Читать книгу По строкам лавандовых книг. Часть 1 - Екатерина Терлецкая - Страница 4

Если долго смотреть на море можно увидеть цвет его настроения. Мало кто думает о том, что у моря может быть настроение, но я замечаю всегда его перемены. Когда море грустит – цвет воды бирюзовый, если злится – зеленый, а блаженно спокойная вода – голубая. Я люблю море всегда. Не важно, какое настроение и цвет воды. Если море грустит, я грущу вместе с ним, когда злится, разбрызгивая волны, так что капельки плещут прямо в лицо, я с удовольствием принимаю каждую из них, а кожа жадно впитывает соленую воду. Иногда, кажется, что мы одно целое, а в другой раз я даже перенимаю настроение на себя, но никогда, я никогда не отворачиваюсь от него, когда мы вместе.

Мама говорит, что мои серые глаза меняют цвет, когда я смотрю на море. Возможно так оно и есть, всегда хотела увидеть, как это происходит. В нашем скучном городке, море единственная достопримечательность. Я не раз слышала, как гости нашего ресторана, в основном военные, расхваливают это Богом забытое место, мол такой редкости нигде не найти, чтобы море и лес в одном малюсеньком городишке вписались. Мне до леса мало дела есть, в отличие от Примуса. Он в лесу чувствует себя лучше, чем дома.

Меня восхищает, как Прим ориентируется в растениях. Странное, конечно, пристрастие для мальчика шестнадцати лет – изучение диких растений, их целительных свойств и прочей ботанической ерунды, но я нахожу эту странность забавной в нём. Прим умудряется в считанные минуты найти красивую поляну или огромное старинное дерево в лесу, где можно устроить посиделки, когда мы прячемся от всех. Я же наоборот – стоит зайти в чащу зарослей и всё, можно считать пропала.

Помню, как в детстве, мы с мамой ходили собирать лаванду в лес. То лавандовое поле мне часто снится по ночам. Я смотрела вдаль, где цвету космоса не было ни конца, ни края. Поле казалось целым миром, огромным, в жизни не обойти. Мама резала траву в корзину, а я так увлеклась красотой фиолетовых цветочков, что и сама не поняла, как зашла в самую глубь. Я была совсем маленькая, но до сих пор помню этот восторг от красоты вокруг, он перехватывал дыхание и возносил мою душу над землей. Полевые цветы росли густо и доставали мне не меньше как до пояса. Я всё бежала и бежала, представляя себя феей цветов, которая облетает своё королевство, как вдруг поняла: мама больше не поет. Песня мамы затихла.

В лесу мама всегда пела, чтобы я слышала её голос и не боялась потеряться. В тот момент, восторг от окружающей красоты фиолетового поля и мечты о королевстве фей сменилось жутким страхом. Я стояла одна, посреди высоких фиолетовых трав, что струились волнами от потоков ветра. От волнения сердце вырывалось из груди. Страх душил сильнее средневековой виселицы с её замысловатой петлёй. Спустя несколько минут, преодолев удушье, я бежала через поле со всех ног и кричала во все горло, только бы мама меня нашла, только бы мама меня услышала. Дальше всё как в тумане. Возможно, дело в том, что я была совсем маленькой, память ведь не может вмещать столько воспоминаний, или в ужасе, что я тогда испытала, вот моя память и отказывается показать те события, но всё, что я помню дальше – мама дома прикладывает компресс к моим маленьким, изрезанным травой, сбитым коленям.

После случая в поле, я молчала два дня. Не проронила ни слова. С тех пор один только вид леса вызывает у меня ужас. Честно говоря, довольно-таки нелегко ненавидеть лес, когда видишь его из окна спальни. Много лет я не заходила дальше двух старых елей, что встречают лесных гостей на входе, но два года назад Прим уговорил меня пойти в лес. Я долго упиралась и категорически отказывалась от прогулки среди сырых сосен, но Прим применил свое самое мощное оружие против меня – стал жестко подшучивать на тему моей трусливости. Я не могла стерпеть насмешек, да и что вообще это значит: неужели я действительно такая трусиха?

Я твердо решила показать этому мальчишке свою решительность в любом вопросе, и отбросив все фиолетовые воспоминания, жуть в душе, забыв о ненависти к лесу, согласилась на прогулку. Оказалось, всё не так плохо, как я себе рисовала в фантазиях много лет подряд. Этот мальчик ходячая книга по ботанике, с ним очень даже интересно гулять по лесу. Прим рассказывал мне тысячи историй про деревья и дикие цветы, а, чтобы выслушать все его истории про ягоды, наверное, всей жизни не хватит. Одним из вкусных открытий для меня стали новые знания о диких ягодах и корешках. Ах, знала бы его мерзкая мамаша, что её сыночек водится с такой оборванкой, как я.

С тех пор мы стали иногда гулять в лесу. В основном наши прогулки были вынужденным бегством из дома: от требований родителей, сложных домашних заданий, школьных проблем или просто от всего мира. Примус построил для нас убежище в старом дубе. Ствол долгожителя так широко раздался за последний век, что казалось, там можно построить целое жилище. Я честно старалась помочь с очисткой коры, но моя кожа рук такая нежная, что после первых ран и ссадин, Прим пробурчал пару издевок, и взял всю работу на себя. Теперь у нас есть своё убежище. В нашем тайном месте смело помещаемся мы оба и ещё рюкзак с бутербродами.

Раньше я любила представлять, что это королевская зала в моем царстве фей, но сейчас я слишком взрослая, чтобы думать о такой чепухе. В лес я сама не хожу. Странное чувство: когда Прим рядом, всё вокруг кажется знакомым и понятным, но стоит потерять его из виду, меня охватывает паника, я абсолютно теряюсь в пространстве и, наверное, не найду дорогу домой даже если зайду всего на сто метров вглубь сама.

Последние несколько дней я часто думаю про лес и про наш дуб. Вот уж не думала, что могу скучать по такому сырому, и мрачному месту. Прим два месяца как уехал, и я бесконечно скучаю. Никто не подшучивает надо мной и не бесит одним своим видом, но при этом и некому меня выслушать, когда это необходимо.

Наш ресторан единственное приличное увеселительное заведение в городе, несмотря на некую специфичность. Днем – ресторан, а ночью – самый настоящий кабак, иначе и не скажешь. Для наших небогатых горожан подобные развлечения, слишком растратные, так что встретить кого-то из них в ночное время суток большая роскошь. Основной поток гостей – военные. Ротированные солдаты и территориально закрепленный состав стражей порядка и есть наш единственный контингент. Под крышей этого заведения погоны и звания не имеют значения, все в общем стакане топят скуку. Завсегдашних пьяниц я уже знаю не только в лицо, но и по имени. Новые лица заглядывают к нам редко.

Уже почти пять лет Литор считается приграничной точкой между подконтрольной и отделившейся территорией государства. Тупые люди, как по мне. Что за веселье пять лет играть в войнушку? Расположение Литора ужасно неудобное, мы находимся, в так званом аппендиците государства. Нас окружает море, а через лес можно выехать к границе мятежников и дороге на столицу – Кепитис. Активных военных действий за все пять лет мы не видели. Только и делов-то, что напыщенные вояки разгуливают туда-сюда через границу, обмотанную проволокой, да переговоры ведут.

Городок у нас маленький, тупиковый и далеко не промышленный. Порт всегда был кормушкой местных жителей. Иногда я думаю, может оно и лучше теперь нашим горожанам жить стало? Начали строить дома для военных и пару кабаков открыли для пристрастившихся к стакану мундиров. Гляди и копейка какая у людей завелась в карманах. Правда, как мятеж встал, нам ввели военный сбор. Теперь с каждой зарплаты нужно платить двадцать процентов в государственную казну на нужды армии. Сомнительное удовольствие если честно.

В нашей семье каждая копейка на счету. С тех пор как подонок Матис бросил маму, нам стало очень туго. Матис никогда мне не нравился, а день маминой свадьбы запомнился реками пролитых мною слез. Этот высокий, худощавый аптекарь в круглых очках на омерзительно горбатом носу, со дня нашего знакомства вызывал у меня неприязнь. Что только мама нашла в нём? Мне не понять. Первое время он старался быть вежливым и мастерски делал вид, что любовь к вдове настолько безгранична, что он готов с радостью разделить с ней хлопоты воспитания её ребенка.

Помню, как все мамины подруги то и делали, что ахали да охали за чашкой чая у нас на веранде, мол: «Как же тебе, голубушка, повезло то… Молодой, интеллигентный, и детей любит». Хватило его интеллигентности не более чем на два месяца, а после, мне четко определили место в этой семье, и место это было далеко не в первых рядах интересов молодожен. Матис бросил маму два года назад. Два очень сложных года для нас. Денег платить за дом, совсем нет. Продолжить учиться в школе мне удалось, только благодаря тому, что отчим заплатил наперёд до самого выпуска. Этот широкий знак щедрости был сделан до свадьбы, таким образом, он пытался показать маме и всем окружающим, как он решительно настроен стать ответственным отцом и мужем. Интересно, его новая пассия, с которой он сбежал, повелась на эту ванильную болтовню о любящем отце? Как бы то ни было, я рада, что могу окончить школу. Кто ж меня замуж возьмет неграмотную?

Мама хорошая швея, поэтому работа есть всегда, тем более, сейчас, когда ротируют военных, что устроили из Литора приграничный пункт удержания мятежа. Заказы на ремонт и пошив формы стражникам города тоже поступают на постоянной основе, это дает нашей семье хоть какую-то стабильность.

В нашем городишке, несмотря на действующий закон «Об эксплуатации детского труда до восемнадцати лет», всё же берут детей с четырнадцати лет на, различного рода, работу. Нищета местных жителей вынуждает родителей отправлять их чадо на легкий труд. В основном это плетение рыболовецких сетей для девочек и младшие помощники из серии принеси-подай-не мешай в порту для мальчиков, ну либо прочая не сложная работа. Слабо себя представляю сидящей над плетением сетей часами напролет, это ведь такая скукотища смертная, да и кто меня видеть будет обмотанную рыбацкой нитью где-то в подсобках амбаров.

Мне крайне повезло, что я не выгляжу на свои шестнадцать лет. Год назад, благодаря моей красоте и взрослой внешности, меня взяли работать в самый известный ресторан города. Хозяин долго ломался, не хотел брать девчонку школьницу, ведь заведение-то известное и платят нормально, так что желающих попасть в штат не мало. Мне пришлось использовать всё свои таланты обольщения и даже сыграть на жалости, мол, семья с копейки на копейку перебивается, расписать свое трудолюбие во всех красках и выпросить испытательный срок, чтобы начальник увидел какая я шустрая и не ленивая. На самом деле, от одной мысли о том, что мне придется работать в этом гадком месте, лицезреть морды пафосных стражников, оборотней в погонах, и всяких профессоров местного института военного дела, с их надменным отношением к таким нищебродам как я, меня просто тошнило.

В детстве я себе не так представляла свою жизнь. Думала: окончу школу, Матис заплатит за мою учебу в институте, лишь бы дома с ними не осталась жить, там я познакомлюсь с богатеньким парнем и выйду за него замуж, после чего он отвезет меня жить в Кепитис. Вот и всё, сказочке конец. Больше никогда не вернусь в эту дыру, никогда не увижу маму с её ненаглядным мужем, и никогда не буду знать нищеты.

Учеба не вызывает у меня ни капли интереса, наверное, это самое глупое времяпровождение, что только есть в моей жизни. Сидишь полдня, слушаешь всякую чепуху, что по сути, в жизни тебе не пригодится. Вот интересно, как типичная домохозяйка использует в обычной жизни знания гипотенузы или биссектрисы? Чушь, да и только. Лучше бы учили тушить рагу из баранины да гвозди забивать. Куда уж полезней знания и вкуснее учеба. Жаль, перспективные мужья не берут замуж необразованных девиц.

Все мечты и планы на будущее улетучились, как дымка над болотом в лесу, когда этот придурок Матис собрал свой чемодан и со словами: «Это всё твоя вина», захлопнул за собой дверь в пятничный вечер. Мама не меньше недели то и делала, что плакала на диване в холле. Она не поднялась даже в свою спальню. За шесть дней не смогла найти в себе силы встать. Первые два дня я её не трогала. Чего бы мне лезть в их разборки?! Она сама виновата, что выбрала в мужья такого подонка. Когда он меня обижал, она всегда делала вид, что её это не касается, что это моё поведение привело к наказаниям. Вот я и пришла к выводу, что в этот раз, и я не буду вмешиваться, ведь это её поведение привело к такому наказанию. Спустя два дня истерики мне пришлось взять на себя роль мамы. От еды она отказалась, я несколько раз в день заставляла её пить хотя бы воду. В школу ходить эти не удавалось, ведь в придачу к маме на диване мне досталась малышка Мелисса.

Сестричка – моя единственная радость в нашем доме. Когда я узнала, что у матери с отчимом будет ребенок, я стала ненавидеть всю эту семейку и дом пуще прежнего. Помню, как пряталась на чердаке, когда малышку принесли из роддома. Три дня я принципиально не подходила и на сто метров к этому живому свертку, что мать носила за собой по дому. Мама и раньше не особо жаловала меня своей любовью, а с появлением Мелиссы я стала лишь обузой для их счастливой семейки.

На третий день моего демонстративного протеста против малышки, по приходу со школы я услышала, жуткий плачь ребенка в холле. Отвратительные звуки писка с клокотанием слюней в маленьком горле, в прямом смысле слова закладывали уши. Я окликнула маму, но она не отозвалась. Крикнула громче, но в ответ опять тишина. Вдруг картинки из кошмаров с лавандового поля пронеслись в моей памяти. Прежний ужас перехватил дыхание, от воспоминаний, как я бежала по высокой траве цвета космоса и кричала во всё горло: «Мама!», но мама так и не отозвалась на помощь. Эти страхи из детства заставили забыть меня о том, что маленький кричащий сверток теперь мой билет в жизнь без капли родительской любви и ласки. Сорвавшись с места, я со всех ног бежала на звук детского плача, думая только о том, что должна её успокоить, должна приласкать, сказать, что она не одна и не потерялась. Это была наша первая встреча с моей малышкой Мэл. Я взяла её малюсенькое розовое тельце на руки и поняла, что больше никогда не смогу жить как прежде. Маленькая головка сладко-сладко пахла, заставляя уткнуться в неё носом. Она самый красивый ребенок на земле и бесспорно моя единственная любовь на всю жизнь. С тех пор этот дом и родители уже не казались такими невыносимыми как раньше. Я знала, дома меня ждет моя сладкая девочка, что так любит меня и наши обнимашки. Стоило мне взять её на руки, как она забывала про все слёзы и капризы, а я понимала, что наконец-то в этом мире есть человек, который меня любит.

Подонок Матис бросил не только маму, но и малышку Мэл, за что я стала ненавидеть его ещё больше, если это вообще возможно. Те дни, когда мама просто лежала на диване и плакала, я не переставала удивляться: как это вообще возможно быть такой беспечной матерью? Как можно настолько думать только о своем душевном горе, чтобы забыть о двухлетней дочери на целую неделю?

В те дни, будучи девчонкой четырнадцати лет я поняла, что никогда не смогу бросить этот нищий дом и уйти в свою собственную жизнь без оглядки. Моя мать попала в сложное положение уже не впервые, но не смогла позаботиться даже о себе, не то что о нас с Мэл. Я готовила кушать, возилась с Мелиссой и старалась не дать умереть от горя матери на том, чёртовом, диване в холле. В те дни сломалась детская душа… Пришлось осознать, что я никогда не смогу быть одна, как планировала. У меня всегда будет Мэл и мысли о ней. Я должна делать всё, что в моих силах, и что не в силах тоже должна делать, только бы она не знала этой ненависти в душе, которую чувствую я. Ненависти, что заполнила пустоту, где должна была быть ласка и забота матери. Четвертый день с момента, как наша жизнь изменилась, запомнился навсегда. Во-первых, это был последний раз, когда я плакала, а во-вторых, именно тогда я познакомилась со своим добрым мальчиком, который помогает мне прожить каждый неважнецкий день. Я встретила Примуса Планта.

Отец Примуса командир взвода свежеприбывших стражников. Они поселились в соседнем доме недели за три до того, как Матис ушел к своей мымре. Странный выбор места жительства, если честно, учитывая положение в обществе новых соседей. Как правило, серьезных начальников селят в центре города в большие квартиры с ремонтом и всякими модными штуками. Военные пренебрегают знакомством и общением с местными рыбками и бедняками, считают себя элитой общества и всячески показывают таким, как мы, где наше место в социальной цепочке. Ненавижу военных.

Конечно, я видела нового соседского мальчика не раз до того дня. Судя по всему, его гадкая мама, чопорная дама, запретила своему сынишке даже говорить с нищей девчонкой из соседней двери, поэтому мы только раз при встрече обменялись улыбками, а при остальных пересечениях на одной плоскости только поглядывали украдкой друг на друга. Я сразу обратила внимание на то, что во взглядах мальчика не было ни капли презрения ко мне, больше интерес.

Отец Примуса, с момента нашего соседства, пару раз здоровался с подонком Матисом и мамой, после чего был одарен убийственным взглядом и ярким «ох…» своей жены, что каждой клеточкой тела показывала, как ей мерзко находиться в этой дыре. Отвратительная мадам, если честно. Будто нам приятно с ней жить по соседству.

Мерзкая, низкорослая грымза с налакированной, крашенной в рыжий, шевелюрой. Ужасные платья, которые она так любит надевать подчеркивают её снобизм краше, чем привычка закатывать глаза и фыркать по любому поводу. А омерзительно писклявый голос, что доносится из окон каждый раз, когда она жалуется своему благоверному на несправедливость судьбы, по велению которой их знатную семью принесло в Богом забытое место, где нет никого, кто мог бы пригласить её на чаепитие и расхвалить фрикасе, что она так отменно готовит, сводит с ума.

Что это за слово вообще такое «фрикасе»? Судя по тому, что его нужно «готовить», думаю, речь о еде. В нашем ресторане такое не готовят, а если кто и зовет в гости на чай, угощением в лучшем случае будет домашнее печенье с шоколадной крошкой. Мама, когда зовет своих подружек в гости, печет блины или панкейки и поливает их вишневым джемом, что мы с ней варим каждый год, сколько себя помню. На заднем дворе нашего дома растет вишня и одним из моих любимых занятий является сбор ягод, когда они созреют.

В прошлом году эта мерзкая женщина, по имени Аугустина, увидела, как Прим помогает мне собирать вишню. Мы смеялись, он трусил со всей силы ветки старого дерева, на которое я залезла, чтобы достать самые верхние вишенки, и делал вид, будто хочет стряхнуть меня вниз. Ох, и влетело тогда Примусу за то, что он водится с такой девчонкой как я. Его родители и раньше слышали, что мы дружим, но это было лишь на словах в форме сплетен местных работяг и детей с нашей школы, но Прим всегда находил отговорки из серии: «Это просто девчонка из школы», или: «Ну так, что мне с ней и здороваться нельзя? Мы ведь ходим в одну школу!». Аугустина все опасения, что её любимый сын может дружить с дочкой швеи списывала на его хорошее воспитание и доброту души, мол, мальчик не может такой оборванке как я, прямо сказать, что мы из разных миров, а значит и говорить нам не о чем. После хорошей взбучки и двухчасового штурма нравоучений от госпожи «глава элиты города», мы с Примусом решили, не афишировать нашу дружбу, и меня это вполне устроило. Зачем мне нужно, чтобы парни со школы и не только, приписывали мне романтику с сыном командира? Во-первых, я ненавижу военных и сама по правде глубоко удивлена, что Прим оказался душевным другом, а во-вторых, о романтике в нашей дружбе и речи быть не может.

Прим обращается со мной как с мальчишкой, а я могу сплетничать с ним не хуже, чем с самой лучшей подругой, ещё он всегда меня понимает. В прошлом году Прим пришел работать в ресторан, хотел позлить отца и показать ему, что парень и сам может о себе позаботиться. Он из богатой семьи, ему уже считай обеспечено место в институте, да и в обществе в целом, как по мне, о большем и мечтать не стоит, а для друга это настоящее бремя – быть узником расписанного по минутам плана на жизнь. Примуса взяли садовником без разговоров. Директор даже спорить не стал, когда брал его на испытательный срок, видимо побоялся отказать сыну действующего командира города. Мне же, нелегко пришлось уговаривать начальство: вот и где справедливость?

Первое время я не говорила, что мне всего пятнадцать на тот момент лет, по мне и не скажешь. Мои наивные с виду серые глаза и пепельные локоны до пояса совсем не идут посудомойке, но я всё же получила эту работу. Мало удовольствия, конечно, было мыть не разгибаясь часами посуду, на кухне вечно людного ресторана. Терпеть боль в спине после каждой смены и вечно разъетые моющим средством пальцы рук, оказалось менее невыносимым, чем жуткий запах жареной еды. Этот запах невозможно абсолютно ничем вымыть из волос!

В ночные смены я всегда помогала официантам собирать стаканы по танцполу. Военная пьянь, когда в разгар ночи разойдется в танцах, неуклюже бьют посуду с коктейлями, что сами же расставляют по барной стойке, а её стоимость высчитывают из заработной платы стаффов. Начальство думает, что официанты должны успевать всё: и заказы принять, и внимание гостям уделить, и за всем стеклом в зале уследить. Это не так уж и просто, если честно. Попробуй уследить за всем происходящим в разгар танцев, когда вокруг буйная алкашня. Я всегда старалась помочь, если было свободное время, да и так мне приходилось в конце смены меньше стаканов мыть.

Как правило, каждую пятницу и субботу ночные смены проходят в адской запаре. Размеры нашего увеселительного заведения гораздо меньше, чем желающих изрядно напиться и потанцевать, вот рабочих рук и не хватает. В такие дни начальник доплачивает, и просит Примуса выйти в помощь к барменам. Конечно, алкогольные коктейли делать ему никто не доверяет, ведь он несовершеннолетний, да и сын командира к тому же, а вот: принимать заказы, следить за наличием чистой посуды для напитков и полным ассортиментом алкоголя на полках бара, под рукой – эта работа всегда актуальна. Люблю ночи, когда Прим выходит на смену. Мы идем вместе домой, мне не страшно, да и можно болтать всю дорогу обсуждая, как кто из солдат безбожно надрался в этот день.

Совмещать школу и работу в ресторане не так легко, как хотелось бы, но директор помог мне составить относительно сносный график. Лендер мужчина средних лет, его строгость и прирожденный, по-видимому, дар к руководству заставляет меня представлять, что отец был немного похож на него. Конечно же, не маленьким ростом, лысиной и пивным животом, а твердостью характера и тактичностью по отношению к другим. Директор Лендер с типично греческой внешностью и типично греческой образованностью относится ко всем работникам ресторана очень требовательно, но в то же время с большим уважением и человечностью.

Я стараюсь не злоупотреблять его снисходительностью, но при этом знаю, что он пойдет мне на встречу в моих просьбах. Он мог бы легко найти в штат на моё место любого полноценного работника без особых требований к графику, но я очень старалась показать свою выдержку и любовь к качественному труду, и он согласился оставить меня после испытательного срока за моё трудолюбие. Увы, это лишь видимость. Как можно вообще любить работать? Да ещё и в месте, где сам Мефистофель правит балом каждую ночь. Выбирать работу мне не приходиться, так что делаю всё быстро и качественно, вот со стороны и наводит на мысль о трудолюбии.

Сейчас в самом разгаре последний семестр учебы в школе, я выхожу на смену всего четыре раза в неделю: в среду и пятницу ночная смена, в субботу целый день и ночь, а в воскресенье дневная смена. Выходит, что работа на дискотеке занимает больше смен, чем в ресторане.

Первое время меня это очень злило, ведь мало удовольствия после бессонной ночи идти утром на занятия, да и ночное пьяное веселье военных не самое красочное представление. Одни только пьяные танцы пузатых офицеров – зрелище для стрессоустойчивых лиц, что уж говорить о рядовых пограничниках с их любовью к конкурсам с элементами стриптиза. Поработав пару месяцев в таком режиме, я изменила свое мнение и поняла, что лицезреть мерзкую пьянь по форме ночью, куда приятнее, чем раболепно улыбаться надменным командирам накрывая дорогие обеды днем. Большая часть горожан не могут позвонить себе мясной стейк на обед и двух раз в неделю, в то время как эти откормленные морды в погонах, каждый день за обедом набивают животы всякими вкусностями, обсуждая глобальные стратегии удержания мятежа в рамках уже отделившихся территорий, хоть все вокруг прекрасно понимают, что на самом деле все пять лет чиновники отмывают и зарабатывают деньги на фиктивно организованном псевдомятеже.

Я часто ругаю себя за мысли об этом. Нам запрещено не то что говорить, даже думать о подобном, но сложно угомонить мысли в голове, когда каждый раз обслуживание стола трезвых вояк не обходится без их обсуждений всяких перевозок и поставок оружия, которое никто и в глаза не видел. Самое смешное то, что они даже не шепчут о подобных вещах. Говорят, спокойно и открыто при нас, настолько не считают обслугу за людей. Да, и как мы можем вынести информацию за границы Литора? Вокруг одна вода да лес, а путешествия в другие города, переезды, могут себе позволить только не бедные люди, которым явно хватит ума держать язык за зубами, если не хочешь, чтоб тебя и всю твою семью обвинили в сепаратизме, конечно. Так и живем: делаем вид что глухие, слепые и недалекие, в надежде, что солдаты оставят хорошие чаевые, за которые можно кормить семью, учиться и платить за дом.

Больше всего я люблю наш ресторан за то, что он построен на воде. Когда стоишь в центральном зале, со всех сторон от тебя видно только море. Не важно, какое настроение у моря, оно всегда прекрасно, и все гости нашего ресторана согласны со мной в этом утверждении. Неописуемая красота ресторана манит всех посетителей полюбоваться красотой моря и яркими красками необычных цветов, что украшают весь зал по периметру, подпирая панорамные окна. Именно эти цветы выращивает Прим. Некоторые из сортов он даже вывел сам, скрещивая разные виды. Ботанический псих, что тут скажешь, но надо отдать ему должное, расцветка некоторых бутонов не встречалась ранее в природе. Окна в зале сделаны практически без стыков между стеклами, за счет чего кажется, что ты сидишь на сказочной террасе над водой.

Сегодня воскресенье, у меня дневная смена. Людей в предобеденное время, как всегда, нет, значит у меня есть не менее получаса, чтобы собраться с силами и мыслями до начала рабочей беготни, или, как у нас её называют – запары. Это мои любимые воскресные полчаса. Вчерашняя ночь была невыносимой. Кажется, такой запары в этом месяце ещё не было. Отсутствие Примуса в ночной смене порядком усложнило нам работу, бар куда медленнее обычного отпускал заказы. Глаза слипаются, а ноги до сих пор гудят.

Я сижу, покачиваясь на стуле, перед открытым окном на центральной террасе, любуюсь сегодняшним настроением моря. Мне кажется, море грустит о прошлом, а значит я тоже. Бирюзовые блики спокойной и ровной воды слегка отражаются на стекле. Интересно, тот камень, заросший водорослями, что я разглядываю не меньше десяти минут, действительно такой огромный, или только кажется под лучами солнца, что преломляет вода? Хотела бы я быть той рыбкой, что спряталась за мохнатым камнем и сидит долгое время, поглядывая украдкой, как я рассматриваю её. Вот это жизнь была бы! Плывешь куда хочешь, никто от тебя ничего не ждет и не требует, одна забота в жизни – в сети не угодить. В моей жизни сетей гораздо больше, чем эта рыбка может встретить за весь отведенный ей срок. Получится ли у меня не угодить в одну из них?

– Аделаида… Дэла?! ― слышу знакомый голос из соседнего зала. «Неужели вернулся?» – пронеслось у меня в голове.