Читать книгу Последняя жена - Е. Дж. Скотт - Страница 4

Ранее

Мы с женой – разные типы лжецов. Вообще, ложь – штука чрезвычайно занятная, но это начинаешь понимать только после того, как проживешь в браке почти два десятилетия. Я склонен проявлять творческий подход к деталям. Она же, со своей стороны, такими вещами пренебрегает.

Когда мы с Ребеккой познакомились, каждый из нас нес на себе груз пережитой травмы. Я полагаю, для нас обоих ложь сводится к контролю: своеобразная попытка управлять прошлым за счет перенастройки настоящего. Так мне объясняла психотерапевт, к которой меня направили, когда я был ребенком. Я помню это достаточно отчетливо, помню, как в тот момент отчаянно пытался произвести хорошее впечатление.

– Пол, можешь называть меня доктором А., хорошо? – От ее улыбки мне становится тепло.

– Хорошо.

– Пол, ты понимаешь, что случилось с твоими родителями?

– Да, доктор А.

– Ты понимаешь, что это был несчастный случай? Что это не твоя вина?

– Да, доктор А.

– Ну хорошо, малыш.

Она носила изящное серебряное ожерелье с маленьким сапфировым кулоном под цвет глаз, которое выглядело как семейная реликвия. Я помню, как оно покоилось в ложбинке между грудей, гармонируя с бледным оттенком ее кожи. Психотерапевт оказалась доброй теткой, и мы легко нашли общий язык. Она чем-то походила на жену моего дяди, которую я звал тетей Пэм, а позже, по ее просьбе, просто Пэм. Когда после той катастрофы я пошел к ним жить, она была очень добра ко мне. И великодушна. Так как мой дядя часто бывал в разъездах, мы с Пэм проводили много времени вместе. Она научила меня разбираться в жизни. Но вот что странно: когда я о ней думаю, то почему-то не могу воссоздать черты ее лица. В моей памяти они размыты до неузнаваемости.

* * *

Мы и сами себе много чего говорим. Много приятной, обнадеживающей лжи.

Когда мы с Ребеккой поженились… Бог мой, да первое время мы были без ума друг от друга! Никого больше не существовало в подлунном свете – только двое необузданных, наивных детей. А какие у нее глаза! Страстные, подернутые поволокой, сонные, но при этом проницательные. Я был беззащитен против них. И мы были безнадежно влюблены. Это было прекрасно. И глупо. И я верил тогда – действительно верил, – что мы видели друг друга насквозь. И в некотором смысле, я полагаю, так оно и было.

Казалось, мы с Ребеккой занимались любовью все дни напролет. В тот момент, когда ее полные страсти губы целовали мои, я тонул в этих глазах, жадно поглощавших меня, а ее темные распущенные волосы окутывали наши лица.

– Ты любишь меня?

– Отчаянно, Маду.

– Ты мне так нужен.

– Ты меня получила. И получила меня полностью.

– Любимый, мне надо, чтобы ты меня сейчас трахнул.

Наше время имело свойство быстро улетучиваться, когда мы запутывались в простынях, или шли в душ, или находили творческое применение нашей подержанной мебели, которая уже успела поднакопиться. И только когда мы с любопытством оглядывались по сторонам, будучи уже в полном изнеможении, мир вокруг нас возвращался к какому-то подобию порядка.

* * *

Когда ты молод и склонен к риску, тебе все кажется доступным. Все двери мира открыты перед тобой. У тебя красивая молодая жена с сочной, упругой задницей, а слова, которые она говорит, дают тебе возможность чувствовать себя немного расслабленным – насколько ты можешь себе это позволить. В некотором смысле ты чувствуешь себя уязвимым, но ты одобряешь такую уязвимость. У тебя нет необходимости быть сильным постоянно, потому что ваши отношения кажутся крепкими. Брак как будто накрывает тебя непроницаемым куполом, защищая вас обоих от внешнего мира.

Ну не то чтобы ты действительно нуждаешься в защите, ведь все в твоей жизни замечательно. Ты руководишь процветающим строительным бизнесом. Людям не терпится построить себе новый дом. Ты едва успеваешь делать одновременно все взятые проекты, но когда тебе подбрасывают еще один – да кто ты такой, чтобы сказать «нет»? И берешься за него. Ты справишься. Ты здесь король. Ты жонглер, способный удержать в воздухе с десяток мячиков. И ты даже можешь выделить время, чтобы вырыть котлован, залить фундамент и на нем выгнать цоколь для дома своей мечты, где ты планируешь жить со своей великолепной женой. Которая, между прочим, тоже убивается на работе. И когда вы ложитесь в постель (она снизу, ты сверху), она смотрит на тебя так, как будто весь мир у ее ног. И тебе тоже кажется, что ты взобрался на вершину мира. В конце концов, так оно и есть. Это все ты. Ты охрененный мужик. Ты имеешь весь этот чертов мир.

Но вдруг реальность обрушивается, и кажется, что на тебя упал мешок, набитый пятицентовиками. Рынок разваливается, строительство останавливается, и теперь… теперь ты уже никого не можешь поиметь. Деньги тут же испаряются, и ты внезапно обнаруживаешь, что у тебя дюжина не доведенных до конца проектов, у которых нет никакой перспективы для завершения. Мячики ловить не получается, и они падают на пол один за другим. Сплошная черная полоса, никакого просвета – все, ты полностью облажался. Расходы никуда не делись, а доходов все не видать. И твое честолюбие теперь преследует тебя.

А ведь есть еще и эго, и оно постоянно грызет тебя изнутри. Жена все понимает. Нет, правда-правда. Она тебя слушает, демонстрирует сострадание, старается поддержать. Но она может слушать только то, что ты ей рассказываешь, а ты же не все рассказываешь, да? Ты не говоришь ей, что на самом деле ест твои кишки по ночам и не дает тебе спать, даже когда лежишь с ней рядом тише воды. Она-то думает, что ты крепко спишь. Не хочешь обременять ее всем этим. Зачем ей это знать? В конце концов, это же ты охрененный мужик. По крайней мере, ты им был.

Ты попал в другую реальность, оказался в преисподней. А твоя красивая харизматичная жена, которая могла бы продать даже шерсть овце, продолжает заколачивать бабки на своей работе. Пораженный, ты в какой-то момент начинаешь думать, что все это совершенно не случайно. В стране экономический спад, и антидепрессантов на всех просто не хватает. Похоже, у судьбы есть чувство юмора.

Ты сидишь дома и пытаешься найти способ воскресить свою карьеру. Ты карабкаешься, роешь землю, обращаешься к любому, кто готов принять твой звонок. Пытаешься что-то придумать. Что-нибудь. Но у тебя ничего не выходит. А все эти яркие, блестящие награды на каминной полке смотрят на тебя – свидетельства успешных продаж твоей жены и ее доминирования в той сфере. Они смотрят на тебя сверху вниз, осуждают, жалеют. И размышляют – а что ты на самом деле за мужик?

Конечно, ты не сразу опускаешься на самое дно, но удар все равно достаточно сильный. А пока этим дерьмом занимается твоя жена. Потому что ты больше не можешь. Женщина, которую ты ласково называешь «Маду», твоя голубка, теперь заботится о тебе, потому что ты не можешь быть мужчиной. Хоть ты никогда и не был тряпкой, но в данный момент ты жалеешь себя, не так ли? И ей это наверняка надоест.

Она никогда не выдаст своего отношения к ситуации, но ты увидишь это в ее глазах. Она очень обходительна с тобой и сначала обращается к твоей гордости. Она чаще позволяет тебе проявлять инициативу, и это больше похоже на уступку. Если раньше вы танцевали плавно и органично, то теперь ты чувствуешь, как она позволяет тебе вести себя. И когда вы с ней все-таки занимаетесь любовью, она больше не смотрит тебе в глаза и ты едва можешь заставить себя встретиться с ней взглядом. Ее тело потеряло гибкость. Она не открывается тебе так, как раньше, и не отдается тебе с прежней решительностью. Вы по-прежнему рядом – но не вместе.

Ситуация тянется годами. Вы пытаетесь поддерживать внешние признаки здорового, функционального брака: взаимное уважение, поддержку, заботу. И все это действительно присутствует. Но появилось что-то еще – что-то, размывающее грани и разъедающее суть ваших отношений. Вы чувствуете это в своей повседневной жизни, и все же ни один из вас не хочет – или не может – признаться в этом. Но оно определенно влияет на вашу сексуальную жизнь. Теперь ты находишься в том положении, когда тебе больше не интересно заниматься любовью. Хочется чего-то более грубого, животного, чтобы удовлетворить свою потребность.

* * *

Шейла была ошибкой. Я понимаю это теперь, когда смотрю на вещи по прошествии времени. Я никогда не хотел, чтобы случилось нечто подобное, но это все равно произошло. Когда мы встретились, я сидел без работы уже два года, по-прежнему продолжая искать первую ступеньку лестницы, ведущей к успеху. Мои ежедневные прогулки в бухту с Пончиком превратились в ритуал, который вытаскивал меня из домашней тюрьмы и помогал сосредоточиться, чтобы приблизиться к следующей замечательной идее.

Шейла жила в паре кварталов от нас и часто водила собаку на прогулку примерно в то же самое время, когда мы с Пончиком выползали на улицу, чтобы размяться. У нее были пепельные волосы, которые она собирала в небрежный пучок, делавший ее непринужденной и сосредоточенной одновременно. Она была на пару лет моложе меня, от нее исходила манящая энергия, и я не устоял. Я вычислил график ее прогулок. Несколько дней мы просто вежливо махали друг другу рукой, но однажды я остановился и заговорил с ней.

– Доброе утро!

– Привет. Какой большой! Как его зовут?

– Пончик.

Она наклонилась, чтобы погладить его, и я успел заглянуть в вырез ее футболки и заметить кружево на бюстгальтере.

– Привет, Пончик! Хороший мальчик, хороший! А как зовут этого мальчика?

Она посмотрела на меня, и ее ярко-голубые глаза озорно сверкнули.

– Я Пол. Пончик вот умный. А я – большой и глупый зверь. Для симметрии.

Я отчаянно пытался удержать ее взгляд.

Она улыбнулась, и блеск на ее губах сверкнул в солнечном свете.

– Ну, по крайней мере, вы не пускаете слюни, Пол. Не будьте к себе так суровы.

Она пристально посмотрела мне в глаза, затем протянула руку.

– Шейла. А это Молли.

Ее ладонь оказалась теплой, а рукопожатие – крепким.

Собаки закончили обнюхивать друг друга, и, когда я наклонился, чтобы погладить ее черного лабрадора, Шейла неосознанно прикрыла свое обручальное кольцо другой рукой. В этот момент что-то во мне щелкнуло.

Мы занимались этим у нее дома, пока ее муж был на работе, а собаки бегали по двору. Мы делали с ней то, что я никогда не делал с Ребеккой, и с таким жаром и пониманием друг друга, которых я не чувствовал уже много лет. Шейла смотрела на меня, касалась меня и заставляла меня чувствовать себя так, как раньше – моя жена. И потому я позволил себе поверить, что испытываю к Шейле то же самое, что раньше – к Ребекке. В какой-то момент я даже убедил себя в этом. И вот тут-то я и ошибся. Я позволил себе думать, что влюбился.