Читать книгу Касание голосов. Книга переводов - Елена Алешина - Страница 8

Посаженным Куртуазностью цветком

в саду Наслажденья я любовался,

как вдруг тетивы тугой звон раздался —

так божественным я был ранен стрелком.

Амор сказал: «Ты будешь моим рабом»,

ветра быстрей, он летящим казался,

и против воли я в плен ему сдался,

пять стрел ведь пустил он в меня чередом.

Первая сквозь очи в сердце влетела,

то – Красота; Ангеличность – вторая,

лед из-за нее сковал мое тело;

третья – Искренность; Сердечность – другая:

сколь боли она причинить сумела!

пятая была – Надежда Благая.

Я чувствовал: опустошен я и хвор,

ибо крови потерял уже много,

и не знал я, где искать мне подмогу,

когда предстал передо мною Амор,

сказав: «Ты знаешь, что не дашь мне отпор,

ты в руках моих, я властвую строго,

и знай: тебя стрелы сразили бога —

ты будешь послушным, и бессмыслен спор».

Я ответил: «Слуга тебе ныне дан

преданней, чем ярые ассассины

и чем пресвитер ревностный Иоанн».

Уста наши стали на миг едины,

и сказал тот, нанес мне кто столько ран:

«Жду от тебя верности паладина».

То случилось в январе, а не в мае,

когда я Амора владыкой признал,

поклявшись в верности ему – как вассал,

над собою власть его принимая.

И чтобы поверил он, мне внимая,

чтобы, могущественный, не ревновал,

я в залог ему сердце свое отдал,

ибо судьба не мила мне иная.

Взяв тогда сердце, он молвил мне: «Сложно,

друг мой, моим преданным быть слугою,

но того, кто служит мне, я неотложной

своей милости всегда удостою,

и счастье пока для него невозможно,

надеждой его одарю благою».

Ключом мое сердце закрыл золотым

Амор, мне промолвив слова такие,

чтоб мысли в нем не зарождались другие,

но прежде чистым сделав его – иным.

А после сказал: «Господином твоим

я стал – помни ж клятву, и неземные

завладеют сердцем твоим отныне

порывы любви: будь послушен ты им.

И с кротостью принимай неизменной

ту боль, что познаешь из-за меня ты,

пока не свершу я свой суд священный:

то счастьем, то горем будет объята

душа твоя, то ждать смерти мгновенной,

но лекарство дам я тебе от яда».

Амору с терпением и смиреньем

переносить обещал я страданья —

что жилы каждой моей трепетанье

будет лишь воли его проявленьем,

что верить буду в него с исступленьем,

вложив в эту веру все свое тщанье:

«Ввек не отрекусь я от обещанья —

и перед последним своим мгновеньем».

Тогда молвил Амор: «Мой друг, ты не мог

клятвы надежней, чем эта, мне дать:

поклоняйся же мне, ибо я – твой бог.

Евангелистов перестань вспоминать —

иную ты веру забудь». Он умолк

и исчез: не знал я, как то понимать.

Вмиг крылья Амора затрепетали,

исчез он, оставив меня одного,

не мог я ни видеть, ни слышать его,

но надежды в сердце моем пылали.

К цветку, чьи красоты очаровали

меня, в чье уверовал я божество,

я подошел, сказав себе: «Отчего

то не сорвать мне, что мне обещали?»

Лишь подумал я, что нет здесь преграды,

лишь к цветку потянулась рука моя,

увидел я, вышел как из засады

грубиян с дубиной, он молвил мне: «Я —

Высокомерие, этого сада

хранитель – я страдать заставлю тебя».

Сторож высокомерный вышвырнул вон

жестоко меня, и не знать мне счастья,

Милосердье не проявит участье

пока и не будет злодей побежден.

Но прежде случится то, чувствую, он,

погубит, ибо в его это власти,

сердце мое, что страдает от страсти:

защиты от козней его я лишен.

Задумался я и стал сомневаться,

ведь к тому, чем уже обладал в мечтах,

опасно оказалось приближаться.

Дикарь этот внушил мне ужасный страх,

но Милосердье молю я вмешаться,

пусть выйдет против него – с копьем в руках.

Если б мастер Арг, кто корабль надежный

построил Ясону, чтоб плыть за руном,

кто, мудрый, – как всем то известно о нем —

изобрел счета закон непреложный,

был жив, то даже ему было б сложно

задачи решить, что решаю с трудом,

что задал Амор, кем теперь я ведом:

для него одного это возможно.

А задачи Амор вложил в мою грудь

и ключом закрыл ее – тем, что светом

сияет златым, – и предсказал мой путь.

И я подчиняюсь его заветам,

но все же надеюсь, что он как-нибудь

облегчит мученья мои при этом.

Я, мучаясь мыслью невыносимой

о том, кто меня отогнал от цветка,

узрел: Разумность на меня свысока

глядит – лицо ее невозмутимо.

Она, сжав мне руку с жалостью мнимой,

сказала: «Как бледность твоя броска!

Знаю я, как дума твоя нелегка,

но напрасен труд твой неутомимый.

От советов моих, как от невнятиц,

не отказался бы – с тем, кому верен,

ты не начал бы губительный танец:

у пленных Амора, будь в том уверен,

никогда живой не вспыхнет румянец,

ибо страданий их груз – непомерен».

Услышав, что Разумность меня бранит

за то, что слугою я стал Амора

и что выгляжу я жалко и хворо

оттого, что тот в мыслях моих царит,

я сказал ей: «Разумность, не тяготит

меня боль, ибо я вылечусь скоро,

ведь верен Амор словам договора».

Безумна она, коли его корит.

«Владыке во всем угождать я готов;

он обещал: послушен его воле

если буду и не устрашусь трудов,

то высокой я удостоюсь доли».

Советы ее не принесут плодов,

внимать я ей не собирался боле.

Мой ответ услышав, Разумность ушла,

и вспомнил я о своем верном друге,

кто всегда меня утешал – недуги

сердца излечить бы чья помощь могла.

Отыскав его, я рассказал, сколь зла

Высокомерия сущность, что муки

сулит мне злодей и тщетны потуги

в войне с ним, ибо сила моя мала.

И молвил он: «Друг мой, всегда сначала

так ведет он себя – ты успокойся:

и прежде многих грубость его пугала.

Возвратись назад и больше не бойся,

чтоб смягчить его нрав, нужно мало:

лишь смирением, как броней, укройся.

Полный смиренья, я вернулся к саду,

как Друг мне советовал – там я снова

увидел стража с дубиной сосновой,

оберегавшего мою отраду:

на любой тропе попадешь в засаду —

всюду бродит он и глядит сурово;

но приветственное сказал я слово,

склонив свою голову так, как надо:

«Высокомерие, ты прости меня,

коль я сделал тебе что-то дурное,

ведь пришел к тебе по доброй воле я

прощенье просить, томимый виною.

На меня он строго взглянул, как судья,

думая: правда ль – сказанное мною?

Когда взывал я со смиренной мольбой

к этому беспощадному злодею,

в сад Амор направил Искренность, с нею —

Милосердие, – наказ передать свой.

Искренность обратилась с речью такой

к Высокомерию: «Будь же добрее,

ведь у Амора слуги нет вернее:

в доблести не сравним с ним никто другой.

Бог Любви хочет, чтобы ты знал: тебе

не стоит вассала его обижать,

тот грешит, кто мешает его судьбе.

Войти ему не должен ты запрещать,

уступи благородной его мольбе:

ибо достоин он цветок созерцать».

Донна Милосердье сказала потом,

рыдая: «Ты совершишь преступленье,

Высокомерие, коль на моленье

мое не ответишь достойно добром.

Не суди ты суровым своим судом

этого юношу, ибо стремленья

его чисты: твоего озлобленья

не заслужил он, и ты знаешь о том.

Тревог наших открыли тебе исток

и причину, по которой пришли мы.

Тот, кто не хочет нам помогать, – жесток!

Верь, желает счастья тебе гонимый

тобой – пусть знает, что он не одинок,

что молитвы наши тобою чтимы».