Читать книгу Цветок Зла - Екатерина Люмьер - Страница 10

Украденный из дома офицера дневник, найденный нами после n-ых последующих событий. – прим. Дж. Уорренрайта.

«18 мая 1900г.»

Возвращаясь с войны, тебе хочется всего несколько вещей: увидеть родное лицо и попасть под дождь. Первый для тебя в этом году, потому что весь прошлый ты провел на южноафриканском солнце.

Когда поезд приближается к вокзалу, ты с трепетным сердцем надеешься, веришь и ждешь, хотя ты думал, что уже разучился, первой встречи. Когда поезд остановится. Когда твой путь закончится. И ты вернешься домой.

Ты не молод, но и не стар. Сорок семь. Отставной офицер, хромающий на правую ногу, опирающийся на трость. Волосы подернуты сединой – пряди блестят прозрачной белизной, отливают серебром. Последний год выжал тебя до последнего.

Это все, что приходило мне в голову на пути в Англию. Пережив юных ребят, с которым ты шел бок о бок, приняв всю бесполезность кампании и осознав количество ненужных жертв, тебе остается только одно – надеяться, что ты сможешь начать жить заново.

Тебе хочется забыть чужие смерти, на которые ты сам обрек своих людей. Но не забудешь. Вся дорога домой сложена из их могил.

Локомотив останавливается. Поезд прибыл на конечную станцию. Лондон. Город, который ты не видел так долго, с которым тебе предстояло познакомиться вновь.

Надеешься, что твоя смерть отступила, осталась позади, и тебя ждет только долгожданная встреча, хоть писем и не было столь долгий срок, словно о тебе уже давно забыли. Словно ты погиб на той бесполезной и бессмысленной войне.

Сойдя с поезда и сделав первый глоток лондонского воздуха, стараясь найти глазами ту, которая была для тебя ангелом и светом все те черные дни и ночи вдалеке от дома, ты надеешься. У тебя нет ничего. Совсем. Но ты все равно до последнего ждешь.

И никто не приходит. Озираешься по сторонам и ищешь. Опираясь на трость, ковыляешь в сторону вокзала по перрону, вглядываясь в каждого встречного. Незнакомцы и незнакомки, люди всех возрастов и сословий. Но нет родного лица.

И когда тебя окликают по имени, когда глаза встречаются с чужими, но не теми, внутри все обрывается.

– Ричард, – ее мать, пожилая женщина, подошла ко мне. – О, Ричард, – на ее глаза навернулись слезы, и она не смогла их сдержать.

– Леди Эдит, – поприветствовав женщину, я спросил, с особым несвойственным мне нетерпением: – на вас лица нет. Все ли в порядке с вашим мужем, с Изабель?

Она взяла меня за руку, покачала головой и тяжело вздохнула. Я насторожился. Миссис Фолкнер мне не ответила, только поднесла кружевной платок к слезящимся глазам.

– Леди Эдит? – Я обратился к ней вновь, напряженно вглядываясь в лицо матери моей невесты.

– Милый-милый Ричард, – она обращалась ко мне, как к юноше, хотя была старше всего на десять лет. – Изабель умерла три месяца назад.

Я перестал дышать, пока легкие не пронзила острейшая боль. Отвел глаза и перевел дух. Ничего не видя перед собой, я молча простоял не меньше нескольких минут.

– Как это случилось? – Не узнавая своего же голоса, я задал вопрос, на который побоялся получить ответ. Не могла же она заболеть и не сказать ни слова, умереть в родовых муках – моя Изабель не была способна на измену; не могла же она наложить на себя руки и оставить меня, как оставила вся семья и первая жена.

– Убили в лесу рядом с поместьем Бейтс, – миссис Фолкнер побледнела, отчего мне пришлось взять ее под локоть, – обескровили, мое бедное дитя.

– Обескровили…

Я не хотел представлять. Образы сами заполняли мою голову. Образы бледного измученного тела моей невесты, изуродованного и изувеченного, лежавшего на стылой земле в ворохе опавших сгнивших листьев. Ее голубые глаза, подернутые мертвенной белесой пеленой, заставили вздрогнуть.

– Где она теперь?

– На Хайгетском кладбище, – леди Эдит промокнула глаза в последний раз и спрятала платок, – рядом со своим братом.

Возвращаясь с войны, ведомый домой лишь надеждой, ожиданием теплого объятия и любовного прикосновения, ты до последнего хочешь, чтобы твои чаяния оправдались. Выживая каждый день, утопая по горло в крови своих солдат, почему-то все еще оставаясь на этом свете, ты веришь в какое-то сомнительное чудо, ожидающее тебя на родной стороне. И, казалось бы, какая малость – чашка чая в родном доме, нежный поцелуй любимой женщины и треск огня в камине. Когда ты лишаешься всего, когда о доме остаются одни воспоминания и редкие письма с британскими марками, ты идешь вперед только благодаря словам: «возвращайся домой», и только это заставляет тебя не сдаваться.

На войне дни страшные, долгие, полные крови. Вечером, когда обе стороны могли перевести дух, наступала тишина. После самых жестоких сражений не хотелось говорить. Мы могли только курить табак и молча вглядываться в чернеющее небо с другими звездами. Офицер Ричард Лейн Элдридж становился просто Ричем, дворянская высокородность – всего лишь биографическим фактом, и все эфемерное – каждое напоминание «возвращайся домой» – единственной возможной верой.

На войне не веришь в бога. На войне люди, оставленные им. В первые недели тебе кажется, что кто-то свыше ведает и знает, и что он защитит, спасет, благословит. А потом у тебя стынет кровь. Разбивается и идет ко дну любая вера, когда на твоих руках умирают в муках молодые солдаты, которые не разменяли и половины твоего возраста. А ты знал каждого из них по имени, знал о том, кто их ждет: родители, невесты и жены, новорожденные и подрастающие дети. А они бесславно погибли на войне, откуда их тела никогда не вернутся домой.

Вдыхая острую горечь дешевого табака, вглядываясь в черноту, я думал о будущем, обнадеживал себя и хотел верить. Получив последнее письмо еще до Рождества, я думал, что она не стала бы оставлять меня, что письма просто перестали приходить из-за погоды или по какой еще причине, но только не потому, что Изабель забыла своего офицера.

После пережитой боли, когда моя жена умерла в родовых муках, я наконец был готов вновь жениться. С тех пор прошло больше двадцати пяти лет, и я думал, что, вернувшись с линии огня, я смогу начать жизнь в отставке заново. Но дома меня встретила только смерть.

Провожая миссис Фолкнер до экипажа у выхода с вокзала, я спросил только одно, что меня волновало сильнее всего:

– Убийца был пойман?

– Едва ли мистического зверя можно поймать, мой милый Ричард, – женщина поднялась в открытый экипаж, опираясь на мою руку.

– Мистического?

– Разве может хоть кто-либо на этом свете испить человека, не оставив и капли крови, – ей тяжело давались слова о смерти Изабель. Леди Эдит стала еще сильнее бледна и слаба. Ее здоровье было подорвано произошедшим. – Только древнее и страшное создание.

Я ничего не ответил, обдумывая услышанное. Подобная версия была невозможной для моего скептического ума, но после войны я стал верить только себе самому, а потому мне предстояло обдумать возможность такого положения вещей.

– Могу ли я просить вас подвезти меня до кладбища?

Получив согласие, я забрался в экипаж.

Оказавшись у фамильного склепа Фолкнеров и получив возможность побыть наедине с собой, я наконец полностью осознал, что теперь действительно остался один. Меня больше никто не ждал.

Она была так юна и свежа – всего-то двадцать лет, – добросердечна и нежна. А теперь по чужой прихоти покоилась под тяжелым камнем, на котором погибли белые цветы, оставленные кем-то из близких.

Решив похоронить горе внутри себя, я понадеялся напоследок лишь об одном – найти убийцу. Причинять ответную боль и мстить не позволяла честь офицера, но мне хотелось взглянуть в его лицо.

Я вернулся в свой дом, тихий и молчаливый. Прислуга, которую я не распустил перед отъездом, старательно прибиралась каждый день – не было ни пылинки, и в доме было тепло. Окруженный родными стенами и безмолвием, присев в кресло у разожженного камина, я предался раздумьям. С этого момента мне предстояло многое переосмыслить.

Мой свет, мой ангел погиб от рук человека или существа – не знал, верить или же нет, – и это, лишив меня последней надежды, возможно, сделало меня свободным. Свободным от ожидания, от стремления к идеализированной картине будущего, вернуло с небес на землю и развеяло грезы, недостойные отставного офицера.

Я погибал каждый день, когда погибал кто-то из моих солдат; погибал, когда бился за Британскую Империю, не видя смысла в нелепом кровопролитии и смертях. Я погибал как Ричард Л. Элдридж – единственный из потомков дворянского рода, и находил себя только как полковник, ведущий за собой тех, кому предстояло никогда не вернуться.

Возвращаясь с войны, ты веришь, что, переступив стены родного дома, ты присядешь в любимое кресло и сможешь ощутить – закончилось. Черные дни отступили, погасло южное безжалостное солнце, стихли ветра, и над головой не мерцают чужие далекие звезды.

Ты до последнего не отпускаешь мысль, что теперь все наладится и ты сможешь вернуться к себе прежнему. Вернуться и закружиться в канители светских бесед, случайных вальсов и ночных прогулок по тихим аллеям; сможешь предаваться нежной страсти со своей возлюбленной и строить планы на будущее.

Тебе мерещатся образы возможного благословения: ваших пока нерожденных детей, спокойных вечеров у милостивого моря где-нибудь на юге Италии, когда совсем извела английская северная морось. Ты слышишь отзвуки вашего первого вальса и поцелуев, когда вступаешь в право первой брачной ночи.

Ты до последнего веришь, что все-таки начнешь жить заново. Хотя бы попробуешь начать. И ты с открытым сердцем и благими намерениями пересекаешь границы десятков стран, чтобы твоя надуманная иллюзия скорее стала реальностью.

Ты спешишь и забываешь, самое главное и самое страшное, гонишь от себя мысль, все еще думая, что этому с тобой не бывать. Что ты обязательно станешь собой вновь. Что ты снова станешь тем человеком, которым был. Прошлое всего лишь мираж. Такой же бесполезный сюжет твоей жизни, как и ты сам.

Возвращаясь с войны, ты забываешь лишь об одном.

С войны не возвращается никто.