Читать книгу Неизвестная цивилизация. Перевод с бурятского языка Виктора Балдоржиева - Дугаржап Жапхандаевич Жапхандаев - Страница 6

Высокомерные белобородые козлы, которые водят овец, долго привыкают к новому месту. Но с каждым днем наше маленькое стадо уходит все дальше и дальше. Вот они уже разбредаются по склонам и кустарникам Саган-Шулута. Жалма-абгай и я – чабаны. Взявшись за руки, мы бежим по высоким осенним травам. Если глупые овцы уходят за гору, мы с криком и плачем, до боли в печенках, летим за ними мимо кустарников и больших камней. Иногда на наше счастье овцы доходят до солнцепеков и возвращаются назад. Жалма-абгай собирает овец в кучу, быстро— быстро тычет пальчиком и радостно заключает: «Все!». А я еще не умею считать. Потом мы проворно взбегаем на крутой склон и громко поем песни в честь нашего везения.

Чабаны во время пастьбы овец всегда что-нибудь ищут.

– Сарана! – радостно кричит сестра, – здесь еще может быть. Ищи!

Всюду полыхают красками осенние цветы. Есть среди них и высокая сарана. Жалма-абгай нашла и уже копает. Я ищу проверенным способом: сплевываю на ладонь левой руки, а пальцем правой сильно бью по слюне. Куда полетят брызги, там и будет сарана. Брызги летят в разные стороны, а сараны нигде нет. В поисках приближаюсь к сестре.

– Вот! – хвастает она и показывает мне на ладони маленькую луковицу в коричневой шубке. – На, ешь. Не разжевывай сразу, там должен быть маленький свисток.

С вершины Саган— Шулута видна речушка Загдачей, сверкающая под лучами солнца. Кто-то ездил на коне в русскую деревню и возвращается на стойбище. Лениво шагает конь, наверное, хозяин купил много хлеба. Папа или мама тоже ездят в русскую деревню, привозят мне вкусные булочки. Я их прячу в маленьком ящичке перед божницей.

Дни становятся короче и прохладнее. Лежу на спине в мягкой ветоши и отдыхаю. Земля усеяна зелеными, желтыми, рыжими листьями, ветерок разносит терпкие запахи осени и вдруг овеет благовонным ароматом, от которого закружится голова. Очнешься, а овцы уже ушли далеко-далеко. Пока впопыхах догоняешь их, к штанам прицепится много колючих репейников. Жалма-абгай поплюет на ладони и скатывает их.

Долго тянутся осенние вечера. Овцы и скот толпятся на стойбище. Со склонов темнеющей Мадаги плывет туман. Ночью всех животных закрывают в загоны. В юрте тепло и уютно, жаркое желтое пламя пылает в очаге, на треножнике бурлит котел. Папа разложил около себя сделанные днем ножи, ножницы, топоры и точит их оселками и напильником. Я выбегаю на улицу.

Темное небо теплой ночи усеяно золотистыми звездами. Ой! что это чернеет впереди? Аа, это же дрова… На левой отвесной стороне Мадаги, буйно заросшей диким абрикосом— буйлэсэном, есть пещера. Страшно! Легкий ветерок доносит шум, это торопливо бежит наша неугомонная речушка. Стой и слушай! Кто постукивает и шевелится в ночи? Где это? Может быть, надо папе сказать? Слушаю… Ладно, лишь бы не черт!

Рассыпался, приближаясь, и внезапно затих дробный стук копыт. Потом за стайкой Намсараевых звякнули стремена, слышен шепот людей… Кто это? Испуганный, захожу в юрту. Никому не скажу о том, что, слышал. Не маленький – сам во всем разберусь! В юрте вкусно пахнет вареным мясом. Снятый с треножника котел исходит паром…