Читать книгу Последние дни Помпей. Пелэм, или Приключения джентльмена - Эдвард Джордж Бульвер-Литтон - Страница 16

Когда Иона вошла в просторную прихожую египтянина, она почувствовала тот же страх, что и ее брат. Как и ему, ей почудилось что-то зловещее и предостерегающее в невозмутимых и мрачных ликах ужасных фиванских чудовищ, чьи величественные и бесстрастные черты так хорошо запечатлел мрамор:

Рослый эфиоп, ухмыляясь, впустил ее и сделал знак следовать за собой. Посреди прихожей ее встретил сам Арбак в праздничной одежде, сверкавшей драгоценными камнями. Хотя был еще день, в доме у Арбака, как у всех ценителей роскоши, царила искусственная полутьма и светильники струили приятный свет на красивые полы и отделанные слоновой костью потолки.

– Прекрасная Иона! – Арбак склонился, чтобы коснуться ее руки. – Это ты затмила день, это твои глаза озаряют комнаты, твое дыхание наполняет их ароматом.

– Не говори со мной так, – улыбнулась Иона. – Ты забыл, что сам научил меня презирать эти пустые любезности, отвергать лесть. Хочешь ли ты теперь внушить своей ученице обратное?

Иона сказала это с такой очаровательной искренностью, что египтянин почувствовал себя влюбленным более чем когда бы то ни было и больше чем когда бы то ни было ему хотелось продолжить наступление. Однако он быстро завел с Ионой веселый и непринужденный разговор.

Он провел ее по всему дому, где, как могло показаться ее неопытному глазу, привыкшему лишь к умеренному блеску городов Кампании, были собраны все сокровища мира.

На стенах висели картины, которым не было равных, светильники озаряли статуи эпохи расцвета Древней Греции. Шкафы с драгоценностями, каждый из которых сам по себе был драгоценностью, стояли меж колонн, пороги и двери были из редчайших пород дерева, всюду сверкали золото и драгоценные камни. Арбак с Ионой то были одни в этих покоях, то проходили через безмолвные ряды рабов, которые, становясь на колени, подносили Ионе дары – браслеты, золотые цепи, самоцветы, – и египтянин тщетно молил ее принять эти подношения.

– Я часто слышала, что ты богат, – сказала она с удивлением, – но я и не подозревала, что твое богатство так огромно.

– Ах, если бы я мог отлить из всего этого одну диадему и увенчать ею твое белоснежное чело! – вскричал египтянин.

– Увы! Она раздавила бы меня. Я стала бы второй Тарпеей[130] – отвечала Иона со смехом.

– Не презирай богатство, Иона! У кого нет богатства, тот не знает всех радостей жизни. Золото – великий чародей, оно исполняет наши мечты, дает нам божественную власть, в обладании им есть нечто возвышенное. Это самый могущественный и вместе с тем самый покорный из наших рабов.

Хитрый Арбак старался ослепить молодую неаполитанку своими сокровищами и красноречием. Он хотел разбудить в ней желание обладать всем, что она видела вокруг себя, он надеялся, что вместе с влечением к богатству она почувствует влечение и к его хозяину. А Ионе было как-то не по себе, когда она слышала любезности из этих уст, так недавно, казалось, презиравших пошлые комплименты, которые обычно говорят красавицам. И с утонченной деликатностью, которой владеют только женщины, она старалась отвести нацеленные в нее стрелы и шуткой или незначащими словами отвечала на его пылкие речи. Нет ничего восхитительней такой защиты: она покорила африканского чародея, который воображал, будто может с помощью перышка повелевать ветрами.

Египтянин был очарован изяществом Ионы даже больше, чем ее красотой. Он с трудом сдерживал себя. Увы! Перышко имело силу только против легких летних ветерков, оно было бессильно против бури.

Когда они стояли в большом зале, стены которого были задрапированы серебристо-белой тканью, египтянин вдруг хлопнул в ладоши, и, словно по волшебству, из-под пола у самых ног Ионы поднялся пиршественный стол и ложе или, скорее, трон под алым балдахином. В тот же миг откуда-то из-за занавесей зазвучала сладкая музыка.

Арбак сел у ног Ионы. Прислуживали им дети, прекрасные, как амуры.

К концу пира, когда музыка заиграла тихо и приглушенно, Арбак обратился к своей гостье:

– Стремилась ли ты когда-нибудь, моя ученица, живя в этом мрачном и полном превратностей мире, заглянуть вперед, сдернуть покров с будущего и увидеть на берегах судьбы туманные картины того, чему суждено свершиться? Ведь не только у прошлого есть призраки, каждое событие будущего тоже имеет свой призрак, свою тень; когда наступает час, призрак наполняется жизнью, тень обретает плоть и идет по земле. В потустороннем мире есть два неосязаемых и духовных властителя: то, что было, и то, что будет! Если хочешь, мы силой мудрости вместе проникнем туда, увидим прошлое и будущее, узнаем то, что узнал я, – не только тайны мертвых, но и судьбы живых.

– Ты узнал это! Неужели мудрость может проникнуть так далеко?

– Хочешь испробовать силу моих знаний, Иона, и увидеть свою судьбу? Эта драма поразительнее драм Эсхила, я приготовил ее для тебя. Если желаешь, тени исполнят свои соли.

Неаполитанка задрожала. Она подумала о Главке и вздохнула: соединятся ли их судьбы? Веря и не веря, сомневаясь и благоговея перед словами таинственного египтянина, она сказала, помолчав:

– Мне страшно, а вдруг знание будущего только омрачит настоящее?

– Нет, Иона. Я сам видел твою судьбу: призраки твоего будущего блаженствуют на Елисейских полях[131]. Среди асфоделей и роз они сплетают венки твоей светлой судьбы и Парки, столь жестокие к другим, лишь для тебя одной ткут пряжу счастья и любви. Пойдешь ли ты взглянуть на свой жребий, чтобы заранее насладиться им?

И снова сердце Ионы шепнуло: «Главк». Она едва слышно выразила согласие. Египтянин встал и, взяв ее за руку, повел через пиршественный зал, причем занавески раздвинулись сами собой и музыка заиграла громче и веселее. Они миновали ряд колонн, по обе стороны которых били благоухающие фонтаны, и спустились по широкой и пологой лестнице в сад. Наступил вечер. Луна уже стояла высоко в небе. Цветы, которые спят днем и наполняют дурманящим ароматом ночной воздух, густо росли меж дорожками, под сенью густых, залитых лунным светом деревьев или, собранные в корзины, лежали как жертвоприношения у ног многочисленных статуй, белевших на их пути.

– Куда ты ведешь меня, Арбак? – спросила Иона с удивлением.

– Вон туда, – отвечал он, указывая на маленькое строение в конце аллеи. – В храм, посвященный Паркам. Наше таинство должно свершиться в этом священном месте.

Они вошли в узкий коридор, в конце которого висела черная занавесь. Арбак поднял ее. Иона шагнула вперед и очутилась во мраке.

– Не бойся, – сказал египтянин, – сейчас загорится свет.

Едва он сказал это, мягкий и теплый свет медленно залил все вокруг, и тогда Иона увидела, что они в небольшой комнате, все стены которой завешаны черным. Позади нее было ложе, покрытое материей того же цвета. Посреди комнаты стоял маленький алтарь, а на нем – бронзовый треножник. Сбоку, на гранитной колонне, высилась огромная голова из черного, как ночь, мрамора. По венку из пшеничных колосьев Иона догадалась, что это – изображение великой египетской богини. Арбак стал перед алтарем. Положив на него свой венок, он медленно вылил в чашу, установленную на треножнике, содержимое какого-то бронзового сосуда. Вдруг над треножником взметнулось колеблющееся голубое пламя. Египтянин отступил назад, стал рядом с Ионой и пробормотал несколько слов на незнакомом ей языке. Занавеси позади алтаря затрепетали, потом медленно раздвинулись, и Иона увидела туманную и бледную картину, которая постепенно становилась все отчетливее; наконец она уже могла различить деревья, реки и луга – все прекрасное многообразие изобильной земли. Внезапно на этом фоне проскользнула какая-то тень, она остановилась напротив Ионы, и с ней произошло то же удивительное превращение, она приняла отчетливые очертания, и вдруг Иона узнала себя!

Потом картина за спиной этой призрачной Ионы исчезла, и вместо нее возник зал великолепного дворца. Посреди возвышался трон, окруженный неясными фигурами рабов и стражей, и бледная рука держала над троном что-то вроде диадемы.

Но вот появился новый призрак, весь в черном с головы до ног, лицо его было скрыто. Он стал на колени перед тенью Ионы, взял ее за руку и указал на трон, слоено приглашая взойти на него.

Сердце Ионы сильно забилось.

– Открыть ли ему лицо? – прошептал голос рядом с ней. То был голос Арбака.

– О да! – тихо ответила Иона.

Арбак поднял руку. Призрак сбросил скрывавший его плащ, и Иона вскрикнула – перед ней стоял Арбак.

– Вот твоя судьба, – прошептал египтянин ей на ухо. – Тебе суждено стать невестой Арбака.

Иона вздрогнула – черный занавес скрыл фантасмагорию, и Арбак, живой Арбак кинулся к ее ногам.

– Ах, Иона! – сказал он, бросая на нее страстные взгляды. – Выслушай того, кто так долго и тщетно боролся со своей любовью! Я обожаю тебя! Парки не лгут – ты предназначена мне судьбой. Я обыскал весь мир и не нашел тебе равной. С самой юности я мечтал о такой, как ты. Это были лишь грезы, пока я не встретил тебя, и только тогда я проснулся. Не отворачивайся от меня, Иона, не думай обо мне так, как прежде, я уже не тот человек – холодный, бесчувственный, мрачный, каким казался тебе. Ни одну женщину не любил я так преданно и страстно, как буду любить тебя, Иона. Не вырывай у меня руку. Видишь, я сам выпустил ее. Что ж, отними ее, если хочешь, пусть так! Но не отвергай меня, Иона, не спеши, подумай о том, как велика твоя власть над человеком, которого ты так преобразила. Я не становился на колени ни перед одним смертным – и упал на колени перед тобой. Я повелевал судьбами – и молю, чтобы ты даровала мне мою судьбу. Иона, не дрожи, ты моя повелительница, моя богиня, будь мне женой! Я исполню все, чего только пожелает твоя душа. Я дам тебе все земные блага – богатство, власть, роскошь. У Арбака не будет других радостей, кроме радости повиноваться тебе. Иона, взгляни на меня, осчастливь меня улыбкой, засияй надо мной, мое солнце, мое небо, мой свет! Иона, Иона, не отвергай моей любви!

Одна, во власти этого страшного и могущественного человека, Иона все же испугалась, его почтительные речи и нежный голос звучали ободряюще, а ее чистота была ей защитой. Но она была удивлена, смущена и не сразу могла ответить.

– Встань, Арбак! – сказала она наконец и снова протянула ему руку, но так же быстро отняла ее, почувствовав горячее прикосновение его губ. – Встань, и, если ты говоришь серьезно, если речи твои не шутка…

– Если… – повторил он нежно.

– Выслушай же меня. Ты был моим опекуном, моим другом и наставником… Все это так неожиданно! Не думай, – добавила она поспешно, увидев, что его черные глаза сверкнули, – не думай, что меня не трогает, не умиляет твое поклонение. Но скажи, можешь ты выслушать меня спокойно?

– Да, хотя бы твои слова поразили меня как гром!

– Я люблю другого, – сказала Иона, вспыхнув, но решительным голосом.

– Клянусь богами… клянусь самим адом! – воскликнул Арбак, выпрямляясь во весь рост. – Не смей говорить мне это, не смей смеяться надо мной! Это невозможно! Кого ты видела, кого знала? О Иона! Это все выдумки, женские хитрости, ты хочешь выиграть время. Я удивил, напугал тебя. Делай со мной что угодно, говори, что не любишь меня, но не говори, что любишь другого!

– Увы!.. – начала Иона и вдруг, испуганная его яростным исступлением, заплакала.

Арбак придвинулся ближе, его дыхание обжигало ей лицо. Он обнял ее, но она вырвалась из его рук. При этом на пол упала табличка, которую она прятала на груди. Арбак схватил табличку, это было письмо, которое она утром получила от Главка. Иона села на ложе ни жива ни мертва от страха.

Арбак быстро пробежал письмо глазами. Иона не смела взглянуть на него. Она не видела, как смертельная бледность залила его лицо, как он злобно нахмурился, как задрожали его губы, заволновалась грудь. Он дочитал письмо и выронил табличку. Потом сказал притворно спокойным голосом:

– Это письмо от того, кого ты любишь? (Иона молча плакала.) Говори! – Он повысил голос до крика.

– Да, да!..

– И вот здесь его имя… Это Главк!

Иона, стиснув руки и озираясь вокруг, искала помощи или пути к бегству.

– Так слушай же. – Арбак перешел на шепот. – Ты скорее ляжешь в могилу, чем будешь в его объятиях! Как! Не думаешь ли ты, что Арбак уступит этому ничтожному греку? Не думаешь ли ты, что я ждал, пока плод созреет, чтобы отдать его другому? Если так, ты просто глупа. Ты будешь принадлежать только мне! Ты в моей власти!

Он схватил Иону в объятия. Яростно и исступленно обнимая ее, он забыл о любви и думал только о мщении. Но отчаяние придало Ионе силы. Она вырвалась, бросилась назад, в конец комнаты, и хотела отдернуть занавесь. Арбак снова схватил ее, но она снова вырвалась, изнемогая, и упала с громким криком возле колонны, на которой стояла голова египетской богини. Арбак помедлил мгновение, переводя дух, а потом бросился к своей жертве.

В этот миг занавесь резко отдернулась, и египтянин почувствовал, как кто-то крепко схватил его за плечо. Обернувшись, он увидел сверкающие глаза Главка и бледное, изможденное, но страшное лицо Апекида.

– Ах! – вскричал он, переводя злобный взгляд с одного на другого. – Какая фурия привела вас сюда?

– Ата[132]! – ответил Главк и бросился на египтянина.

Тем временем Апекид подхватил на руки безжизненное тело сестры. У него, изнуренного раздумьями и сомнениями, не хватило сил унести ее, хотя она была легка как пух, поэтому он положил ее на ложе и стал над нею с ножом в руке, следя за борьбой между Главком и египтянином, готовый вонзить оружие в грудь Арбака, если он начнет одолевать.

Пожалуй, нет ничего ужаснее на свете, чем поединок, в котором противники меряются звериной силой, когда у них нет другого оружия, кроме того, которым снабдила их природа. Они сдавили друг друга, каждый искал горло соперника, лица сблизились почти вплотную, глаза бешено сверкали, мускулы были напряжены, жилы вздулись, сжатые зубы оскалились – оба были необычайно сильные, обоими владела ярость. Они вертелись, извивались, раскачивались из стороны в сторону, метались по тесной комнате, издавая злобные крики. Вот они оказались перед алтарем, потом снова у колонны, где началась борьба. Тут они остановились перевести дух – Арбак прислонился к колонне, Главк стоял в нескольких шагах от нее.

– О древняя богиня! – воскликнул Арбак, обхватив колонну и подняв взор к священному изваянию. – Защити своего избранника, обрушь кару на этого приверженца презренной веры, который нечестивым насилием оскверняет твой приют и нападает на твоего слугу!

И тут неподвижные черты огромной головы словно ожили, сквозь черный мрамор, как сквозь прозрачную вуаль, сверкнул яркий румянец, вокруг колонны засверкали молнии, глаза блеснули, как огненные шары, и, казалось, с испепеляющим, неодолимым гневом остановились на лице грека. Охваченный удивлением и ужасом при виде того, как богиня непостижимым образом откликнулась на молитву его врага, не свободный от суеверий своих предков Главк побледнел перед призрачно ожившим мрамором, колени его подкосились, он затрепетал, мужество готово было его покинуть. Арбак не дал ему времени прийти в себя.

– Умри, негодяй! – вскричал он громовым голосом и бросился на грека. – Всемогущая матерь богов требует тебя в жертву!

Захваченный врасплох, еще не оправившись от суеверного страха, грек поскользнулся на гладком, как стекло, мраморном полу и упал. Арбак наступил на грудь врагу. Апекид, который знал Арбака и в храме Исиды научился не верить чудесам, не разделял страха своего товарища. Он бросился вперед, сверкнул нож, но бдительный египтянин на лету перехватил его руку и вырвал оружие; один взмах кулака, один сокрушительный удар – и Апекид растянулся на полу. С торжествующим воплем Арбак схватил нож и занес его над Главком. Афинянин, не моргнув, глядел в глаза смерти с суровой и презрительной покорностью поверженного гладиатора, но в этот миг земля содрогнулась под ними, словно корчась в агонии, – дух, могущественнее египтянина, дал о себе знать! Это была сокрушительная сила, перед которой оказались бессильны злоба и хитрость. Он пробудился, пошевельнулся, страшный демон землетрясения, презрительно смеясь над магией человеческого вероломства и над черной человеческой яростью. Подобно титану, погребенному под горами, он поднялся от многолетнего сна, заворочался на своем тесном ложе, шатая горы, и земные недра застонали от каждого его движения. И человек, хвастливо объявивший себя полубогом, был повержен во прах в минуту своего торжества и мщения. По земле пронесся глухой грохот, занавеси заколыхались, треножник пошатнулся, высокая колонна дрогнула, голова богини рухнула вниз, прямо на шею египтянина, который склонился над своей жертвой. Он упал под этим страшным ударом замертво, бездыханный, пораженный тем самым божеством, которое он нечестивыми заклинаниями оживил и призвал к себе на помощь.

– Земля спасла своих детей! – сказал Главк, с трудом поднимаясь на ноги. – Будь благословен этот ужасный удар! Возблагодарим богов за их промысел!

Он помог Апекиду встать, а потом повернул Арбака на спину. Лицо египтянина было безжизненно, кровь текла изо рта на его богатые одежды. Когда Главк разжал руки, он тяжело повалился на пол, и красная струйка медленно поползла по мраморному полу. Земля снова содрогнулась у них под ногами. Главку и Апекиду пришлось схватиться друг за друга, чтобы не упасть, но землетрясение прекратилось так же внезапно, как началось. Они больше не мешкали. Главк легко подхватил Иону на руки, и они бросились прочь от этого проклятого места. Едва они выбежали в сад, как их со всех сторон окружили бегущие в беспорядке женщины и рабы, чьи праздничные одежды выглядели так нелепо в эту ужасную минуту; охваченные страхом, они не обращали внимания на незнакомцев. Предательская пылающая почва у них под ногами после шестнадцатилетнего спокойствия вновь грозила разрушением. Все кричали в один голос: «Землетрясение! Землетрясение!» – и наши беглецы, беспрепятственно пробившись через толпу и минуя дом, бросились по какой-то аллее, потом через открытую калитку, и там, среди темно-зеленых алоэ, на холмике, луна вдруг осветила согнувшуюся фигуру слепой девушки – она горько плакала.