Читать книгу Тиран - Эдик Секстон - Страница 3

Глаза Никиты радовались зрелищем. Он любил такие вечера, как другие любят вечером сесть перед просмотром порно и потом дать в рот жене или присунуть ей. Никита тоже это любил. Его ширинка была расстегнута, а мощные ноги расставлены широко, чтобы Арина, известная модель, содержанка и эскортница, могла сосать его толстый член.

Член Никиты. Это был не тот маленький член, каким видели его Андрей и Алина. Это был ствол семнадцати сантиметров и очень крупный в ширину. Особенно царской была его головка. Хоть корону на нее надевай. Синеватая, крупная, с широкими крыльями, она с трудом влезала в глотку Арины, старавшейся угодить своему кровавому хозяину. Головка продолжалась стволом, венозным и покрытым бугорками. Много оргазмов получили девушки на этом члене. И его обладатель умел им пользоваться мастерски, чему его обучил мастер секса из Тибета. Другой мастер из Тайланда обучил его бойцовскому искусству, поэтому, даже в одиночестве и без охраны, Никита не ощущал никакого страха.

Его глаза радовались зрелищу, а слух наслаждался криками. В десяти шагах от него и Арины бомжи насиловали на глазах отца дочь двадцати лет.

– Что ты за человек? Кто ты и за что так с нами? – кричал прикованный к стене старик. Он не узнавал того, кто перед ним. Годы сделали Никиту еще красивее, солиднее, надменнее. Он расцвел, как мужчина. Сорок два года никак ни сказались на этом человеке. Он был полон сил, как подросток, но всегда был мрачен, как Аид.

Никита не отвечал. Он легко улыбался и временами, дышал более учащенно, когда Арина особенно быстро принималась работать ртом. Его член то и дело выпрыскивал солоноватую смазку и Арина уже ощущала от нее приятное першение.

Бомжей накачали препаратами, так что потенция у всех пятерых безобразных и гангренозных проходимцев была на зависть всем. Смеялась и руководила ими женщина-бомжиха по кличке Губа. Это прозвище она заслужила опухшей от пьянства нижней губе. Сев и раздвинув покрытые простудными язвами ляжки, эта опухшая бомжиха погрузила в свое влагалище, напоминающее пещеру, полную мусора, ложку. Ее она вынула полной зловонной густой субстанции.

– Ну-ка раздвиньте сучке челюсти. Пусть она слопает мою сметанку! – бомжиха подошла к лежащей на полу девушке и та, глядя на полную гноя ложку, начала кричать во весь голос.

Никита закатил глаза. Он наслаждался этим криком. Музыка, с которой не смеет соперничать ни один гений. Эту музыку рождает душа. Душа, полная ужаса.

– Что вы творите! Оставьте мою девочку! – крик отца.

Ей разжали рот и затолкали ложку. Заставив ее проглотить это, Губа села на ее лицо промежностью с криком:

– Вылизывай мне сучка! Смотри, проработай там хорошо, а не то я тебе вырву гланды!

Отец снова уставился на сидящего мучителя и закричал:

– Кто ты? За что ты так с нами?

Никита не ответил. Он опустил свою сильную руку на голову модели, старательно сосущей его член и при свете лампы блеснул перстень на его среднем пальце. Вот оно, начало оргазма! Соски его затвердели, яйца поднялись и встали по бокам от основания члена словно пушки, приготовленные к бою.

– Ох… – тяжелый стон. Никита закатил глаза. – Убивайте эту суку! – сказал он.

Один из бомжей выхватил кинжал и нанес ей удар в живот.

– НЕЕЕТ! – крик отца.

Кинжал съехал в сторону. Был виден кишечник. Девочка закричала от боли. Удары кинжалом испещрили ее всю. Кровь хлестала в стороны. Никита выпускал струи спермы.

Он поднялся и, не скрывая все еще эрегированного члена, подошел к трясущемуся от ужаса и страданий отцу. Старик был весь в слезах. Он в этом дворце уже три дня. Три дня бомжи насилуют его дочь почти без перерыва, сменяя друг друга. Они сменялись и их поток не прекращался. Там, на заднем дворе для них ящики водки за эту работу. Их согнали сюда с мусорной свалки, велели поработать. Они поработали.

Труп девушки весь в крови с потоками спермы из влагалища, лежал на полу. Отец видел, сколько в нее кончали и понимал, что там вся венерия, какую только можно себе вообразить. Некоторые из бомжей ничем не напоминали людей. Но его дочь сосала их члены, лизала им яйца и глотала то, что они спускали.

Ох уж эти бомжи!

– Ты не помнишь меня? – Никита подошел вплотную. Его пенис успокоился, и он смог на глазах убитого горем отца скрыть его в трусы и брюки, застегнув ширинку.

– Я Никита Романов.

– Он мертв!

– Он перед тобой.

Отец сквозь слезы, делавшие его зрение мутным, пригляделся. Точно. Грубый овал лица, густые брови, черные волосы – это он.

– Никита?

– Я ждал этого момента годы, Балу. Ты стар, ты поздно женился и твоя дочь была светом в окне. Я выбил в этом окне стекла и проник в него. Я затушил свет.

– Ты мстишь… Никита, это же было так давно…

– Нет давности у ненависти. Иногда ей не подвластны ни время, ни расстояния. Я никогда не стал бы жить в этой дыре под названием Россия, если бы не ненависть. Я единственный из богатейших людей страны живу в провинции. Надо мной смеются. Называют провинциалом. Но они не знают, что я привязан к этой земле ненавистью.

– Дочку-то за что? Она-то тут причем…

– Моя мать… – Никита подошел к трупу дочери и слегка пнул труп по лицу ботинком. Голова трупа повернулась в другую сторону.

– Моя мать, – повторил он. – Когда я был вынужден покинуть школу из-за побоев и издевательств, то она узнала о моих проблемах. Что она сделала? Она обвинила во всем меня. Мой отец тоже постоянно меня бил. Он как раз начал пить и я редко его видел трезвым. Сперва моей тюрьмой стала квартира. Потом тюрьма стала меньше. Я стал прятаться не только от толпы взрослых и малолеток, но и от родного отца. Когда он приходил, я сидел очень тихо, боясь напомнить ему о своем существовании…

– Никита, мне жаль…

– Но он вспоминал всегда. Ногой открывая двери, он начинал издевательства по два и три часа. Мать была рада этому. Когда он бил и называл пидором меня, он не бил и не называл шлюхой ее. К тринадцати годам я привык к боли и страху. Я мучился кошмарами, боялся подходить к окну – меня могут увидеть с улицы и кричать мне: «Эй ты! – крикнул громогласно Никита. – Эй, вафлер! Пидоооор! Гасишься пидор?»

– Мне жаль, Никита… – Балу расплакался, повиснув на цепях.

– А потом… – Никита выдержал паузу, глядя на стену, как на экран, в котором отражалось его прошлое. – Потом отец научился называть меня также: «Вафлер!» Его злило, что я не могу за себя постоять. Он был в бешенстве, что я не посещаю школу. А учителя? Учителям было также плевать.

– Скажи, Слона тоже ты убил?

Никита улыбнулся.

– Слон? Он был так стар, что едва смог меня припомнить. Но он вспомнил. Его я нашел в доме его сына. Вся семья была уничтожена. Сучье семя! По моему приказу с его двоих внуков с живых была содрана кожа и из нее сделан плащ. Я заставил старика надеть его и плясать под песню «Золотые купола». Он плясал. Потом его разбил инсульт. Это не входило в мои планы. Он не мог встать, но мог говорить и слышать, и понимать. Я сделал его рот туалетом для бомжей. К его рту был приделан шланг, и он ел и пил то, чем бомжи ходили по нужде. Так и сдох от интоксикации и отравления. И тюремное прошлое не спасло его.

– Это ты похищаешь людей из Майского?

– Не только из Майского. По моему приказу в тюрьмах выбирают здоровых уголовников. Они проходят анализы и их привозят сюда. Я питаюсь их мозгами. Знаешь, как это? Делается анестезия. Намеренно, чтобы он ничего не понимал. В черепе просверливается дырка и в мозг вставляется трубка, сзади, что он и не чувствует ее и не знает о ней. После спортивной тренировки, я предпочитаю белковый коктейль. Меня он ждет всегда свежий. Я высасываю из трубки мозг, при этом беседуя с жертвой. Он отвечает мне на вопросы и я вижу, как он изменяется. Сначала его речь становится сбивчивой, потом он перестает видеть, потом слышать или наоборот. Потом он перестает говорить. Потом он становится «овощем». Потом я допиваю остатки мозга, когда его обладатель уже мертв.

Глаза Балу наполнились почти безумным страхом. Никита расстегнул рубашку и показал мускулистую грудь, поросшую густыми волосами во впадине между двумя дисками грудных мышц. Мощные соски мужчины сразу бросались в глаза. Под ними подобно панцирю – мощный пресс живота.

– Вот, где души этих людей… – и Никита рассмеялся. – Я высосал их в себя и они стали мускулами моего тела.

Двери открылись. В помещение вошел дворецкий. Высокий и спортивный мужчина, бывший стриптизер. Подойдя к господину, он шепнул:

– Они прибыли. Гость тут и ожидает в холле.

Никита кивнул. Обернувшись к Балу, он сказал:

– Андрея помнишь? Павленко? Ну как ты мог забыть? Это же он обо мне настучал…

– Помню, – кивнул Балу.

– Он тут. Он ждет меня, – Никита улыбнулся и прошептал слова, словно тайну. – Калигула как раз оголодал и ты его накормишь. Калигула – это мой медведь. Он – людоед, как и я, как все мои слуги.

Балу с ужасом посмотрел на дворецкого. Тот кивнул утвердительно и улыбнулся с издевкой.

Они оба вышли и забрали с собой Арину, красивую и холодную как лед женщину с обложек модных журналов. Свет погас и Балу остался в темноте с трупом своей дочери. Его сдавленный плачь был единственным звуком, нарушавшим тишину.