрезок, экспериментатор, он же испытуемый, взял предшествующие «опыту» несколько лет, особенно насыщенных действиями деструктивной направленности против собственного сознания и памяти, так как его жизнь до активного злоупотребления «расширителями сознания» вызывает значительно меньшее количество вопросов, а значит, неспособна дать равнозначного количества ответов, которые могли бы увенчать этот эксперимент хоть каким-то успехом. Интерес представляют именно полностью забытые события недавнего прошлого – дни, недели и месяцы, в существовании которых я сам не раз сомневался. Заведомый выбор наиболее тернистого пути при первом же серьезном прорыве показал, что наша память – лишь ряды вспышек, в которых отражаются события прошлого, зачастую никак не связанные между собой. Выражаясь образно, эти фрагменты памяти имеют отдаленное сходство с картой московского метро. Подобно станции, возникает очередной фрагмент памяти, как вспышка света при выезде из тоннеля, затем снова неминуемо черный тоннель, а потом опять фрагмент памяти. Некоторые из них закольцовываются, некоторые уходят в никуда, некоторые образуют пусть весьма призрачные, но все-таки линии. Но не стоит забывать, что карта метро особенно необходима тогда, когда мы нуждаемся в скорейшем выходе. Очевидно, при создании этого текста я находился в конечной точке маршрута, и мне важно не столько обнаружить точку А, сколько воссоздать утраченную, полноценную карту этих пройденных вслепую троп, чтобы случайно не оказаться там заново, не попасть в те же ловушки – и все же выйти.

Основой для эксперимента стала не столько событийная память, сколько восприятие и отклик, которые эти события вызывают сейчас. В ходе эксперимента стало совершенно ясно, что ловушки кроются не только в событиях, косвенно или напрямую влияющих на память, но и в самом ее нейрофизиологическом устройстве. Это побудило меня углубиться в психоневрологию и привело к новым, наивным для академической науки открытиям. Если обратиться к узкоспециализированной литературе, то вот лишь небольшой список эффектов, которые в той или иной форме я у себя обнаружил. Некоторые из них спровоцированы самостоятельно, другие же являются достаточно обычными механизмами самой памяти, которые может наблюдать у себя почти любой человек. Речь не идет о тяжелых случаях амнезии или деменции – эти заболевания весьма очевидны и поддаются диагностике на самых ранних сроках, – но о процессах, зачастую происходящих с нами в течение жизни и протекающих в значительно более мягкой форме, отчего они и остаются почти незамеченными, при этом оставляя глубокий разрушительный след, срабатывая не по принципу блицкрига, подобно болезни Альцгеймера, а значительно более изящно – словно диверсионный отряд внутри сознания. Вначале каждого из нас поражает детская амнезия, наступающая по достижении четырех-пятилетнего возраста, когда в процессе формирования новых нейронов вытесняется более хаотичная память, присущая динамичному гиппокампу (участвующему в механизмах формирования эмоций и консолидации памяти), характерному для нас до семилетнего возраста. Этот факт убедил меня, что и в последующем наша память не раз повторяет подобный пируэт совершенно против нашей воли, ведь одна из ее важнейших функций направлена на сохранение психики, то есть на забвение. Другое дело, что эта защита далеко не всегда срабатывает в нашу пользу, особенно когда человек злоупотребляет алкоголем. Уже на ранних стадиях, когда мы забываем события вчерашнего вечера, можно говорить о синдроме Корсакова с поистине нокаутирующими последствиями, такими как невозможность запомнить происходящее при относительной сохранности памяти о прошлом, – правда, с такими корреляциями, как парамнезия, выражающаяся в наличии ложных воспоминаний и имеющая более точные названия «конфабуляция» и «криптомнезия». Это ситуации, в которых прочитанное или увиденное может быть воспринято как часть собственной жизни, а зачастую, наоборот, сама жизнь начинает казаться романом или фильмом. На этом явлении уже давно не без успеха паразитируют киноиндустрия и беллетристика с их страстью к сюжетам о неуловимом шпионе, безостановочно повторяющем один и тот же алгоритм действий, и, как ни странно, подобная продукция приходится по вкусу массовому зрителю. Все-таки киноиндустрия никогда не пренебрегала нейробиологическими и психоневрологическими аспектами влияния. Но все эти проявления синдрома Корсакова, которые я, разумеется, обнаружил у себя, – нечто вроде дробинки или эффекта Пика (который без особого труда можно диагностировать у себя после тридцати лет) в сравнении с по-настоящему убойной алкогольной деменцией. Вот она-то оставляет весьма скромные шансы на продолжение полноценной жизни после поражения лобных долей головного мозга, дисфункции периферической нервной системы и развития психозов, начинающихся с массовой гибели нейронов в результате длительного токсического воздействия продуктов распада этанола на структуру мозга. Особенно когда к этому присоединяется воздействие на мозг еще более антигуманных препаратов вроде метамфетамина, вызывающего депривацию сна, гибель нейронов и психозы на фоне истощения организма. Тяжесть ситуации состоит в том, что первые проявления алкогольной деменции не так уж труднодостижимы и знакомы почти каждому, кто хоть раз испытал алкогольное отравление. Все эти данные, отслеженные мной уже в ходе эксперимента, привнесли ясность в причины возникновения черных дыр в памяти. Но одно из самых впечатляющих для меня открытий лежало совсем в иной плоскости, чем нейробиология.

Само наше время сверхскоростного интернета, информационных войн, социальных сетей с бесконечной лентой медиасобытий, миллионов навязчивых рекламных носителей, сверхдешевых наркотиков и легкодоступных сексуальных партнеров, не оставляющих и следа переживаний, низводит память до уровня не имеющего практического смысла рудимента вроде аппендицита. Само наше время убивает память. Этот текст – попытка восстановления одной субъективной реальности в надежде, что при столкновении с ней в каком-то фрагменте будет извлечена реальность объективная. Эта возможность покуда не утрачена и по-прежнему обгоняет бесконечный рост технологий, в частности 3D-кинематограф, который и поныне остается чем-то вроде «электрических снов наяву», как выразился поэт Александр Блок. Разве что теперь эти сны стали привычными и их никто не запоминает.

Объективная реальность – понятие весьма спорное и едва ли существует в рамках одного индивидуума, но, если предположить, что ее отражение содержится в бесконечном множестве реальностей субъективных, этот текст такое отражение запечатлел. Запечатлел и воссоздал ее, оставив наиболее точный отпечаток, пусть довольно грубый и порнографичный, но, как говорил Мак Мерфи в фильме «Пролетая над гнездом кукушки»: «Я хотя бы попробовал». Возможно, это подтолкнет кого-нибудь к эксперименту по «вспоминанию» собственной реальности не десяти-, а двухлетней давности и воскресит память духовную и эмоциональную, не запечатленную в снимках инстаграма (который в числе прочих виртуальных ресурсов уже давно взял на себя ее функции), чтобы засвидетельствовать жизнь на нашей планете. И, возможно, этот кто-то придет к той же мысли.

Стоит завершить это повествование словами французского философа-интуитивиста Анри Бергсона: «По правде говоря, все восприятие уже есть память. На практике мы воспринимаем только прошлое, а собственно настоящее есть лишь ускользающее продвижение прошлого, пожирающего грядущее». Бергсон придал понятию «память» новую глубину и дополнил сухие научные сведения, связав память с духом и утвердив именно дух в качестве независимой реальности. Это вдохновило таких мастеров литературы, как Марсель Пруст, чей цикл «В поисках утраченного времени» в какой-то степени есть попытка извлечения из глубин сознания памяти духа, памяти эмоциональной. Битники продолжили эту традицию. Но разве в наше время берут в расчет подобную ерунду? Наше время требует краткости – требует истории болезни.