Читать книгу Фольклорный путеводитель по Каргополью - А. Б. Мороз, Е. А. Литвин - Страница 51

230. [Река Халуй в д. Большой Халуй:]

[ОАИ: ] Зимой тоже почти пересыхает.

[ОВИ: ] Вымерзает.

[Почему?]

[ОАИ: ] Воронку она имеет под землёй [?].

[ОВН: ] Хотели строить монастырь, увидите крестик на горе, а халовцяне не дали, пожалели земли, раньше земля-то ценилась очень дорого. А священник сказал: «Живите вы у воды, но без воды». И он пошел на Погост, поставил крестик, палочку, и потом в будущем он пришел и поставил крестик и поставил монастырь на Погосте[176]. То – «у реки, но без воды»[177].

[ОВИ: ] И действительно, сколько лет живём <…> – и всю жизнь на мы прожили у реки, но без воды.

Ошевенск, 1999, ОАИ; ОВИ

231. [Праздновали праздники] хорошо. Были колоколы. У кажной деревенки были часовенки, ещё вот на том Халуе, тотамом, там. [На Большом?] На Большом Халуе. Там было две цясовенки. У реки. Одну… одна цясовенка – праздновали это, Здвиженьё называлось, двадцать восьмого сентября, Здвиженьё, два дня. От Здвиженьё. Первый день на том Халуе, другой на другом[178]. А друга цясовенка – там Колотовку праздновали. Вот. Вы, наверно, ходили туда, в Колотовку. Там весело ведь этого. Крестик был. Всё было хорошо, йорданчик был. У кого как завет кладен, так купалися. [Где был иордан?] А вот йорданчик, он теперь запустошён. От крестика-то эк идёшь вот так и оттуда спускаешься немножко, вот так. А теперь он уж такой. Дак вот как сходя в Колотовку, денежки клали. Денежки клали, нынь стали вынимать. Дак теперь что, в этот йорданчик-от и стали денежки кидать. Под крестик положишь, все равно выловя тут. А этими деньгами разве ты наживёшься? Если чёловек принёс там, так каки-нибудь копейки, да положил, ли рубли, дак уж ты возьмёшь как эти деньги, ты не розживёшься. Оне положены как на дело, вот на того чёловека грех не пойдё, а хто возьмё, на того всё па-дё. Вот так. [Что падет?] А весь грех. [Какой?] А почто не с положенного места берё. Это не надо, дружок, никогды. Вот у меня еси три сына. Один такой, тожо вино все пьё. К Макарью туды ходили. Там цясовенка тожо есь. Он иногды мне ска[жет]: «Ма, дак мне-ка этого…» – «Витька, ты пойдёшь в цясовенку – там уж ныне жила-то нету, но цясовенка стоит, – зайдёшь в цясовенку. Если там поближности, не порато далёко, деревни, ходя, кладут там на торелоцьку, торелоцька в цясовенке положена, – ты у меня не шевели, даже вот единого гроша. Этим ты не розживешься». А вот Бог его знат, во чём-нибудь, может быть, тя Господь не поблагословит. Эсли ты не с положенного места возьмёшь копеечку денек. Вот я прожила, греха не любила заводить, врать не любила. Все равно: хоть врать, хоть правду сказать. Вот так.

Ошевенск, 1999, НАВ

232. [Что рассказывают об Александре Ошевенском?] А я так не знаю. Тут говорили, Александр Ошевенско… дали под монастырь поставить вот там вот. Так наши не пустили, мужики, и старики, и все, – в поле и угодья. Так он и говорит: «А живите, – говорит, – ни с водой, ни без воды»[179]. Мы так и живём. [А говорят, что он где-то ещё хотел поставить?..] Не знаю, этого я не слыхала, не слыхала. [А в деревне Волосово?] Волосово… Волосово – это надо от Ка… Каргополя, там Волосово есть. У мине вырос брат в Волосове. [А там не был Александр Ошевенский?] Не знаю, нет, в… Александр Ошевенский в этой был, как сказать, вот только монастырь был его, под ём – ну да вот, это наши все, все это церкви из-за ёго сделаны. У нас была церковь там – видали, нет? – в Колотовке[180]. Это место вот и эти крестики. Это тоже была церква. [А что с ней стало?] А с ней? А тоже был другой глупой [?] председатель. Взял разворочал эту церкву и перевёз на заднюху. [Куда?] На заднюху себе: сделал из часовенки-то, сделал заднюху. [Что такое заднюха?] Ну… ну вот такую избушку сделал себе – заднюхи, у нас скажут. У кого под избой, у кого на боку заднюха, зи… зимой-то живут. Ну и он долго ли в этой пожил. Вот [нрзб.] мы пришли раз тоже к ему, его сын был, нать идти было, он с нами одного года. У нас девки-ти: «Пойдёмте, пойдёмте», – а в ФЗО отправили. «Пойдёмте, – говорит, – ко мне на вец’еринку». Мы пришли – так его и нет, а потом, это, баб… огонёк зажган, и толь нам невесело. «Девки, не пойдёмте: это в часовне плясать будём, не будём». Ну ладно, а мы пошли и убежали, а уж одна-то ходит: «Девушки, наверно, убежала, пойдемте на вец’еринку, како куплена». Мы на вец’еринку-то и ушли. Потом он пришёл. Ак ц’его, и он пришёл – дак, говорит спать нельзя: огня не гасила, уж она-то <…>. Огня не гасила, раньше лампа горела-то, а не свет, раньше лампы были-то у нас[181]. Лампу, говорит, нельзя лампы загасить. [Почему?] А вот нельзя, и все. [Не гаснет?] Не гаснет. «Загасю, – говорит, – боюсь, и вот; боюсь и все». Цясовенка! Вот, говорит, у его загнила нога одна, у мужика-то. Загнила. И вот эти все, которые небеса-ти[182]все под… туды положил. Вот его нога и загнила. [Какие небеса?] А небеса эти вот: как в церковь-то зайди, а там эти листа-ти есть. Те называют небесами. Вот ёна и первая нога-то отняла, как только корову выпустит, корову убьёт грозой. Сколько коров убило. Вот он и болел, тут старуха умерла, тут у него все так и пошло. Потом гнила, гнила нога, костыль отрезали. Опять рука загнила. Вот те как чужое-то по… вот цясовенка-то. И ён так умёр. Сам: «Дайте, – говорит, – мне проститься с людями. Во всём я, – говорит, – виноват». Так и житья не было, сын ушёл, с доц’ерью… тот с… а жена умерла, пришлось взять другую, а другую-то взял жену, и ёна: «Я в этой жить не буду». Она розвороцяла, перевезла в свою избу. Вот в той и живёт. А в этой нет, вот так. А тоже из-под горы взял, неужто не было, бригадиром работает. То обидно, что чего. Ну я: «Не бери, Павел». А ён взял да развороцял, мол, я буду жить. Ему и счастья-то не было. Грозой убило. [Эти камни так и лежат?] Ну[да], эти камни уж много заросло; мы ешчё ходили – вот причитывальщица одна была, а говорит: «Подьте, девки, хоть по иконке возьмите». Так мы схо… с девушкой Шуркой (звали – она рядом была), мы дак вытащим иконки-ти, плотно две иконы – она икону взяла, и я икону, так и остальные куды склали. Было икон-то много. Так и в заговинье-то ведь как народушку туда – заговенье празднуют[183]. Там как народушку-то соберётся там ой вся-то волость: с Погоста, из… отовсюду, наверно, на заговиньё-то. А там обидня-то с ака… ви… так сделают. Ходила – сделают вот как их дак купалися, иордан. Свяшченник приедёт, иордан был. До того тут дослужатся, дак праздник был большой. Заговиньё-то. Народушку-то обсто… огорожат-то под горой. Ины-то ещё ходя. Крестики-ти бывали, нет. Там навешены много. И крести… курган. Курган такой есть. Как оттуда под гору спускаться-то, налево курган. [А что это?] А курган – вода живёт, тёмна така вода. А возле вот этого кургана выходит вода туды, там вон Халуём да вон туды, да вот так обойдё. Вот из этого кургана-то выходит. [А в нем тоже купались?] Тоже купались раньше-то, а нынче нихто не купается: там страшно купаться-то. Там вьюн такой, завиват сразу все, всегда. [А не говорят, что это за вьюн такой?] Был – откуда пойдёт так, как тебе говорю, что он пойдёт, туда идёт – там сойди на… и все выворотки тут… там есть. Там так вот он идё: вот сжи… эти за рекой, эта вода, и она выходит вон там, мельница есть. Бывали, нет… тут полём. [Говорили, что водяной хозяин там живет и потому вьюн?] Нет, нет, нет, водяной хозяин ни к чему тут. Водяной хозяин – нет. [А на какой-то праздник купались?] А только в заговиньё и так, так купаются. Мы как, в детстве-то дак тут купалися. А так-то этого… и почто. Никаких тут нету. Мы в детстве купались. Мы придём, купаемся – там как раз была цясовенка, а у цясовенки вот такой был камень… подушечка. Мы тут всегда калиток настряпаем, все настряпаем. <…> [А крестики зачем там?] На святом мисте. Вот цясовинка здесь, дак поставили крестики. Свято место. Тут все свои ходят. Век свой все было много народу. Я хоть попозже: все у меня гости – дак я попозже-то, все как гостей-от отправлю. У меня… это… а я позже-то и схожу. [Их просто поставили или обещали?] Дак завет положён, и всё. [Кем?] А вот я завет схожу, так если у меня цё-нибудь болит, а я заветы положу: «Господи, я вот это только бы стала, я вот это место[184] поставлю». Вот и ставя. То платок несут – токо там навешано, сходи, сколько навешано туда. Много-много. Это недалёко отсель-то ведь. [А платок?] Платок… Вот такие платки повешаны всякие, ну… простые-непростые – ну, всякие навешаны. [Чтобы не болеть?] Но, эти заветны все платки. [Когда голова болит – платок?] Но, когды голова болит – ну все, ну за все, вот цёго у тебя: може, рука, может, цё-то – все ска[жут]: «Сняли для Господа Бога». Вот так, девушки.

Ошевенск, 1999, ТАА

233. [У меня ребенок болел тяжело.] А потом ту… а вот, в Колотовочку сходила, пелену взяла да под голову положила – ну, оклеял [?], стало лучше. [Что под голову положили?] Пелёну: там на крестике есть пелёны <…> – дак вот, я сходила, эту пелену взяла и положила под головушку, а потом ему лучше стало, я её обратно снесла. [Они особенные, пелены?] Дак оне кладут-то тоже ведь по завету: кто болеет – от и ложат туда; там веком была цясовенка Александра Ошевенского, вот туды по завету и ложат пелены эти.

Ошевенск, 1999, ПЗИ