Читать книгу Дом с драконами. Пластилиновая собачка - Екатерина Велесова - Страница 11

Яркое летнее солнце разлилось над деревней, и торопливый солнечный лучик, проскочив оконное стекло, прыгнул на подушку.

На кровати, укрывшись с головой, лежала маленькая белокурая девчушка. Как только лучик коснулся расшитой наволочки, она сбросила одеяло и улыбнулась, поморщив носик и жмуря от удовольствия янтарные глазки.

Леночка знала точно, что этот лучик приходит каждое утро именно к ней и всегда ждала. На рассвете её будил громогласный крик петуха и после этого уже было не заснуть.

Всё шло своим чередом. Возвращалась с дойки тётушка Лида, скрипела дверца шифоньера, на подушку прыгал тёплый комочек солнца и с ним непременно нужно было поздороваться. Для воспитанной девочки шести лет, это было очень важно. Ожидание всегда было волнительным и тревожным. Вдруг тучи – великаны преградят путь крошечному лучику, или мама – солнце не пустит к ней маленького друга? Но не сегодня.

Леночка села на кровати и прошептала

– Привет!

За окном зашелестела берёза, и лучик дрогнул, будто поприветствовал в ответ.

– Тсссс, – приложила она пальчик к губам, обращаясь к дереву, – Серёжку не разбуди.

Серёжка, двоюродный брат, спал в этой же комнате. Он всегда был сонным, потому что по ночам частенько лазил в окно и пропадал на улице с друзьями, до первых петухов. Но это был большой секрет.

Постель была управлена по-деревенски: две перины, огромная мягкая подушка, и всё это возвышалось на железной кровати с высокими ножками. А само бельё, кипельно-белого цвета, расшитое замысловатыми узорами, было похоже на царское ложе. Поэтому, Леночка чувствовала себя принцессой, как и подобало, собственно, девочке её возраста.

Да и весь дом тётушки, у которой Леночка гостила, был сказочным. Ажурные салфетки в зале укрывали швейную машинку, радиолу и телевизор. Плед на диване рычал огнедышащим драконом, а жар птицы на шторах завораживали. И когда приоткрытые створки окна тихонечко скрипели, а задорный сквозняк покачивал тюль, казалось, оживали сказочные птицы и начинали свой удивительный танец под прелестную музыку.

Девочка улыбнулась, услышав разговор во дворе. Тётя Лида вернулась! Легла на подушку и притворилась спящей, укрывшись опять с головой, потому что принцессе в сказочном доме, полагалось ещё спать.

Конечно, дом был никакой не сказочный, а самый, что ни на есть, обыкновенный. Добротный бревенчатый сруб, обшитый дранкой, утеплённый глиной и побеленный известью. Всё было в нём для хорошей жизни: три спальни, зал, кухня, большая печь, отделанная глиняными плиточками и светлые большие окна. И в каждой мелочи интерьера проглядывалась заботливая женская рука.

А обеденный стол, табуретки и резной кухонный буфет ручной работы, говорили о том, что и хозяин дома – мастер на все руки. Так оно и было. Глава семейства – Пётр Кузнецов, сорока лет от роду, хоть и работал в совхозе скотником и пастухом, но столярное и плотницкое дело знал хорошо. Да и душа лежала к дереву. Супруга его, Лидия Кузнецова, младше мужа на шесть лет, работала дояркой на совхозной ферме. Сын Сергей, тринадцати лет, учился в школе, а годовалую дочку Наташеньку нянчила тёща – Агафья Фёдоровна. Это и была семья, в которой гостила шестилетняя Леночка – дочка Валентины.

В воскресное утро, как всегда, каждый занимался своими делами.

Лида вернулась с утренней дойки, прошлась по огороду, что начинался от самого плетня и упирался в совхозный сад. Заглянула в сарай и мысленно похвалила мужа, который не сидел без дела, а успел уже и огород полить, и курей с поросятами накормить и печь уличную затопить. Которую разжигали летом, когда в доме было жарко и готовить на керогазе было не с руки.

Услышав стук молотка в бане, женщина улыбнулась, поправила косынку на русых волосах и пошла хлопотать по дому. Муж занят и её пора заняться делами.

Лида ждала сегодня в гости Валентину с мужем и старшими ребятишками. Дело близилось к осени и сестра, наверняка, собиралась приехать забрать младшую дочку.

Около крыльца стояла коляска и рядом сидела Агафья. Тонкие пальцы, скрюченные возрастом и покрытые сморщенной кожей, быстро стучали спицами, из-под которых торчал уже почти готовый шерстяной носок

– Маманя, ну зачем же вы так рано Наташку на улицу вытянули?

Агафья шикнула на дочь и поправила тюль на коляске, которая прикрывала малышку от насекомых

– Чего орёшь, как оглашенная! Душно в хате, капризничала девка, а тут успокоилась и спит. Иди работай. Сейчас ребята проснутся, завтракать надо всем, а ты плывёшь, как пава.

– Да иду я. Газик сломался. Пешком с бабами шли. А ты опару не смотрела, не убежала? —женщина заглянула под тюль, улыбнулась, но целовать не стала, чтобы не разбудить ангелочка, – Мамань, сегодня Валя приедет за Леночкой.

Агафья поморщилась и вытерла глаза уголком платка, которым была покрыта голова. Глаза слезились, то ли от дыма, который из печной трубы направился к крыльцу, то ли от каких своих тайных мыслей, – Да помешала я опару, помешала, – вздохнула она, – А печь то на что растопили? Дымину наворотили, не продохнуть. Керогаза что ли мало? Никак на Маланьину свадьбу стряпать собралась? А то гости великие, караваями их встречать. Чай не с голодного краю то?

Но Лида уже зашла в дом и не слушала.

В доме было прохладно и тихо. Рассвет лился в окна, струился по стенам и крашеному полу. Ступая босыми ногами по самотканым полосатым половикам, прошла по залу, заглянула в спальню. Комнатка была небольшая: одна железная кровать стояла около окна, другая вдоль стены, а остальное пространство занимал большой шифоньер на три створки. Женщина посмотрела на кровать у стены и улыбнулась: «Ах ты, оголец чумазый. Опять поленился хорошо помыться. Ну, проснёшься, задам я тебе»

Серёжка перевернулся на другой бок и спрятал чумазые пятки под одеяло, будто услышав мамкины мысли.

На другой кровати, укрывшись с головой, спала племяшка. Дверца шифоньера тихонько взвизгнула: «Надо Петру сказать, пусть подделает» – подумала Лида, достала чистый халат, платок и так же тихо вышла.

Леночка ещё немного подождала, откинула одеяло и ловко спрыгнула с перин, похожих на снежный сугроб. Сняла ситцевую ночную рубашку, аккуратно сложила на постель, натянула голубое платьице в мелкий цветочек и пошлёпала босыми ножками через зал в кухню.

А там уже тётушка звенела посудой, готовила завтрак и накрывала на стол. По дому растекался аромат блинов. Такой призывный, что сон сняло, как рукой.

Лида обернулась, – Проснулась, золотко? Как раз к завтраку. Беги умывайся, да зови бабулю с Наташей и дядь Петю за стол.

Про сына она нарочно ничего не сказала, давая тому поспать лишний часок. Конечно она знала, что Серёжка бегает ночью с друзьями, то на речку, то в совхозный сад. Сколько раз гоняла сына мокрым полотенцем по двору, за порванные штаны, да гору ранеток под кроватью, которые и в своём саду уродились так, что ветки прогнулись до земли. Но совхозные ребятне казались слаще.

Всё это баловство, а парень рос настоящим помощником. Всё лето, до первой зорьки, ездил с отцом, помогал собрать по деревне стадо, вывести в поле и там оставался один за пастуха. А Пётр уезжал на лошади на ферму и работал там скотником.

В помощь мальчишке оставался только Казбек – пёс неизвестной породы: рыжий, лохматый, как медведь, и размером, почти такой же. Откуда такой взялся в деревне, никто и не знал. Приблудился ко двору по весне прошлого года. На вид – большая собака, а оказалось, что щенок. Грязный, худющий, глаза гнойные. Лида тогда с Петром поругалась, что тащит в дом всякую грязь. Но тот упёрся и решил оставить, чтобы приучить скот пасти. Откормил, вылечил и стал брать его с собой на пастбище. Пёс очень быстро сообразил, чего от него хотят и стал незаменимым помощником. Но ночевал Казбек на улице, около хозяйских ворот, на траве. Туда же хозяин выносил ему вечерний провиант.

Лида ни в какую не соглашалась пускать «чудовище» во двор.

А летом того же года, Пётр отправил Серёжку с пастбища домой. Мальчишка поехал на велосипеде и Казбека взял, чтобы веселее было. Путь лежал по мосту. И речка там – взрослому по колено, но Серёжка сорвался с моста, упал вместе с велосипедом в воду и чуть не утонул.

Рыбаки увидели, как Казбек бегает и истошно лает. Прибежали, а пёс из воды Серёжку зубами тянет. Мальчишка, видимо, головой об камень приложился на мелководье и потерял сознание.

Женщина вытерла фартуком набежавшую слезу, думая о том, что в один миг могла потерять сына. Год прошёл. В деревне посудачили да забыли. А материнское сердце щемило до сих пор.

Казбек теперь ночует в своей собственной будке, во дворе и получает завтрак и ужин, как полноправный работник. А то и сахарная кость перепадает из рук хозяйки и крынка парного молока.

– Тётя Лидаааа, а правда бабушка говорит, что за мной сегодня папа с мамой приедут? – Леночка сидела за столом, подперев щёчки кулачками и с интересом наблюдала, как тётушка ловко наливает тесто на сковороду ложкой – раз, раз, раз! Мама наливает половником – раз и всё, а тётушка всегда ложкой.

Лида помотала головой, прогоняя дурные воспоминания и обернулась, – Да, золотко. К обеду, наверное, приедут. И поедешь ты домой, в город. Там тебя уже все заждались. Почитай, три месяца не виделись! Соскучилась, поди?

– Да, наверное, – помолчала Леночка и добавила с грустью, – Мне тогда надо вещи собрать, да?

– Не торопись, успеешь! Что там собирать то? А ты звала всех к столу? Блины то уж напекла, – женщина поставила стопку блинов на стол, рядом пиалку со сметаной и налила Леночке молока в бокальчик, – Ешь, ешь! А не то, давай кашу положу? Нет? Ну ешь блины.

Дверь открылась и вошёл улыбающийся Пётр, – А как же, конечно звала! Еле дозвалась! Я молотком стучу, слышу, никак комарик пищит. Прислушался, а эта птаха строго так приказывает: «Завтракать идите, а то стынет всё!» Испугался да бегом прибежал!

– А маманя с Наташей где?

– Да что ты, потеряли нас! – баба Ганя, так по – простому звали Агафью Фёдоровну, зашла с маленькой внучкой на руках.

Наташенька, самая поздняя внучка, и сияла для бабушки, как звёздочка ясная. Агафье восьмой десяток шёл. И детей шестерых родила, но то ж голод да война. Молилась, чтобы хоть один – два выжили.

Но вынянчивая белокурую кровиночку, совестно было вспоминать, как кричала и ругалась. И какие слова непотребные говорила дочке, на какой грех толкала, когда узнала, что та «понесла». С добром же хотела, чтобы Серёжка ни в чём не нуждался, да Лида с Петром хоть света белого увидали, для себя пожили. А вышло то как! Сидит на руках пташечка голубоглазая, с ямочками на щёчках, да такая любимая, да такая сладкая. Засмеётся, словно птички щебечут, а заплачет, так горюшко горькое.

И Агафья уже и не знала, как свой грех загладить. Только и могла, что беречь, баловать внучку, да с рук не спускать, пока силы есть.

Бабушка сидела на табуретке и кормила Наташеньку кашей

– Мамань, вы ложку то ей дайте. Пора уже учиться есть самой. Мимо рта не пронесёт, – Пётр явно был недоволен, что тёща слишком уж баловала внучку, – Второй год дитю. В ясли скоро, кто там её кормить будет?

У Агафьи в глазах потемнело, и рука с ложкой застыла в воздухе, – Это как же так? Какие ясли? Что ж я внучку свою, кровиночку, не вынянчу?

– Мамань, обсуждать это мы не будем и точка, – Пётр выпил молоко, и поставил кружку на стол, – Лида, буди Сергея. Пусть завтракает и на подмогу, – встал из-за стола и вышел, хлопнув дверью.

– Лид, а Лид, а ты чего молчишь? Ты слово то своё имеешь или нет? – Агафья негодовала на дочь

Та забрала дочку на руки и удивлённо посмотрела на мать, – А что случилось то? Ясли для Наташеньки – это моё решение. Там и веселее будет и всё не одна, а с детьми.

– Да как же так? Ты мать или зверь? Ведь дитю, ни поспать всласть, ни поесть, никто не приголубит, не приласкает, – запричитала Агафья и выцветший взгляд помутнел от негодования

Лида отвела девочек в зал, прикрыла дверь и не выдержала, перейдя на шёпот

– Маманя, это наши с Петром дети и мы их будем воспитывать так, как нам нужно. Ты – бабушка, а не мать. И здесь, в этом доме, будет так, как я скажу. Ты своё отвоспитывала! А надо поучить кого, так приедет Валентина, ей мозгов и вставляй. Я, значит плохая, что дитё в сад отдать хочу, а любимая твоя Валечка двух детей в зубах таскает, а Ленку, как котёнка швыряет, знать не хочет. И она хорошая. Каждое лето, почитай с рождения, дитё по три – четыре месяца их не видит, да среди года одна дома кукует, зато не в садике. Там же плохо. Привезли, когда? В конце мая. Сказали, что на месяц. Скоро августу конец, а они и носа не кажут. Телеграмму прислала, что приедут сегодня. Встречай и будет тебе, кому ум вправлять!

Лида поторопилась выйти из дома, чтобы не наговорить лишнего. Обида жгла грудь, слёзы готовы были выплеснуться из глаз и ком подкатил к горлу

– Всё Валечка да Валечка! А как Валечка под зад мешалкой дала, так к ненавистной Лидке доживать приехала. А теперь жить учит, в моём же доме!

Подумала и пошла к старшей сестре Любе, которая жила совсем рядом. Красивый добротный дом. И внутри, как в палатах царских.

Люба жила с мужем Георгием: грузин – красавец и агроном в одном мужском лице. Если бы не он, то Лида с Петром так и жили в умирающем селе, где не было ни школы, ни магазина, да и жителей оставалось дворов пятнадцать. А Георгий похлопотал перед председателем совхоза, и тот принял семью. Выделил домик небольшой, на работу взял. Присмотрелся, да и помог новые хоромы поставить.

Лида повернула деревянную вертушку на штакетнике, открыла калитку и вошла в большой двор, где среди грядок с овощами пышно цвели клумбы. Сестра очень любила цветы, и они отвечали ей взаимностью.

– Любань, Люба, ты дома?

– А где ж мне быть то? – на крыльцо вышла красивая женщина, – Проходи, проходи!

– Да некогда мне проходить, поговорить пришла. Печёт уже, давай в ограде посидим. Посвежее тут.

Лида присела в тенёк на лавочку и загляделась на сестру. Статная, ухоженная, такая вся ладная и даже лишнее тело не портило её фигуру, где всё было на своём месте. И чем-то они были схожи, но если Валя была кареглазая, в отца, то Лида с Любой пошли этим в мать и смотрели друг на друга, глазами цвета неба —светлого, дневного и совершенно чистого.

Люба присела рядом и кивнула головой

– И, что молчишь? Опять маманя? А я тебе говорю, пусть у меня живёт. Наташку в ясли отдашь и хватит, к себе заберу. У меня пусть пыль в воздух пускает. Сама знаешь, с меня, как «с гуся вода». Ой, Лид, не знай ещё, какими мы в её возрасте то будем.

– Да не про то я, Любань. Валентина должна сегодня приехать. Телеграмму прислала. То без приглашения приезжала, а тут-нате. И не поленилась же? Не то что-то будет. Чую, не к добру.

– Значит, письмо моё получила, – прошептала женщина, глядя на сестру, которая будто сама с собой разговаривала

– Какое письмо? При чём здесь письмо? Помнишь ведь, как она девчонку привезла? Та ж ведь шаг ступить боялась. Половица скрипнет, а она дрожит, как листочек. Только вот оттаяла, ласку узнала. Говорю, что мама с папой едут, а она не радуется. Притихла, чуть не плачет.

И Люба решилась. Хлопнула сестру по коленке и созналась

– А такое письмо! Написала я, да высказала всё, что думаю. Попросила Леночку мне оставить, – она увидела испуганный взгляд сестры, и подтолкнула её в спину, – Лид, ты иди – иди. Я сейчас, соберусь да прибегу.

– Любань, ты не дури! Только склока будет. Она ж ведь, как собака на сене. Как бы хуже не было

– Сама решу, ты иди!

Лида ушла домой растерянная, боясь даже представить, что может вытворить Валентина.

А Люба так резко подхватилась, что в глазах потемнело. Взялась за перилла и отдышалась. Волнение сковало грудь и сердце готово было выпрыгнуть. Видимо, сахар поднялся. Зашла в дом, отлаженным движением достала простерилизованный шприц, ампулу с инсулином, сделала инъекцию, села в кресло и прикрыла глаза, обдумывая разговор с сестрой, который должен был состояться сегодня.