Читать книгу Западня - Екатерина Павлова - Страница 3

Париж, годом ранее…

Вы когда-нибудь были в ситуации, когда ваша жизнь летит под откос? А когда жизнь летит под откос со страшной силой, и нет времени на то, чтобы предпринять мало-мальски сносные меры для предотвращения катастрофы? Если да, то вы поймете чувства женщины в момент, когда она сломя голову убегает от двух сильных и озлобленных мужчин.

Серый асфальт под ногами горел, превращаясь в странную, бесконечную, движущуюся массу. Если заглядеться на серую ленту, наверняка споткнешься, приходится бежать и смотреть только вперед, проноситься мимо каменных зданий, вдоль парижских улиц, петляющих то влево, то вправо. Не важно, какие надписи на синих табличках, не имеют значения цифры на домах, цвет от бежевого до серого мелькают с двух сторон, изящные балкончики, ажурная ковка перил, и все мимо, мимо… одно, второе… пятое… двадцатое… Прохожие смотрят вслед, кто мельком, кто отскакивая, чтобы не столкнуться с ненормальным спринтером. Для полноты комичности не хватало только полиции, или бежать босиком, полураздетой.

Ноги преодолели еще пару метров за считанные секунды. Сердце бешено стучало, отдавая шумом в ушах. Глаза выхватили спасительный объект, после чего свет в конце тоннеля забрезжил ярким светом. Я понеслась к вывеске с названием «Метрополитен». Одну за одной пробежав все ступеньки, едва чувствуя их ногами, я скатилась с лестницы, пролетела вихрем к проходным воротам, запустила трясущиеся руки в карман, сделав вынужденную остановку, и на последней секунде влетела в проход, приложив карточку к турникету.

Как только за мной с грохотом захлопнулись двери, чужая рука резко схватила за край пиджака, чем заставила замешкаться и почти вернуться назад. Попасть в чужие лапы мне помешал только турникет. Я обернулась. Сердце бешено забилось от страха. На меня смотрело лицо мужчины с чудовищно злыми глазами. Что делать дальше? Мужская рука резко потянула край моего пиджака, но двери турникета крепко сдерживали и не позволяли вернуть мое тело за ограждения. Мужчина пыхтел, тужился, пытаясь перетащить меня через преграду. Его глаза налились кровью, он злобно выпускал ртом воздух, раздувая красные щеки, и пытался отдышаться. Кожа багровела с каждой секундой, выдавала его усталость от погони. Собрав последние силы, я развернулась и ударила его сумкой прямо по уху. Захватчик от неожиданности чуть ослабил руку, замешкался, замотал головой, чтобы прийти в себя. Я дернулась еще раз, выскользнула и опрометью побежала к подъезжающему поезду.

На последней секунде я вскочила в вагон, двери захлопнулись, все зашумело. Меня понесло с огромной скоростью от мужчин, подбежавших только-только к закрытым дверям вагона. То и дело проскакивая между пассажиров, я проходила дальше вглубь толпы, боясь обернуться. В ушах гудело от стука сердца, отдавало в виски.

Поезд уже остановился, распахнул двери. Толпа заторопилась войти, пришлось посторониться. Не дожидаясь, что мне уступят, расталкивая людей, я пробралась как можно дальше вглубь вагона. Следом вошедшие толпой пассажиры заполнили пространство вагона почти полностью, не оставляя никакой возможности для перемещений. Оставалось молиться, чтобы мужчины опоздали на посадку.

Двери снова захлопнулись. Поезд тронулся. Все закружилось перед глазами от страха и попыток восстановить дыхание. Тело, казавшееся чем-то чужеродным, не подчинявшееся мозгу, чуть не упало на стоявшего рядом человека. Я постаралась протиснуться к стенке, чтобы найти хоть какую-то опору. Мужчина в кожаной куртке посмотрел на меня странным взглядом, очевидно заметив, как двое здоровых мужиков долбили по закрытым дверям, пытаясь догнать поезд, и отвернулся. От этой жуткой картины я все еще испытывала инстинктивное желание бежать дальше, но понимала, что поезд уже увез меня от платформы, потому стояла на месте на подкошенных ногах. В голове все смешалось кашей, такой же черной, как темная масса за окнами вагона.

– Мало мне своих неприятностей, – думала я, – так еще и новоиспеченная подруга прибавила! Ну что за невезение!

Я кусала губы, с трудом пытаясь хоть что-то понять.

– Что все это значит?

В окне все неслось стрелой. Одна остановка, потом другая, река людей, текущая потоком сначала в одну сторону, затем в другую. Кто-то входит, кто-то выходит, а я еду в никуда, просто еду, чтобы ехать.

– Куда? – вдруг подумалось мне, и глаза перевелись на карту метрополитена. – Куда я еду?

Поняв, в каком направлении мчится поезд, я быстро подскочила с места и заспешила к выходу. Еще пара остановок пронеслись перед глазами, прежде чем я решилась сойти. Страх подкашивал ноги, сбивал с толку, заставляя дрожать неестественным образом все тело. Через две минуты выскользнув из темной глотки метро, я вдохнула свежий воздух. Под лучами парижского солнца, несказанно приветливыми этим осенним днем, я почувствовала себя лучше.

Не смотря на прекрасную погоду, безоблачное голубое небо, сверкающие золотом кроны деревьев, огромные окна парижских домов, воду в Сене, в которой блестели яркие звезды благодаря октябрьскому солнцу, я ответила пейзажу тяжким вздохом. Зашагав по асфальту, медленно и без всякого смысла, я пошла шататься по парижским улицам… Опять…

Как приговоренная, уже в который раз…

Столько мечтая о Париже, столько затратив сил, чтобы попасть в объятия самого романтичного города на земле, не могла радоваться своему чудесному пребыванию в колыбели романтики. Мысли окутывали сердце и душу черным угольным облако, затуманивая красоту города от глаз. Прогуливаясь по узким улочкам, хотя прогулкой мои мытарства назвать трудно, я все чаще приковывала глаза к асфальту вместо архитектурных красот, хмурила лоб, напрягала память, чтобы понять, где я допустила ошибку.

В Париже я прозябала уже два дня, ничем особо не занималась, просто ждала звонка и пыталась понять, в чем дело. Ждала злосчастного звонка в роскошной квартире, расположенной в шестнадцатом округе, с завораживающими видами на набережную и Эйфелеву башню – и меня это не радовало. В Париж я приехала из Венеции, где по неосторожности впуталась в очень неприятную и загадочную историю с убийством человека, которого я не знала, и с украденным рисунком Дюрера, краденным мною. Толком не знаю, как у меня это получилось! Ни в чем разобравшись, но сильно напуганная произошедшим, я унесла оттуда ноги подобру-поздорову ровно четыре дня назад. Сбежала в прекрасный Париж с полупустой сумкой и ключами от чужой квартиры. А сейчас сидела и гадала, могут ли мои сегодняшние неприятности быть связаны с убийством в Венеции? Мучимая желанием докопаться до правды, я стала перебирать в голове события последних дней.

Я приехала в Париж два дня назад. Помню, день был пасмурный, как и мое настроение, небо хмурилось, туч становилось все больше, сами тучи – все гуще. Сойдя с поезда «Венеция-Париж», я посмотрела на небо и чуть не разрыдалась. Из вещей у меня осталась только обычная сумка, и то, что было на мне. Закутавшись получше в серо-бежевый пиджак, который был надет поверх тонкого полупрозрачного черного платья, с коротким рукавом, украшенного бантом у горла, который я часто не завязывала, я зашагала по мокрому асфальту в своих лодочках. Ни зонта, ни чемодана… только связка ключей от чужой парижской квартиры, валялась на дне сумки, которую мне недружелюбно бросила мужская рука.

Выйдя из ворот вокзала и поймав такси, я назвала адрес, уселась в салон и стала наблюдать через туманное, все в каплях дождя, стекло машины проносившийся столичный пейзаж. Ехали мы долго. Думы портили вид, заставляя хмуриться и грустить. Даже таксист со мной не пытался заговорить. Мое хмурое лицо отталкивало его от бестолковых разговоров и от банальной любезности. Только остановившись, он повернулся в мою сторону и оповестил, что меня доставили по назначению. Я расплатилась, вышла из машины и подняла глаза на здание.

В доме типичной османской постройки на шестом этаже пустовало помещение площадью около двухсот пятидесяти квадратных метров: старый, роскошный паркет, шикарный ремонт кухни и ванных комнат в современном стиле, косметический ремонт в комнатах с большими окнами и частичной лепниной на стенах, скудный набор мебели. Диван, стол с тремя стульями, кровати в двух спальнях, встроенная гардеробная с пустыми полками, и я, одна-одинешенька… без чемоданов на пороге.

На глаза навернулись слезы, мгновенно размыв представшую глазам композицию. Сквозь затуманенный соленой водой взгляд, я еще раз оглядела новое пристанище, медленно прошлась по квартире и заревела. Спасибо я говорила только одному человеку, которого ненавидела все больше. Что мне здесь делать? Я не о такой жизни в Париже мечтала!

Ноги привели в спальню. Смутившись, я немного помялась на пороге, но потом вошла. Все было чисто, пусто и слишком щепетильно убрано, будто это была не квартира, а ненужное никому помещение с ненужной никому кроватью. Создавалось впечатление, что здесь никто не жил, а квартиру приготовили, чтобы кому-то отдать. Порывшись по шкафам и ящикам, я нашла только мужские вещи, их было очень мало, совсем мало. В ванной оказались средства для ухода, которые женщине ну никак не подходили. И тоже, полупустые, давно оставленные, никому не нужные. Я слабо что понимала: слишком мало вещей, слишком чисто для квартиры холостяка. Либо эту квартиру сняли и еще не успели вселиться, либо ее приготовили для продажи. Если сняли, зачем здесь быть мужским вещам? Если сняли не для меня, тогда все равно, мужским вещам здесь делать нечего. Существование вещей говорило о том, что в ней жили. Но аскетизм заставлял думать, что квартира не была местом постоянного пребывания, она была не нужна. Для арендованной – у места был слишком необжитой вид. Ремонт кухни был сделан не очень давно и с большими затратами.

Просидев первый день в четырех стенах до позднего вечера, так ничего не решив для себя, не понимая, что делать, я обшарила все углы, безрезультатно, и вылезла на прогулку. Дождавшись, когда стемнело, как вор, я решила, что наступило безопасное время, я смогу себя хоть так развлечь.

В ночной темноте город, не сказать, что пугал, но дружелюбным не казался. Набережная все еще освещалась, вода поблескивала уже темно-желтым в черноте, кое-где падал свет и на деревья, оставляя их желтыми, но не привлекательными. Я поежилась. Любоваться Парижем я предполагала вместе со своим мужем через десять дней, а не сейчас. Вместо плана нервно озираясь по сторонам, в одиночку прочесывала темные улицы. Все выглядело темным, мрачным, опасным – было не по себе. Я ежилась, представляя, что из-за угла выскочит кто-то с ножом, чтобы ограбить. Чем дальше, тем сильнее становились страхи. С параноидальной нервозностью я оглядывалась то влево, то вправо, готовая бежать со всех ног от любого неожиданного звука, и клясться на всех святых реликвиях, что за мной кто-то следит. Шла дальше, озиралась, чтобы найти таинственного соглядатая, но ловила только темноту городских сумеречных пейзажей.

Невероятное, густое чувство страха, паническое… проникало внутрь тела. Чувство настороженности сочилось по венам. Проснувшийся инстинкт самосохранения не давал расслабиться и забыться ни на минуту. Каблуки стучали по асфальту, временами пропадая в расщелинах брусчатки, и я, неожиданно, по-женски глупо, начала мечтать о туфлях без каблуков. Сгодилось бы все: балетки, мокасины, сапоги, кроссовки, даже вьетнамки, – так болели ноги.

Убив прогулками часа два своего бесконечного запаса времени, подходила к дому, когда пред моими грустными очами предстала жуткая сцена. Двое мужчин стояли возле женщины, не давали ей пройти в дом. Женщина всеми силами пыталась уйти от них, но мужчины умело преграждали ей путь, что-то говорили, – издалека это было похоже на угрозы. Женщина сильно нервничала, крича по-французски с серьезным акцентом, пихала и толкала в грудь обоих как львица. Раздались еще пара тройка фраз, брошенные мужчинами. Женщина попыталась дойти до двери, ее оттащили грубо и нагло. Пройти мимо и оставить ее в беде я не смогла!

Не помня себя от страха, но желая помочь, я пошла вперед. Перешла дорогу, приближаясь тихим шагом, старалась не смотреть на лица, чтобы не струсить. Как только расстояние между ними и мной сократилось до пяти метров, меня заметили. Женщина замолчала и уставилась на дверь. Мужчины поубавили пыл, начав молчать и провожать меня взглядом. Им явно не терпелось продолжить разговор, и они усиленно торопили мыслями нежданную прохожую.

Мое безрассудство объяснялось тем, что скандалили мужчины в двух шагах от моей двери. Миновать их я не могла при всем желании, иначе столь самоотверженный поступок я навряд ли бы совершила. Приблизившись на расстояние вытянутой руки к двери, я потянула ручку под пристальными взглядами отошедших немного в сторону мужчин. Как только дверь приоткрылась, женщина резко вырвалась и вбежала внутрь вместо меня. Один из мужчин было дернулся ее догонять, но напоровшись на мой взгляд, остановился ошарашено. Заглянув ему в глаза, на удивление, не я от испуга забежала внутрь дома, а от отступил на два шага назад о двери, облегчая мне проход. Не успела отойти от двери, как меня потянули за плечо, резко захлопнули дверь за спиной. Я от удивления округлила глаза.

– Прости, – произнес голос на ломаном французском, – они не должны сюда входить.

– У Вас неприятности? – искренне спросила я, взглянув на женщину.

– Мужчины, – пожала она плечами и сразу же перевела разговор. – Ты здесь живешь?

– На шестом этаже, – кивнула я головой в ответ на вопрос.

– На шестом? – удивление на лице женщины стало очень заметным. – Эта квартира обычно пуста, – она монотонно засеменила, провожая меня к лифту.

Мне нечего было на это ответить. Я просто нажала кнопку лифта.

– Что ж, рада познакомиться, – протянула она руку. – Я – Татьяна.

– Катрин, – улыбнулась я и вошла в лифт.

Моя рука поскорее захлопнула двери и нажала кнопку. Странная знакомая смотрела, как я поднимаюсь, потом, наверное, ушла. Выйдя из лифта, я все еще была под впечатлением от увиденного, подошла к двери, повернула ключи в замке и вошла внутрь, под звуки разрывающего тишину телефонного звонка. От неожиданности я застыла в дверях. Мне требовалось время сообразить, стоит ли подходить к телефону. О том, что я нахожусь в Париже, знает только один человек, и если я ему понадоблюсь, то он позвонит на мобильный, близкие тоже станут звонить на сотовый. А если я подойду к телефону, и попросят позвать хозяина квартиры, то объяснять, где он, и когда будет, мне совершенно не хочется. Пока я решала для себя задачку – что выгодно, телефон окончил истерично звать. Я пожала плечами и спешно прошла коридор.

Скинув пиджак и успокоившись немного в пустой квартире, я направилась в душ, толком не зная, что мне делать дальше. Бесцельные полчаса в душе не привели в чувства, вылив на себя купленные по дороге шампунь и бальзам, ублажив кожу ароматным молочком, расчесав волосы, я больше не могла придумать, чем себя занять, посему вышла из ванной в холодную комнату, закутанная в полотенце, и выключила свет. Просеменив на цыпочках по полу спальни, и моментально замерзнув, так как отопление не было включено, а ночи стали уже холодными, я подошла к кровати, скинула полотенце и полезла в шкаф. Натянув мужской свитер серого цвета, я начав согреваться, все также на цыпочках прошла к окну, и как вкопанная уставилась на ночной город.

За окном вдалеке красиво блестела Эйфелева башня. Я натянула ворот повыше, стараясь спрятать нос, и поморщилась. Аромат мужского тела ударил в нос. Это было доказательством того, что хозяин квартиры время от времени все-таки здесь живет. Я поморщилась, освободила нос от ткани, натянула сильнее рукава, спрятав пальцы, и пошла искать свою сумку. Она валялась в недалеко от кровати.

Нащупав на дне флакон, я обильно сбрызнула серую шерсть высокого качества духами и снова вдохнула. Ненавистный запах его хозяина был вытравлен, можно было продолжить любоваться городом и грустить.

Редкие перистые облака проплывали по темно-сине-фиолетовому небу, похожие на тонкие газовые шарфики с шей французских манекенщиц с показов Ив Сен-Лоран и Шанель. Они мягко плыли и рисовали причудливые картины на фиолетовом природном холсте, похожем на шелк, но без блеска. Ни одной звезды не прорывалось сквозь сине-феолетовый цвет. Самое ценное в костюме – пайетки, стразы, мишура – было сорвано жадной рукой.

Раздался звонок, тело вздрогнуло от страха. Я обернулась в сторону входа, мысленно представила хозяина квартиры за дверью. Звонок снова прозвенел. Мой лоб сморщился от внезапно мелькнувшей мысли, что у хозяина, скорее всего, могли быть запасные ключи.

– Или нет? Только те, что были отданы мне? Я медленно зашагала к двери, думая, неужели приехал он? – подойдя вплотную, я привстала на цыпочки и посмотрела в глазок. Лоб снова сморщился, рука потянулась к двери. Замком щелкнул.

– Привет, – раздалось с порога. – Я не очень поздно? – звучала русская речь, с жутким украинским акцентом.

– Нет, – улыбнулась я. – Проходи.

– Так и знала, что угадала! – улыбнулась гостья и вошла внутрь.

– Что угадала? – переспросила я, обернувшись после того, как закрыла дверь за гостьей.

– Что ты – русская, – пропела гостья радостным голосом. – Здесь встретить соотечественника не так просто.

– Неужели? – раздался мой голос. – Мне казалось, эмигрантов из бывших социалистических стран по миру раскидано не мало.

– Только так кажется, – махнула гостья рукой, и стала осматриваться.

Женщина скинула туфли и как флотилия поплыла внутрь квартиры. Ее бедра покачивались, грудь на пятерку – размера DD, шла вперед как нос корабля. Руки разрезали воздух. Белокурые волосы как парус, колыхались при ходьбе. Рост у гостьи был на пару сантиметров меньше, чем мой.

Мы прошли в гостиную, а затем на кухню. Татьяна водрузила на стол принесенную бутылку, а я полезла за бокалами.

– Шикарная квартира! Такой ремонт! – говорила она, осматривая кухню, расправила плечи, от чего грудь стала еще внушительнее. – Давно ты здесь живешь? – мы сразу перешли грань, настроившись на приятельскую волну.

– Второй день, – ответила я.

– А, понятно! Я здесь тоже живу всего неделю, только что ушла от мужа, буду разводиться, – произнесла весело гостья.

– Дети есть?

– Нет. Шесть лет с ним прожила, такой сволочью оказался! – махнула рукой женщина.

– Это он был внизу? – поинтересовалась я из вежливости.

– Нет, не он. Нанял каких-то отморозков. Запугивает: развод, дележ имущества, понимаешь? – вздохнула она, он чего ее грудь колыхнулась. – А ты чем занимаешься? – спросила Татьяна вскользь.

– Картины рисую, – ответила я.

– Картины рисуешь? – удивленно переспросила она, но смотреть стала с настороженностью.

– Я – художник, – кивнула я головой, еще раз подтверждая.

– Рисуешь или продаешь?

– Продаю? – удивилась я. – Нет. Я ни одной своей картины не продала, к сожалению.

– Ты свои картины продаешь, – это был не вопрос, а результат умозаключения после анализа моих ответов. – Хочешь сделать здесь карьеру? – заинтересовалась гостья больше из вежливости, чем на самом деле.

– Не знаю пока. Я замуж выхожу через десять дней.

Она подняла бокал и пожелала, чтобы все было благополучно.

– Я, честно говоря, не просто так к тебе пришла, – произнесла она, отпив немного. – Завтра собираюсь уехать отсюда. Ты поможешь мне перенести вещи в машину?

– Почему нет, – пожала я плечами. – Куда собираешься?

– Я нашла работу в клинике пластической хирургии за городом. Называется «Раковина». Место престижное, да и жить мне там разрешили, пока декором буду заниматься. Так что, надеюсь, он меня не найдет.

– Кто? – не поняла я, вздрогнув ненароком.

– Муж, будь он не ладен. Видела тех мордоворотов внизу, – она еще раз хлебнула из бокала и выглянула в окно. – Специально подсылает дружков, чтобы меня запугивать?

– Из-за имущества? – захлопала я глазами.

– Хочет, чтобы я вернулась, – ответила гостья.

– И чем он тебе угрожает?

– Говорит, что покалечит, что без денег оставит, – отхлебнула Татьяна из бокала еще раз. – Как будто я себе на жизнь сама не заработаю!

– Какая у тебя специальность? – мне стало любопытно, чем такая женщина может заниматься.

– Художник-оформитель, – осушила Татьяна бокал и потянулась к бутылке. – Но сейчас занимаюсь декорированием пространств.

Татьяна еще немного огляделась вокруг, прицениваясь, считая в голове, сколько стоил ремонт, походила туда-сюда, все досконально изучив, вернулась и присела за стол. Кухня ей явно нравилась. Женщина еще пару раз покрутила головой, остановила взгляд на одной из полок и произнесла.

– Шикарный мужик.

Я обернулась в ту сторону, куда упал ее взгляд. В рамке красовалась фотография, как я предполагала, двух, может трехлетней давности.

– Тебе повезло.

– Это – не мое счастье, – произнесла я хлебнув, чтобы заглушить неприятные чувства.

– Нет? А я подумала, ты за него замуж выходишь, – удивилась женщина.

– Нет. Это хозяин квартиры, – ответила я, отвернувшись от фотографии.

– А, так ты снимаешь? – настойчтиво пыталась она узнать больше.

Я промолчала. Она догадалась, что я не буду обсуждать финансовый вопрос.

– А, он женат или свободен?

– Кто? – опять не поняла я вопроса.

– Мужчина, – кивнула она на рамку.

– Нет, – помотала я головой.

– Нет, не женат или не свободен? – спросила она.

– Не женат, не свободен, – ответила я.

– Ну раз не женат официально, тогда стоит с ним познакомиться. Когда он приедет?

Я пожала плечами, подумав о том, что сама мечтаю узнать, где его черти носят.

– Оставь телефон. Как приедет, я тебе сообщу и приглашу в гости.

– Ой, чтоб у нас все получалось, – произнесла она очередной тост, начав говорить о том, какого бы мужа хотела.

– Далеко находится твоя клиника? – устав обсуждать мужчин, задала я вопрос на другую тему.

– Ой, не знаю. Мне кто-то объяснял, как туда ехать, но я толком не разобралась. Включу навигатор.

– Во сколько хочешь выехать? – задала я нужный вопрос, окончательно оставив тему мужчин.

– Думаю, пораньше. С утра. Пока этот ненормальный снова не объявился. Вообще, все мужчины – ужасные собственники, – снова вернулась к теме о мужчинах Татьяна.

– Ревнует? – поддержала я старую тему, махнув рукой.

– Да если бы это. Жадный! – всплеснула она руками. – Шесть лет это терпела, даже на работу пошла, чтобы свои деньги иметь. Все равно достал со своей экономией. Я понимаю, бережливость необходима, но всему есть предел. Он экономит на продуктах, на одежде, даже на походах ко врачу! Немыслимо! Как-то заболел и заставил меня лечить его народными методами, вместо того, чтобы сходить в аптеку за лекарством. Сейчас требует, чтобы я ему вернула вещи, свои вещи! Представляешь?

– Зачем ему женские платья? – удивленно взглянула я на нее.

– Да не в платьях дело, хотя и их считает, для него – все имущество. Наши общие друзья дарили мне на День рождения картины, простые репродукции, так он хочет их себе оставить. Пойди и купи такие же за триста евро, говорю. А он уперся, хочет только эти. Я практически ничего не брала из дома, так мелочевку: одежду, безделушки, да и несколько подарков от друзей, чтобы было чем украсить новый дом. Даже машину ему свою оставила, езжу на арендованной.

– А, эта квартира твоя?

– Нет. Знакомый позволил мне здесь остаться до своего возвращения из заграницы. Здесь все часто отсутствуют, мало кто живет постоянно. Он предложил, сказав, что я никто не побеспокою, – отпив еще немного вина, произнесла она. – А твой арендодатель мне понравился. Он русский?

– Да.

– Тогда совсем замечательно! Мы с ним найдем общий язык, – опять прозвучал украинский акцент.

Ушла гостья, опустошив всю бутылку, напоминая, что позвонит рано утром. Я захлопнула за ней дверь, вздохнула и пошла спать. Кровать была холодной, от чего я выла, переворачиваясь с боку на бок, и никак не могла согреться и заснуть. Тонкие простыни меня убивали, одеяла я нигде не могла найти, как будто его и вовсе не было в доме. Перекатываясь с боку на бок до середины ночи, устало вытаращив глаза в потолок, я проводила бессонные часы, думая о том, что же дальше. В голове крутилось лишь одно – через десять дней я выхожу замуж, значит вернуться я должна в Москву как можно скорее. Разумеется, мне стоило пойти в квартиру, что мы уже арендовали с Лешей, планируя после свадьбы переехать в Париж на три месяца, вот только интуиция меня останавливала. Шестое чувство настойчиво удерживало в роскошных полупустых казематах, отделанных по высшему стандарту, где холод и бессонница были соседями. Не к месту я стала думать о том, сколько стоит ремонт, сколько стоит квартира, сколько стоят вещи. Хотя, вещей в квартире было крайне мало, как и мебели. Такое чувство, что она была приготовлена для того, чтобы быть выставленной на продажу. С таким ремонтом квартиру на рынке недвижимости можно смело выставлять миллионов за шесть. а Если учесть, что квартира в Париже для Ильи – не основное место проживания, то основное его жилье в Нью-Йорке, следовательно, его состояние можно смело исчислять не одним миллионом. Хотя, он мог снимать квартиру, и ее приготовили на продажу владельцы, – мои расчеты не верны. Но я никогда не слышала, что Илья живет в Париже. А что я вообще о нем слышала? Что я о нем знаю? Что он пятнадцать лет живет в Штатах, что брат уехал к нему и остался там, потому что Илья ему помог хорошо устроиться. Что мама с ним мало общается, потому что у обоих жесткий характер, они при споре не могут найти компромисс. Она не одобряла его отъезда в двадцать лет в Нью-Йорк, а теперь отказывается переезжать к нему в Штаты. А его фото в рамке здесь зачем? Зачем оставлять фото и вещи в квартире, в которой не живешь? Или жил и собрался продавать, оставил вещи, которые не нужны.

– Чем он занимается? – чертыхнулась я в сердцах. – А, главное, во что влезла я? Я вошла в номер мужчины, с которым должен был встретиться Илья. Вошла, потому что хотела предупредить мужчину о том, что Илья не смог приехать, ждать его бесполезно. Вошла и обнаружила труп, – я вздрогнула от ужасных воспоминаний. – Убитый мужчина, украденный мной рисунок. У меня большие проблемы, – резюмировала я.

Не зная толком, что происходило в Венеции после моего отъезда, я лежала в чужой постели, мучилась от отсутствия информации и холода. Фантазии не хватало, чтобы представить дальнейшее развитие драматических событий. Глазам представлялась жуткая картина четырехдневной давности: мои ноги идут по темному ковру и натыкаются на тело. Перекошенное болью лицо мужчины… кровь… развороченная грудная клетка – видны внутренности и ткани. Меня мутит, голова кружится, я бросаюсь в ванную комнату и спотыкаюсь о тело.

Меня взаправду замутило от воспоминаний. Приподнявшись на локтях, я взглянула в окно и задуматься. Спать было невыносимо. Откинув одеяло, я свесила ноги с кровати и на цыпочках пошла к своей сумке, валявшейся в нескольких шагах на полу. Схватив незаменимый женский аксессуар, я стала трясти его, пока на пол с шумом не высыпалось все содержимое. Присев на корточки у кучки женских безделушек, я принялась перебирать рукой предметы, пока не нащупала помаду. Я сняла колпачок. Внутри, вместо помады была спрятана маленькая флешка. Дальше рука потянулась к выключателю. Свет вспыхнул. Я поморщилась. Лицо и руки синхронно приблизились к свету. Я разглядывая флешку, крутила ее в руке, силилась вспомнить, когда и при каких обстоятельствах умудрилась прихватить ее с собой. То, что мне не доводилось видеть сей предмет раньше, стало ясно, как только я увидела флешку на дне сумки – эта странность никак не давала покоя.

– Что я натворила? Что происходит сейчас там? Что может означать эта флэшка? Зачем я ее схватила? И когда? Когда? – вопросы крутились в голове.

Память отмотала назад несколько дней и перенеслась в Венецию. И вот, я сижу на стуле, подогнув под себя ноги, смотрю в окно на темно-синее октябрьское небо, заволакивающееся перистыми облаками. Стало совсем темно. Из открытого окна доносится плеск воды, разбивающейся о фундамент здания, в комнате витает специфический запах канала и разогретого октябрьским солнцем камня. Шум с канала немного отвлекал от ужасных мыслей. Мне хочется забыть о случившемся сегодня днем происшествии, но память с остервенелой настойчивостью воскрешает перед глазами лицо умершего человека, мои красные руки и мытарства по Венеции.

Я кутаюсь в кардиган, надетый поверх ночной рубашки, и жалею, что взяла не пижаму, а шелковую, на тонких лямках, бледно-голубую ночную рубашку. В ней холодно: из-за пережитого сегодня, из-за того, что стоял октябрь, из-за того, что мне было страшно, как никогда в жизни. Днем холод был не так заметен, а ночью осень напоминала о себе, вместо теплого ветерка окутывала тело холодом. Я мерзла от страха, кутала его в длинный теплый кардиган, машинально кусала ногти и губы.

Мне хотелось не плакать, а выть от отчаяния, но ни единого звука не вырывалось из горла от страха. Вдруг раздался стук, неожиданно и громко. Я подпрыгнула на стуле и замерла. Сердце упало далеко-далеко вниз, застучало как сумасшедшее. Я притихла и слушала, еще плотнее поджала ноги под себя. В дверь настойчиво стучали.

– Только бы не полиция! – взмолилась я.

Медленно ноги опустились на пол, направились к двери, я еще раз прислушалась. За дверью точно кто-то был и уходить не собирался. Рука скользнула по бедру, чтобы стереть пот с ладоней, и повернула дверную ручку. Дверь открылась.

Я подняла глаза на гостя и вздрогнула. В полутемном коридоре вырисовывалась четкая фигура человека. Стучавший стоял неподвижно, странный, молчаливый. Лицо его было пугающим. Глаза незваного гостя прожигали насквозь, словно лазером, налитые гневом и кровожадностью, смотрели мне прямо в лицо. Я невольно отступила от входа.

– Я войду, – тихо произнес мужчина без приветствий, и вопрос звучал не как просьба, а как заявление.

Меня забила тревога. Поведения гостя было не просто странным, а почти нереальным.

– Этого человека не должно быть здесь! – повторяла я сама себе.

Но вопреки здравому смыслу мужчина бы реальным, входил в мой номер с видом хозяина, как будто его ждали, без приветствий, без объяснений, без предисловий. Мне оставалось лишь смотреть на проникновение без моего позволения. Каждый его шаг был тихим, едва слышным, но твердым, уверенным, предупреждающим об опасности. От гостя веяло угрозой – густой, плотной, как жвачка, как резиновый шар, такой мощной, что рассосаться в пространстве ей не дано, и исчезнуть тоже. Мужчина шел медленно, и с каждым его движением мне становилось все более и более не по себе. Я еще не чувствовала страха, но внутри что-то зародилось – это было какое-то интуитивное ощущение грозившей беды, подозрение. Предчувствие неминуемой гибели.

Знакомый мужчина словно другой человек, сбросивший маску или трансформировавшийся, продвигался мимо. Карие глаза пробежались по номеру, за который он выложил приличную сумму, но не смог воспользоваться из-за срочных дел. Потому с легкой руки отдал его мне в подарок отдохнуть перед предстоящей свадьбой. Вот только как выясняется, никаких дел нет! А он здесь, прямо передо мной! И дела его здесь, в Венеции – меня умело заманили в ловушку под благовидным предлогом, чтобы использовать в своих корыстных целях. Номер был снят, чтобы меня впечатлить. Я прошла за мужчиной, глядя на его широкую спину, и, наивная, подумала.

– Возможно, он закончил свои срочные дела раньше, чем планировал?

Встав посередине комнаты и стараясь естественнее играть роль ни чего не знающей туристки, я стала ждать пояснений. Вошедший подошел к распахнутому окну, сунул руки в карманы брюк и вдохнул венецианский воздух. Только теперь я заметила, что он пришел без верхней одежды, выглядел странно: рукава на его рубашке были закатаны – возможность его случайного появления в моем номере или сиюминутного приезда отвергалась саму себя. Он не смотрел мне в глаза, просто вглядывался в темноту за окном и молчал. Я замерла в ожидании, причем ожидала я боли. Атмосфера была жутко странной, давящей. Свет не горел, что нагоняло сильнее страх и панику, и все было в сине-серых тонах; тонах, в которых на теле человека появляются следы побоев.

– Что делала сегодня? – разорвал вдруг тишину мужской глубокий бархатный голос.

Стоявший спиной не шелохнулся, продолжил смотреть в окно и ожидал ответа. Я немного помялась, еще раз взглянула на него, затем отвернулась к окну, чтобы скрыть нервозность.

– Гуляла, – едва слышно ответил мой голос.

– Где? – раздалось в комнате более резко.

– На площади гуляла, в пару музеев зашла, в церкви… Ну, стандартная программа, – пожала я плечами.

– И все? – послышалась усмешка стоявшего рядом.

– Все, – попыталась я ответить как можно спокойнее.

– Не много для одного дня, – снова ухмыльнулся мужчина.

– Я не торопилась, – пожала я плечами, хотя он видеть меня не мог. – А ты что делал? Когда ты приехал? – я повернулась к нему спиной, и стала водить пальцами по столику, стараясь быть более естественной. – У тебя же были дела…

Я почувствовала, как за спиной стал человек, и вздрогнула от страха. Тело начало прошибать током от внутренней напряженности. Он стоял так близко, как вообще не стоят, молчаливый, слишком тихий и до того опасный, что я готова была упасть в обморок от страха. Глаза впились мне в затылок.

– Что я делал: провел незабываемые часы в отеле Palazzo San’Angelo. Знакомое место?

– Нет, – вздрогнула я, выдав себя.

– Там человека убили, – произнес голос мужчины.

Я резко повернулась к нему лицом. Мои глаза натурально округлились.

– Ты серьезно? Какой кошмар! – еле шевеля губами, произнесла я.

– Неужели? – он впивался в меня своими карими глазами как в кусок мяса – хищник.

– А что ты делал в отеле? – глаза так и не смогли принять привычную форму.

– Я? – ухмыльнулся мужчина. – Я узнал, что худенькая блондинка с большой сумкой выскочила из номера, в котором был найден убитый и ограбленный коллекционер.

Я похлопала перед ним все такими же круглыми глазами, потеряв дар речи ненадолго.

– Жуть какая, – тело вздрогнуло опять. – Тебе было страшно? – вымолвила я очень тихим голосом.

И тут стоявший резко схватил меня, сжал руками со всей силы, встряхнул для убедительности.

– Что ты там делала? – резко и безапелляционно произнес мужчина, нависая надо мной.

– Я? – округлились мои глаза еще больше.

– Ты! – прикрикнул голос жестко.

– Причем тут я? – как можно более убедительно начала я открещиваться ото всего.

– Ты была там! – ответил на мой вопрос мужчина.

– Меня там не было! – замотала я головой.

– Ты там была, – его тихий и уверенный голос давил на уши.

– Я не была в той гостинице. Ты с ума сошел? С чего ты вдруг меня подозреваешь? Я криминального прошлого не имею. Да и что мне там делать? – выпалила я как дробью, без пауз.

Тут он разжал мою руку, залез в карман брюк, вытащил из него что-то, и это что-то повисло прямо перед моим носом. Опаньки! Вот я и влипла! Как говорится: коготок увяз, всей птичке пропасть. В его руке еле-еле поблескивал браслет из пяти тонких золотых нитей, редко унизанных драгоценными камнями: бледно-розовыми, желтыми, небесно-голубыми, зеленоватыми и мутно-белыми. Ошибки быть не могло. Так вот где я потеряла браслет! И что теперь делать?

– Браслет? – начала я хлопать глазами, пытаясь сыграть недоумение.

– Браслет, – твердо произнес мужчина. – Твой браслет. И ты знаешь, где его потеряла! – с угрозой в голосе произнес мужчина.

– Это – не мой браслет, – замотала я головой. – И вообще, что за нелепость, обвинять меня в таких ужасных вещах? – я начала вырываться из его рук, так как необходимость предпринимать какие-то меры стала очевидной. Провести несколько часов под его пристальным взглядом – пытка из мучительнейших, подвергаться которой не было желания.

– Тогда покажи мне свой, – разозлившись, мужчина пихнул меня в стену с такой силой, что от удара у меня звезды побежали перед глазами. Затем обидчик еще сильнее стукнул спиной во-второй раз, встряхнув для верности.

– Не буду я ничего показывать! Не была я в номере! Ты оглох? Пусти меня! – я начала злиться от боли и досады.

Он удерживал, а я глупо тратила силы, пытаясь вырваться. Руки уже саднило. Его поведение, а главное, лицо, взгляд пугали также сильно как вид трупа в отеле.

– Что за выдумки! Это мог быть кто угодно! Сейчас туристический сезон. И вообще, уходи, я хочу спать! – неслось все вперемешку.

– Хватит врать! Человек убит, ты это понимаешь? – крепко сжимались чужие руки на моих плечах.

– Пусти! Мне больно! – верещала я жалобным голосом.

– Скажи мне правду! – не реагировал мужчина.

– Я там не была, – упрямо повторяла я во все горла. – Да пусти же ты! – и вырвалась.

Мужчина злился.

– Я что, под следствием!? – пытаясь убежать, несла я сбитым голосом.

– Да ты не просто под следствием! Считай, что ты уже в тюрьме и приговор оглашен!

Мужчина хватался где-то за мою талию, я отпихивала его от себя как могла, на него уже не смотрела, только на руки, от которых жаждала освободиться.

– Ты понимаешь, что тебя обвинить могут! Ты хоть о камерах слежения подумала? А о портье? О прохожих? Скажи, что ты там делала? – кричал мужчина.

– Спятил? Отпусти меня! – протестовала я в голос.

– Я тебе помочь хочу, идиотка! – настаивал он, применяя силу.

– Спасибо большое, только я не вижу, чтобы твоя помощь мне как-то пригодилась! – жажда вырваться была сильна неимоверно, еще чуть-чуть, и зубы пошли бы в ход.

– Мне нужно то, что ты там забрала! – крикнул мужчина.

– Меня там не было! – продолжала я отрицать все, слабо понимая, что он от меня хочет.

– Это не шутки. Отдай мне это! – вновь повторил обидчик.

– Да не брала я ничего! – тело пыталось вырваться из цепких лап.

Лап – потому что вид у него был как у дикого, обезумевшего от ярости зверя: огромного волка, или огнедышащего дракона, с клыками и когтями. Он хватал с огромной силой, причиняя боль, где только можно и нельзя. Было невыносимо, я вертелась, еле-еле выскользнула и понеслась в спальню, натягивая соскользнувший кардиган обратно на плечи, наконец, почувствовала внутри страх и ужас, сковавший внутренности. Опасность плотно разлилась по комнате. Я инстинктивно убегала, он бежал следом. Вихрем пронесся по гостиной, не дав опомниться, руки схватили железным кольцом мою талию. Я вздрогнула, еще больше испугалась и стала сильнее вырываясь. По всему телу побежал холод, грудь стала какой-то большой, сердце еле чувствовалось.

– Илья, пусти! – крикнула я в отчаянии.

Тут он кинул добычу на кровать, навалившись сверху.

– Нет, пока не скажешь, – рука сжала шею как стальные тиски.

Я снова увидела его глаза, сверкавшие металлическим блеском: острым, холодным, опасным, как у волка или оборотня, который смотрит на свою жертву и смакует свои последующие действия, представляет, как впивается в нее, протыкая острыми зубами гладкую кожу, раздирает теплую плоть, кровь забрызгивает его тело и проникает внутрь по горлу, в желудок горячей, ласкающей внутренности струйкой. Его сердце бешено колотилось, и мое оборвалось в этот самый момент.

Жертва зашевелившись, рука ее медленно коснулась дрожащими пальцами мужской руки, железной хваткой державшей шею, пытаясь таким образом успокоить. Грудь нервно поднималась и опускалась. Мужчина почему-то замер и задышал сильнее. Я онемела от страха, а мужчина разглядывал что-то на испуганном лице, ничего не произнося. Я никак не могла предугадать его действия, только молила бога избавить меня от плохого. Тут голова с темными волосами наклонился еще ниже и застыл ненадолго, глядя пристальнее. Глаза впивались в мое лицо, вдруг стали меняться, засветиться светом прожектора, опасным и ярким, прожигающим как лазер, которые усиливался с каждой секундой, горел зловещим блеском, и пугал до одури.

По моему телу бегали мурашки в бесчисленном количестве. В карих глазах плясали черти. Вдруг рука немного ослабила хватку, так, что я смогла сглотнуть. Большой палец прочертил линию по моей шее. Тело замерло от страха и неожиданности, его забило от страха током, и я почувствовала тонкий запах, потому что губы коснулись моих. Жадно, с долей злости и попытки насытиться, они целовали. И какая-то терпкая сладость была в поцелуе. Палец руки переместился в ложбинку между ключицами, вторая рука поползла вверх по ноге, поднимая подол ночной рубашки все выше. Я замерла, не дышала, мозг отключился от конечностей, чувствовался только терпко-сладкий вкус на губах, внутри уже нарождалась истерика, а горящие жаром чужие руки жадно скользили по телу, все настойчивее прощупывая каждый изгиб.

– Боже! – крикнула я сама себе и впилась своими ногтями, оттаскивая здоровое тело от себя. – Нет, – вырвалось из горла, – не надо!

На просьбы никто не обратил внимания. С тела стали стаскивать одежду с такой остервенелостью, которую я и вообразить не могла. С меня особо нечего было снимать, себя от одежды Илья освобождал без помех.

– Пусти! Не надо! – слова вырывались с трудом из горла, з останавливали чужие губы.

Руки болели, старались отлепить от себя нежеланное тело, прилагали титанические усилия. Я брыкалась. Мужчина напирал. Кое-как ухитрилась сползти с кровати, он отстранился, позволив соскользнуть на пол. Стать на ноги и бежать – вот что было нужно! Но как только тело приготовилось осуществить побег, меня подняли как котенка и кинули обратно на кровать, заодно залепив оплеуху от души. Мужчина снова навалился, бесцеремонно поднимая подол, и не слушал слезных просьб. Щеку жгло. Кожа была непривычна к таким проявлениям мужской силы, впервые в жизни получив столь неприятный подарок. Ладони прилагали огромные усилия, чтобы расстояние между моим телом и его не сокращалось, от этого заболев. Противнику надоело и, заняв более удобное положение, он резко оторвал руки, сжал своими с такой силой и злостью, что у меня навернулись слезы, нахрапистое тело коснулось моего, обжигая огненной теплотой.

– Не надо, по… пожалуйста… А!

И острая боль, как от раскаленного железа, завладела всем телом. Брызнули слезы. Большое мужское тело обжигало теплотой, в моем же был холод. Он беззастенчиво продолжал действия, сдавливая пальцами мои руки, плечи, причиняя боль в разных частях, и не смотрел в глаза. Я же через пелену слез видела размытое тело мужчины, отвернулась к стене, кусая губы, чтобы сдержать крик отчаяния.

Когда все закончилось, он устало лег подле, дыша полной грудью, и уставился в потолок, потирая кулаком глаза. Я, наконец, ощутила всю силу, с которой тряслось тело, мерзшее от холода снаружи и внутри. Прошло несколько минут. Я лежала не помня саму себя, пыталась закрыть глаза, но снова резко открывала их, от страха. Становилось все холоднее. Медленно перекатившись на бок, нервными руками натягивая хоть что-то, чтобы согреться, я стала кутать колени в подол, поджимая их, смотрела в стену и бездвижно пролежала минут пять.

Послышался звук, при котором я захлопала ресницами. Его дыхание раздавалось рядом как очередная угроза. Мужчина зашевелился за моей спиной, кончики пальцев коснулись шеи, заставив вздрогнуть, и освободили ее от волос, обнажив для созерцания. Он провел по ней пальцами еще раз и лег рядом, чем заставил меня вздрогнуть от отвращения.

Тело снова вздрогнуло в пустой парижской квартире. Пальцы рук стали растирать лоб, пытаясь таким способом стереть воспоминания той омерзительной ночи. Я раздражалась постоянно, злилась на себя, потому что до мельчайших подробностей помнила произошедшее. Все детали, вплоть до его дыхания, прикосновений! До сих пор ощущала, как мои запястья сжимались сильными руками, с точностью могла воспроизвести все, что произошло. Я еще раз побила себя пальцами по лбу, пытаясь промотать вперед произошедшее, и взглянула на флешку, которую держала в руках. Меня интересовал дальнейший период.

…я проснулась на рассвете, первое, что увидела – открытое окно спальни. Резко вздрогнула, подумав, какой ужас мне приснился. Вода еще шелестела в каналах, солнце не встало, было совсем холодно.

– Я не заметила, как уснула, – подумала я и привстала.

Глаза пробежались по комнате и раскрылись от ужаса: на краю кровати, где я уснула, постель была смятой. На моем плече лежала тяжестью чужая рука – говорить о сне не приходилось.

– Значит, и убитый коллекционер и мой родственник-филантроп – кошмарная реальность! – промелькнула в голове мысль.

Минуты три я сидела как в бреду, не шевелилась, боясь разбудить соседа, который спал глубоким сном. Дрожь уже не била, но внутренности сковало холодом, как прежде. Я поняла одно – хочу сбежать отсюда.

Кончиками пальцев я схватила его руку и медленно приподняла с моего тела, задержала дыхание, боясь сделать лишнее движение, и тихо вылезла из-под горячей руки. Сползла с кровати, еще раз взглянула на спавшего мужчину и вздрогнула от отвращения. Тихо, на цыпочках, прошла по полу, оказалась у ванной комнаты и с ювелирной сноровкой беззвучно открыла, потом закрыла дверь. Следующим этапом пришлось взглянуть на себя в зеркало. Ничего особенного я не увидела: девушку с глазами, в которых сияли звезды острым холодным блеском, холодным как сталь. Про такие глаза говорят, что в них читается боль. Я закрыла лицо руками на несколько секунд и снова взглянула на себя. Все осталось по-прежнему.

Рука повернула кран, вода тоненькой струйкой побежала по дну раковины. Зачерпнув воды, я умыла лицо и почувствовала холодную влагу на коже. Лучше не стало. В углу маячила одежда. Я стянула с себя все, оставшись обнаженной. В зеркале отразилось белое тело, которое сейчас казалось и не моим, а чужим, без разрешения прощупанным мужскими пальцами. Вглядываясь в отражении пристальнее, я поняла, что больше не хочу видеть себя в зеркале, никогда, схватила одежду и стала натягивать платье. Минуту спустя я тихонько открыла дверь ванной и прислушалась. Кровать все так же хранила на себе тело спящего глубоким сном мужчины. Помявшись, я вышла из ванной все-также на цыпочках, прикрыла дверь и застыла у входа. Через несколько секунд, убедившись, что в безопасности, пошла вдоль по комнате, отворачиваясь от кровати. Схватила сумку резким порывом и закрыла за собой дверь номера. Захлопнув дверь, я бросилась бежать по коридору вон из отеля.

Ноги сами понесли по мощеным венецианским улицам, все дальше и дальше, по серым спящим улочкам, на названия которых я даже не смотрела. Я шла, пытаясь освободить свою голову от мыслей и воспоминаний, вдыхая водные пары, огибая дома, проходя мосты и мостики. Все вокруг окрашивалось в мягкие розовато-бежевые тона раннего утра. Желание, чтобы все оказалось сном, росло с каждой минутой, и с каждой минутой я понимала ужасную реальность, заложницей которой стала. В красках прекрасного утра ступала по каменным мостовым.

Я унесла из Венеции ноги подобру-поздорову ровно четыре дня назад, мало в чем разобравшись, но сильно напуганная произошедшим.

После часов мытарств по узеньким улочкам вдоль воды, когда город окончательно проснулся и наполнился людьми, я добрела до церкви. Пристроилась на скамье в самой середине и меня, наконец, прорвало – горькие слезы закапали из глаз. Ни на кого не обращая внимания, я рыдала, закрывая руками лицо, чтобы не пугать прихожан. На мое счастье, церковь была пуста, возможно, где-то были люди в подсобных помещениях, но каяться в грехах никто не приходил. Ревущую благородно оставили наедине с Богом.

Я проревела, наверное, с полчаса, пока голова не заболела. Потом кое-как собрав мысли воедино, принялась думать, что делать дальше. Единственным разумным решением было – уехать. Уехать как можно скорее. Это означало – вернуться в номер, собрать свои вещи и по-тихому улизнуть.

Словом, обратно в отель меня погнал страх и надежда на то, что он уже ушел. Зацокав каблуками по улочкам города, проскальзывая мимо прохожих, я возвращалась в надежде прекратить этот ужас, не предполагая, что он только начинается. Медленно приближаясь к номеру, прислушиваясь к каждому шороху и шагам, я преодолевала расстояние до двери как испуганный ребенок в доме с приведениями. В коридоре никого не было. Свет лился в узкие окна, освещая пространство отеля. Рука открыла дверь номера, я вошла и замерла. Уши навострились и стали улавливать звуки. Все было тихо. Я также с опаской закрыла за собой дверь, подождала с полминуты, вслушиваясь в тишину, и медленно двинулась осматривать номер. Никого не было.

Я возблагодарила Бога, чуть не прослезившись, и забегала по номеру как полоумная, распахивая настежь ящики гардероба. Вещи стали скапливаться на кровати. Я вытащила кое-как чемодан и ненадолго зависла возле него, снова подумав о главном. Рука медленно дотронулась до папки с моими набросками и чистой бумагой. Я вытащила ее на свет и открыла. Рука схватила папку сильнее, став медленно перебирать сокровища, добираясь до главного – чужого рисунка, испачканного кровью. Пролистав и не заметив в ней никаких изменений, никакой пропажи, даже не поняла своих чувств: обрадовалась я или расстроилась, – резко закрыла папку. Бросила на дно чемодана и начала сборы. Вещи летели в чемодан без разбора, без попытки их хоть как-то сложить и утрамбовать, летели поверх папки с моими набросками и взятым из отеля чужим рисунком, на котором стоял мой кровавый автограф ладони. Туфли швыряла так же, не глядя – почти все оказалось внутри в жуткой куче. Я вздохнула, чувствуя, как бешено стучит сердце, и закрыла крышку. Все было готово, чтобы уйти. Присела на диван, подустав, и зачем-то взглянула на часы. Оказалось, я потратила непростительно много времени, и некстати вспомнила еще кое о чем.

Быстро добежав до ванной, я окинула полочки взглядом, осознавая, что потрачу еще столько же времени. Всплакнула и почувствовало, как сердце разрывается на куски, словно предупреждая о чем-то. Рука начала сбрасывать все, что подворачивалось в косметичку. Я нервничала и мысленно подгоняла себя. То один пузырек не хотел влезать, то другому не хватало места, то сумка выскользнула из рук, рассыпав по полу содержимое. Я взвыла внутри, опустилась на колени и стала шарить руками по кафелю, пытаясь собрать разбросанные пузырьки и флакончики.

Встав с колен с собранными вещами, я вздохнула и шагнула вон из ванной, стремглав желая добежать до чемодана. Пару метров я смогла пронестись, а потом со всего размаху врезалась в мужскую грудь. Сердце разорвалось.

Тело отскочило как ошпаренное в сторону. Прижавшись к стенке, я задрожала как осиновый лист. Глаза уставились на преграду и лицезрели, как чужая рука подняла уроненную вещь. Высокий, сильный мужчина поднял с пола косметичку и прошагал медленно к чемодану, не испугавшись повернуться своей широкой спиной. Он присел на кровать рядом с чемоданом, напомнив о мягкости отельного ложа. Его рука бросила поднятую косметичку прямо во внутрь.

Я вздрогнула. Мужчина тоже притих, глядя на меня в упор, и стал ждать моих действий. От его взгляда мои глаза опустились чуть ли не в самый пол как у крепостной. Я с трудом оторвала тело от стены, сжала покрепче вещь, что осталась в моих руках, и, опуская глаза ниже в пол, подошла к чемодану. Карие глаза наблюдали, как я все складываю внутрь и избегаю встречаться с ним взглядом. Руки захлопнули крышку, застегнули молнию.

– Где ты была? – тихо раздался его голос.

Я молчала и отводила взгляд. Мне не хотелось ни видеть его, ни слышать его голос. Он протянул руку, коснулся моих пальцев, что застегивали замок, и это мня окончательно добило. Я как неврастеничка затряслась и шарахнулась от чемодана, мгновенно выдернув руку.

– Не трогай меня, – вырвалось само.

Сначала приподнялась его бровь, затем он сам, сделав шаг мне навстречу.

– Пожалуйста, – я пятилась от него, прижимая трясущиеся руки к телу. – Только не трогай, – пятилась, и глаза мои были прикованы к его рукам. Я боялась их больше всего на свете.

Он притих, глядя на меня, и похоже, испугался моего странного поведения.

– Что собралась – хорошо, – произнес он странно. – Ты уезжаешь, – тихо и твердо произнес голос.

В непонимании я сморщила лоб и невольно подняла глаза, но тут же опустила.

– Поедешь в Париж, – еще более давяще произнес бархатный голос.

Я сморщила лоб, но удержалась от того, чтобы взглянуть на говорившего странные слова мужчину очень близко стоявшего ко мне.

– Вот ключи, – в протянутой мне руке засиял метал, на который я уставилась как ничего не понимающая идиотка. – Сиди тихо, и ни слова никому до моего возвращения. Поняла?

Конечно, я ничего не понимала, просто стояла, уставившись на его руку, и молчала.

– Поедешь на поезде, билет возьмешь сама. Только не лети самолетом, – строго сказал он. – Звонила кому-нибудь?

Я сглотнула. Не дождавшись ответа, его рука резко подняла мой подбородок к верху.

– Звонила? – еще более грозно произнес он.

Я помотала головой, и почувствовало, как меня мутит от его прикосновения.

– Вот и отлично, – для пущего эффекта, он припер меня к стенке и завис, упершись двумя руками. Я готова была соскользнуть прямо на самый пол под его взглядом.

– Ни слова никому, ни звонков, – протянул он медленно, – н-и-к-о-м-у! И на глаза не попадайся никому. Иначе участь того мужчины в номере ждет и тебя.

Я в ужасе расширила глаза и уставилась на него.

– Я не шучу, – добавил голос.

Он снова прошелся по мне взглядом.

– Все собрала?

Я кивнула головой.

– Тогда иди.

Молча и покорно я шагнула было к чемодану, что остался на кровати, как мужчина резко дернул меня и оттащил к двери.

– Чемодан я привезу тебе позже.

Я уставилась на него. Оказывается, он вдобавок решил покопаться в моих вещах.

– Может, еще обыщешь? – прорезался голос.

– Не нарывайся, а то действительно обыщу.

– Мне как раздеться: совсем или можно до нижнего белья?

– Ты меня уже довела, хочешь повторить?

Я отвернула голову.

– Живо вниз! – грозно произнес он.

– Сумку отдай! – ответила я, разозлившись.

– Какую сумку?!

– Обычную, с документами! – передразнила я.

Он зашагал по комнате, резко схватил сумку, оставленную на кровати, загораживая ее спиной, повернулся, приблизился и пихнул мне в грудь грубо и больно.

– Животное, – сказала я вместо прощания, и понеслась, лишь бы только не видеть его.