Читать книгу Музыка Нового Света. Том 1 - Елена Барлоу - Страница 4

Форт Дэвидсон, Северная Каролина

1762 год, октябрь

Первым, что Мегера почувствовала после пробуждения, был резкий тычок ей в затылок чьего-то чужого локтя. Приподнявшись на своей узкой постели, кое-как продрав ото сна глаза и оглядевшись, она припомнила, что прошлым днём случилась большая попойка по случаю очередной победы британских солдат над французами на западе, в Луизиане. Так вот, получив долгожданное письмо от Стерлинга и Альварадо, отбивших с успехом Форт Сэнт-Луи, Сэмюель Дэвидсон – владелец земли и основатель форта здесь, в мирной Каролине, объявил двухдневные празднества. Мегера вдруг поняла, что не помнит, первый ли день они гуляли или же второй…

Её снова кто-то толкнул, теперь уже в бок. Женщина резко обернулась и узнала свою новую подружку – хорошенькую девчонку из племени катоба. Эта прелесть, лет семнадцати или восемнадцати – плохо говорила на английском, но они всё равно нашли общий язык; ещё больше Мегера удивилась, когда девушка сама залезла к ней в постель дня три назад. Мегера знала, что у неё нет родителей, и жила она под покровительством вождя, так что, да избавит их Бог, никто из племени не узнает, чем они тут с ней занимались.

– Тебе бы муженька найти, красотка. Сильного и любящего. Нарожала бы ему краснокожих деток… – бормотала Мегера прошлым вечером, когда они всей честной компанией собрались в хижине Дэвидсона. – А ты всё ко мне лезешь… Чего ж тебе неймётся, дурочка?

Девушка сидела рядом с ней за столом, улыбалась, как дурная, почти ни слова не понимая, и пыталась гладить Мегеру по голове ладонью. Бывшая пиратка была слишком пьяна и слишком одинока, чтобы противостоять её обаянию. Кроме этой девчонки из катоба к ним в форт то и дело ходили ещё двое молодых парней и одна женщина средних лет. Дружелюбные, они искали общения с колонистами – кто-то хотел выучить язык, кто-то интересовался религией и Библией. Сэмюель Дэвидсон и его люди хорошо ладили с племенем, обитая здесь уже несколько лет. Но Мегера знала, что катоба – это исключение из правил. Другие местные племена белых ненавидели, ни англичан, ни французов. Так что Стерлинг сделал верный выбор, когда оставил своих колонистов здесь, на попечении Дэвидсона.

– Как же я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, дикарочка, – шептала Мегера, разглядывая смуглое лицо девушки, – дай Бог, ни тебя, ни твоё племя не тронут эти жадные захватчики. Мы не такие, как они. Не такие. Мы просто хотим жить здесь, понимаешь?

– Панима-ау! – Девчушка-катоба так прелестно растягивала слова и так шаловливо тянула руки к платку на шее Мегеры, что та не могла не улыбаться в ответ.

– Ничего ты не понимаешь, – из-за шума вокруг, пьяных криков и визгов женщин её было едва слышно. – Надеюсь, нам с тобой больше не придётся хоронить соплеменников. Ни ваших, ни наших.

Мегера с грустью взглянула в окно, где на фоне багрового заката виднелись верхушки густого леса. Она заговорила, зная, что девушка и половины её речи не поймёт:

– Знаешь, когда мы только прибыли сюда, всё казалось таким радужным, прекрасным. Стерлинг знал эти места лучше всех нас. Потом пришло осознание, что ни одно отчаянное дело в мире не даётся легко. Поухатаны не пустили нас на свою территорию, потому что их вождь думал, будто Стерлинг возьмёт его дочь в жёны. А тот отказался, разумеется. Ха-а-ха! Видела бы ты, как мы улепётывали оттуда, опозоренные! Нас чуть ли не обратно к берегу согнали стрелами… поухатаны эти… Потом Стерлинг повёл нас на север. А там эти частные землевладельцы… все нас сторонились, потому что королевские шпионы уже нашептали местным, что ждёт тех, кто помогает разбойникам и врагам Георга!

Мегера залпом осушила свою кружку с разбавленным бренди и, рыгнув, как заправский моряк, выдохнула. Дикарка рядом с ней лишь хихикнула.

– А потом эта холера забрала некоторых наших ребят… Бедняги! И индейцы где-то по дороге подстрелили несчастных Генри Лионелла и Стивенсона! Хорошие были мужики… А полгода назад на нас напали в лесу, во время охоты, и там… там мы… Ах, дьявольщина! – она в сердцах стукнула себя кулаком по виску. – Вот так мы маялись на побережье, пока Томас не поборол себя и подружился с парочкой плантаторов. Пришлось чуть ли не ноги целовать им, чтобы его пригласили в Олбани. Благо, нашёлся там этот… Вашингтон и пообещал свою защиту! Как же много в этом мире значит подпись одного человечка на сраном листке бумаги… Ты знала, а?!

Девушка-катоба помотала головой и сочувствующе положил руку Мегере на плечо.

– Вот так мы и докочевали сюда, до мистера Дэвидсона, где он нас приютил на время. Храни Бог этого парня! Добрейший христианин!

Бывшая пиратка вскочила и закричала на всю хижину:

– За Сэмюеля Дэвидсона! Долгих лет жизни тебе, друг мой!

Послышались одобрительные возгласы, и вверх потянулись руки с кружками бренди или эля. Сам же Дэвидсон – двадцатипятилетний худощавый землевладелец, сидящий в конце длинного стола – скромно закивал, когда его наперебой стали хлопать по спине и благодарить.

Мегера сидела на краю койки и вспоминала, чем кончился праздник. Затем снова взглянула на спящую индейскую девушку. «Вот чем кончилось всё, – подумала она с усмешкой. – Ладно уж… Бог простит». Как и много раз прежде, ощущая себя грешной и виноватой, Мегера перекрестилась, мысленно помолилась, затем встала и подошла к окошку.

Утро было пасмурное, сырое. Ночью прошёл дождь. Но в форте всё было спокойно, довольно опрятно (для мелкого поселения); кое-где сновали куры, да собаки рылись среди объедков, выброшенных под окнами домов. Мегере здесь нравилось, как и большинству колонистов, ей хотелось бы остаться здесь. Местные племена индейцев были мирными, не трогали белых, а Мегере ох как не хотелось снова с ними сталкиваться.

Но всё зависело от решения Стерлинга. Едва он вернётся с фронта, им придётся решать – оставаться или двигаться туда, где им определят землю. Она читала его письма, где Стерлинг уверял, что Вашингтон, как делегат Палаты бюргеровHouse of Burgesses – законодательная палата колонии Виргиния. , похлопочет за него и не бросит, поскольку ценит в нём воинский опыт. А ещё Вашингтон был решительно настроен против британских властей здесь, в колониях, так что насолить королю дружбой со Стерлингом он был рад гораздо больше.

Да, хорошее местечко, и жаль было бы его покинуть. Наконец их жизнь стала налаживаться! Осталось лишь дождаться Томаса, Альварадо и остальных мужчин, и тогда всё будет хорошо! С такими думами Мегера одевалась в уголке полутёмного чердака, где обитала она и ещё несколько женщин… И внезапно осеклась, натягивая на ноги сапоги. Затем быстренько собралась, взлохматила короткостриженые волосы и ловко спустилась с чердака через люк, даже не воспользовавшись лестницей. Она поспешила в большую гостевую комнату – единственную приличную спальню для гостей на все пять хижин, которые занимали колонисты – остатки сна и похмелья уже как рукой сняло.

В спальне было светло и просторно, и, несмотря на то, что комната была разделена занавесками на три части для троих человек, тут всё ещё было много места. Мегера огляделась, поправила ремень на штанах и приподняла занавеску с северной стороны спальни: на узкой деревянной койке всё ещё тихо и мирно спали Дженни и её маленький сын, которому вскоре должно исполниться три года. Убедившись, что они в порядке, Мегера улыбнулась и отошла к другой части спальни: здесь, за тяжёлой чёрной шторой в заплатках, подвешенной к потолку, она обнаружила сидящего на постели Джона. Как и всегда, с утра пораньше он обложился книгами, и даже сейчас зачитался и не услышал её шагов.

– Горе солдат из тебя, дружок! Нужно обращать внимание на то, когда кто-то вторгается на твою территорию, – заметила женщина с усмешкой.

Джон МакДональд поднял глаза – ох уж эти его небесно-голубые глаза, на которые засматривались все местные девицы – вид у него был не слишком довольный.

– Это я-то солдат? – пробубнил он. – Томас не взял меня с собой в этот раз.

– И правильно сделал. Это тебе не однодневное сражение на ромашковом поле. В прошлый раз тебе повезло поглазеть издалека, а тут настоящая битва…

– Парни и младше меня сражаются сейчас, отвоёвывая территории у французов! – рявкнул он и снова уткнулся в книгу. – Но я знаю, что он взял бы меня, если бы сестра не настояла. Вечно она лезет, куда не просят! Я уже взрослый, и мне её забота не нужна!

Мегера закатила глаза. Как же надоели эти их семейные дрязги! Стерлинг покинул их уже во второй раз, и на этот раз он отсутствует уже восьмой месяц. Мегера прекрасно помнила, с каким настроением Амелия отпускала мужа на войну, хотя, едва они прибыли в Северную Каролину, он обещал, что не уйдёт. С одной стороны Мегера понимала Томаса: без поддержки поухатан их поход на запад оказался обречён, а значит, следовало искать пристанище на территории имеющихся колоний, а для этого требовались связи и средства; ему ещё повезло наткнуться на Вашингтона, Джона Адамса и других местных деятелей, не принимавших Георга и его политику.

Но с другой стороны… Мегера покачала головой. Стерлингу не стоило бросаться словами и кормить свою жену ложными надеждами. Вот дурак! Как можно было не видеть её состояние? Как она умоляла его в тот день не уезжать! У всех, кто собрался тогда у частокола, чтобы проводить его, Альварадо и остальных, наверняка сердца сжимались от сочувствия. Мегера была рада, что Стерлинг нашёл им надёжных союзников, но Амелия слишком близко приняла его решение отправиться на «чужую» войну. С тех пор она отдалилась от них и вела себя так… странно.

– Эх, парень! Ты уже действительно взрослый и должен понимать ситуацию, – сказала Мегера. – Твоей сестре было тяжело расстаться с любимым человеком. А если он не вернётся? А если бы ты тоже покинул её? Думаешь, она бы выдержала?

Джон потёр указательным пальцем кончик носа, но промолчал и от книги не оторвался. Он всегда так делал, когда другие пытались его поучать: делал вид, что ему всё равно.

– Помнишь, как он наказывал, уходя? Нам с тобой защищать и беречь её, – продолжала женщина уже тише. – Как никак, все важные решения, касательно порядка среди колонистов, в отсутствие Томаса принимает именно она. Тебе бы стоило её поддержать, а не дуться, как малому дитя.

– Я – мужчина! А мужчина должен воевать и обеспечивать безопасность своих близких! Я умею стрелять, и я проворный! Мог бы и пригодиться…

– Тьфу ты! Надоел ныть! – Мегера тряхнула головой; ей очень хотелось взять с постели книгу и запустить ему в голову. – Иди и пожалуйся своей сестре!

С минуту Джон молчал, затем вдруг внимательно посмотрела на неё; женщина заметила в его взгляде нечто такое, из-за чего ей стало не по себе. Как тогда, она в первый раз, после отъезда Стерлинга и остальных.

– Чего такое? Снова с ней что-то не так? – спросила она с подозрением.

– Амелия опять разговаривала сама с собой, – Джон тяжко вздохнул. – Вчера, пока вы там, у Дэвидсона, пьянствовали… Я слышал, как она тут, за занавеской, разговаривала с матерью.

– Н-да-а… Дела-а-а…

Вот, какие странности начались после ухода Стерлинга. Амелия всё чаще стала проводить время наедине со своими мыслями… И только Бог знает, какие мысли роились в её голове.

– И, что страннее всего, она ведь не помнит, как и о чём болтает в такие минуты… – заметила Мегера вслух.

– Или делает вид, что не помнит. Знаете, я боюсь, как бы ей не стало хуже.

– И эта клуша, Магдалена! Только и может, что молиться да молиться, католичка проклятая! Я просила её поговорить с твоей сестрой, но, видимо, результатов это не принесло.

– Я и сам говорил с нею, – произнёс Джон безэмоционально. – Она уверяет, что хорошо себя чувствует. Что здорова. Но мне иногда кажется, что у неё в голове таится какой-то особенный мир, скрытый от всех…

После этих слов Мегера не могла не вспомнить былые деньки три года назад, когда Стерлинг, скрывая от Амелии свою настоящую личность, обманывал её. Какова была реакция несчастной, сломленной девушки… и тот нож, торчащий из груди их капитана… Мегеру пробрал краткий озноб от этих воспоминаний. Вот он – результат самоуверенности Стерлинга. А вдруг в следующий раз одной раной будет не отделаться?

Мегера скосила глаза в ту сторону, где на другом конце спальни, за шторой, спала Амелия. Джон прав, и предугадать, как его сестра поведёт себя завтра, и послезавтра, уже никто не мог.

– Что ж, у Томаса есть своя голова на плечах, и, наверное, не зря он оставил Амелию, как замену самому себе, – произнёс парень уже несколько воодушевлённо. – До этой поры всё было вполне неплохо. Ну… кроме того случая, на охоте…

– Ладно, ладно! – Мегера махнула рукой. – Думаю, не долог тот день, когда Стерлинг и остальные вернутся назад… Кстати, чего это ты там перечитываешь с утра пораньше?

– Отыскал среди нашего барахла старые книги. Тут есть записи об Ольденбургской династии.

– Это что ещё за название?

Джон лукаво взглянул на неё и улыбнулся, как обычно делал это, когда ощущал своё умственное превосходство над бывшими пиратами.

– Это царствующая в Европе династия, особенно в Дании, откуда родом моя мать. Старик О’Нилл часто рассказывал, что мама являлась им дальней родственницей. Но вряд ли нынешний король что-то об этом помнит…

– Вот те, на те! – Мегера хмыкнула. – Так вы с сестрой не только шотландские лорды и леди, вдобавок ещё и королевских кровей!

– Мы больше шотландцы всё же. Всегда были католиками и роялистами. И любителями восстаний, конечно… – ответил Джон с заметной грустью в голосе. – Кто знает, где бы мы были сейчас, если бы отец не поддерживал Стюартов…

– И чего это твоя сестра не просыпается? Обычно она уже одета в это время!

Прервав исторические поучения юного МакДональда, Мегера, которая сама была порой не прочь проспать, с возмущением направилась к задёрнутой шторе и заглянула внутрь. К её удивлению, на этой стороне комнаты было пусто. Кровать заправлена, на подушке лежал женский белый чепец.

– Что там такое? – спросил Джон, понимая, что Мегера просто стоит и молчит.

– А ну, иди сюда!

Парень тут же подбежал к ней и одёрнул ткань, разделявшую спальню.

– Где она?! – рявкнула женщина, впившись в его плечо тонкими пальцами.

– Я думал, она спала! Я не знаю, клянусь!

Едва не взревев в голос от гнева, Мегера развернулась и бросилась вниз, на первый этаж. Плохо соображая, но, всё же скоро собравшись с мыслями, Джон обулся, схватил со стула свой старенький камзол и побежал следом, искать пропавшую сестру.

***

После ночного дождя в лесу пахло влажной землёй и отсыревшим деревом. Тропы, проложенные поселенцами, ещё не подсохли, когда Амелия повела коня южнее от привычных мест для охоты. Было тихо и безветренно и лишь иногда слышно, как рылись в норах грызуны, или очередная птица вскакивала с ветки дерева, устремляясь ввысь.

Из форта она выехала совсем рано, с первым криком петуха. Над частоколом вокруг поселения едва-едва был заметен рыжеватый свет восходящего солнца. Конь, которого взяла Амелия, был послушным, хоть и не жаловал чужих, кроме хозяина, но мистер Дэвидсон ни раз обмолвился, что она могла брать его для собственного пользования.

Как и много раз до этой прогулки, покидая обжитый кусочек земли, погружаясь всё глубже в дикий лес и удаляясь прочь от скопища людей, Амелия поняла, как легко ей дышится свежим лесным воздухом, как ровно бьётся сердце, когда она перестаёт ощущать поблизости всякие признаки человека. Ни запахов жарки и варки, ни перекличек сторожей, ни жидкой грязи под ногами, стоптанной двумя сотнями сапог ежедневно…

Наконец, уединение с природой и самой собой напоминало ей о доме, о Гебридах и Хайленд. Никому ещё за все три года пребывания здесь она не призналась, как сильно скучает по просторным равнинам к западу от Сторновей, по узким пляжам Мангерста и озёрам, похожим на стекло… По горным тропам Хайленд, по бризу, тянувшемуся от океана в Форфар с востока… Даже по Эдинбургу с его многочисленными пригородными домишками, утопающими в зелени, аббатствами августинского ордена в центре столицы и дворцами в стиле ренессанс…

В последнее время окружающая атмосфера и даже люди, находящиеся рядом, давили на неё, словно предгрозовой воздух, и она ощущала беспокойство и волнение, то и дело мысленно возвращаясь на родину… Едва они обустроились в новом форте, где жили вполне приветливые европейцы, Томас уехал, несмотря на её уговоры остаться, и жизнь превратилась в один сплошной поток из смиренного ожидания. Месяц, второй, пятый… Шла война за право владеть колониальными территориями, и то тут, то там вспыхивали конфликты с индейцами. Каждый раз кто-то умирал. Каждый раз приходилось мириться и привыкать.

Для Амелии такая жизнь стала похожа на заключение в клетку. К тому же Томас написал ей всего два раза, из-за чего она боялась и злилась ещё больше.

Магдалена дни напролёт молилась, предаваясь протестантскому влиянию местных, оставшиеся мужчины – в основном старики и больные, не способные сражаться – охотились и строили хижины. Ей же, жене преследуемого лорда и бывшего пирата, оставались домашние заботы… которые Амелия терпеть не могла. Всё чаще они с Мегерой ссорились, из-за чего атмосфера в общине витала довольно напряжённая. Амелия пыталась быть добропорядочной и скромной христианкой… на что её хватало минимум на сутки.

И снова душа рвалась на север, к мужу. И снова она писала ему письма, желала скорейшего возвращения, чтобы они смогли, наконец, обрести друг друга и создать семью… С какой завистью она порой смотрела на Дженни и её сына и на местных ребятишек, снующих по территории форта целыми днями.

Ей не нужно было чужое утешение. Ей нужен был её муж и его обещание лучшей жизни. Но он не возвращался. И ежедневно, едва ли не каждую минуту подобного замкнутого существования мысли о том, что он бросил её, как однажды отец бросил их с Сарой, сводили её с ума. Приходилось прилагать кошмарные усилия, чтобы отвлечься и снова не впасть в состояние тупого онемения.

Так проходили недели, сменялась погода, цвета вокруг, запахи – всё менялось, и Амелия, словно одинокая рыбка в аквариуме, с расстояния наблюдала за этими переменами, не в силах стать их частью.

Очередное пасмурное утро она решила провести на охоте. В конце концов, после рассвета тучи стали рассеиваться, солнце немного пригрело её, и, проехав поляну, углубившись в густой лес, Амелия пустила коня шагом. вокруг было очень тихо. Между деревьев то и дело проскальзывали золотистые лучи, падая поваленные стволы, давно уже сгнившие, на кусты и пни, покрытые мхом.

Амелия давно уже привыкла к самостоятельности. По утрам она не дожидалась Магду, одевалась и причёсывалась сама, предполагая, что пора отвыкать от забот прислуги – она перестала принимать Дженни за горничную, теперь, в подобных условиях, они все были равны. Этим утром Амелия наскоро причесалась и заплела косу (после первой высадки на берег Нового Света её волосы быстро отрасли); поверх нижней сорочки она надела корсаж из плотной ткани с лентами спереди, которые туго затянула; затем бриджи брата и сапоги, а поверх, поскольку погода уже начала портиться, дорожное шерстяное платье с длинным разрезом слева, чтобы было удобнее сидеть в седле.

Вот так, без особых приготовлений, она собралась, на конюшне оседлала коня Дэвидсона, не забыв при том с собой лук и несколько стрел, и выехала за пределы форта как раз в тот момент, когда часовой – мистер Барнс, кожевник из их колонии – ходил за курительной трубкой.

В конце концов, волнение и тревога покинули её, стоило только погрузиться в лёгкий утренний туман, окутавший форт. А затем и он растаял, и, наконец, солнце явило тепло в дикий лес территории Катоба, Северная Каролина. Вскоре Амелия стала замечать проснувшихся птиц, вроде тетерева или дикой индейки. Два раза, высоко в небе, она увидела малого ночного ястреба. Совы, прячущиеся в ветвях деревьев, змеи, ползающие среди кустов, а также ягоды, грибы, мох, пригодный для врачевания – всё это уже было для неё весьма знакомым. Она вспомнила, как долго они с Джоном изучали местную фауну, чтобы иметь преимущества во время охоты.

Парочка больших зайцев промелькнули возле тропы, Амелия проследила за ними взглядом, затем осторожно направила коня туда, где они скрылись. Затем обнаружила следы крупного рогатого животного, вернее всего, молодого оленя.

Пока конь осторожно вышагивал по покрытой мхом влажной земле, огибая кочки и норы, Амелия уверенно, выпрямив спину и крепко сжимая бёдра, разглядывала переменчивую местность: уже вскоре послышался шум воды, а значит один из многочисленных ручьёв, спускавшийся сюда с гор, был близко.

Обычно во время таких прогулок она только и делала, что думала о Томасе и пыталась выбросить из головы его непрошенный образ, пусть и с большим трудом. Мысли о нём мешали сосредоточиться на следах или шуме вокруг. Но он всегда был в её голове, днём и ночью, когда она не могла заснуть, и ничего не могла с этим поделать.

Амелия сама не заметила, как спустилась к широкому неглубокому ручью. Здесь следы оленей были куда отчётливей. Девушка верхом пересекла ручей и вдохнула полной грудью воздух, ставший словно ещё свежее и прозрачнее.

– Во снах меня ждёт верный друг мой; любовь, что дана с небес, – напела она вслух, чтобы отвлечься; улыбнулась, чуть натянула поводья и свернула правее, в чащу. – Он стал всем, что я знала, любила, ждала. Я с ним обручена навек.

Где-то в стороне послышался топот или же частые шлепки по дереву, словно кто-то бил ладонью по стволу – Амелия пригляделась и увидела парочку бобров, копошащихся на груде брёвен и ила. Днём их было почти не увидеть, и девушка улыбнулась, умилившись этой простой занятной картине.

–Утром я обвенчаюсь с ним, клятву отдам, – протянула она мелодично, – руку, сердце, мой обет…

Где-то в траве, меж деревьев, пробежала сосновая полёвка. С ближайшего дерева осыпалась хвоя – скорее всего, там рыскала чёрная белка, или лисья, как её называли местные.

– Он от плоти моей, кровь от крови, и я с ним обручена навек…

Наконец, Амелия остановила коня, спешилась и похлопала его по могучей шее. Затем сняла прикреплённые к крылу седла лук и колчан и привязала повод уздечки к поваленному бревну.

Два молодых оленя, которых Амелия приметила издалека благодаря тому, что лес в этом месте поредел, неторопливо передвигались по узкой поляне, то останавливаясь и склоняя морды к траве, то снова двигаясь. Они не замечали её, она находилась достаточно далеко и не выдавала себя, поскольку привыкла подолгу сидеть тихо и неподвижно.

Встав на одно колено, девушка взялась за лук, вытащила одну из пяти своих стрел, положила её на рукоять, затем сосредоточилась: слегка прищурилась, тремя пальцами стала натягивать тетиву до уголка губ и выбрала одного из двух оленей. Внезапно второй, не ставший её мишенью, вытянулся, навострил уши и рванул с места. Но не первый. Он опоздал, пусть и на мгновение, но он слишком долго прислушивался.

Пущенная стрела пробила его шею. Даже несмотря на это ранение, животное бросилось прочь, однако для быстрого и мгновенного разворота ему не хватило сил. Он был слишком напуган. Амелия ничуть не колебалась. Уже два года она отлично владела луком для охоты, как с юности стреляла из ружья или орудовала клеймором – всё это благодаря графу Монтро, который не препятствовал её далеко не женским увлечениям, а в какой-то мере даже поощрял.

И каждый раз, стреляя дичь, пуская очередную стрелу в животное, Амелия вспоминала его – своего дядю – и мысленно успокаивалась. По нему она скучала тоже.

Второй выстрел был столь же чётким и скорым; видимо, стрела задела позвонок в шее – олень упал в траву и дёрнулся лишь раз. Амелия выдохнула, опустив лук. Она не любила добивать зверьё, не любила, когда они мучались. Её не волновал способ умерщвления, к этому она привыкла. Но мысль о чужой боли заставляла её нервничать… почти страдать. Из-за таких мыслей у неё часто болела голова.

Тем утром она подстрелила ещё двух кроликов и тетерева. Не слишком богатый улов, но она была одна, к тому же долго провозилась с тушей оленя – на коня закинуть его так и не удалось, он был слишком тяжёлый. Пришлось волоком тащить его, привязав верёвкой к седлу позади. Чтобы не слишком повредить тушу, Амелия выбрала другой путь – объехала чашу и нашла старую тропу, сплошь покрытую хвоей и коричневыми листьями.

Оставалось около мили до форта, когда она почувствовала на себе чей-то взгляд. Амелия обернулась, остановив коня посреди тропы. Слева от неё был реденький лес, справа – мелководье ручья. И там, позади, на самом ближайшем горном выступе, тянувшемся с Аппалачи, она заметила всадника и узнала его. Это был ирокез, молодой и высокий, с густыми тёмными волосами, выбритыми на висках; у него был тяжёлый пристальный взгляд и плоское, словно ещё не растерявшее детских черт, лицо. Он всегда был полураздет, с дорожной сумкой на плече, сделанной из шкуры какого-то зверя, и вечно носил с собой ружьё. Амелия не раз видела его на территории катоба, которые очень давно воевали с ирокезами, и не могла понять, чего он добивался – приходя сюда в одиночку, высматривая что-то с горы, а затем просто исчезая.

Вот и сегодня он сидел на своём коне-аппалуза, смотрел на неё, недвижимый, словно статуя, пока Амелия сама не тронулась с места. У неё было странное предчувствие, несмотря на то, что этот индеец никак не проявил враждебности, от его взгляда ей было не по себе.

За частоколом, едва она въехала в приоткрытые ворота (разумеется, часовые заметили её ещё вдали), Амелию встретили Мегера и Джон. Брат тёрся за спиной бывшей пиратки с таким виноватым видом, будто его уже отчитали вместо сестры. Мегера же… вполне оправдывала своё прозвище.

Не успела Амелия спешиться и всучить подошедшей к ней женщине кроликов, Мегера тут же бросилась на неё с криками:

– Сумасшедшая! Идиотка! Чем ты думала?! В одиночку вглубь леса? На кой чёрт?

– Я охотилась, – бросила Амелия, глядя на неё исподлобья; она уже вовсю готовилась к очередному скандалу. – Видишь оленя на земле?

– Полоумная дура! Мало того, что вокруг полно гризли и волков, так ещё и чероки и ирокезы норовят к нам подобраться! Их уже несколько раз видели в округе…

Амелия грозно взглянула на подругу, но промолчала. Меньше всего ей хотелось ругаться, но она была готова к этому. Мегера слишком её опекала – так ей казалось. Амелия, разумеется, предпочла промолчать о парне-ирокезе, который следил за нею сегодня; пока Мегера бранилась, не скупясь на эпитеты, девушка вздохнула, поправила юбку дорожного платья и зашагала в сторону внутреннего двора дома Дэвидсона.

– Не смей! Не смей отворачиваться от меня и уходить! – женщина вдруг крепко схватила её за руку и дёрнула на себя. – Я не договорила…

– А я закончила…

– Ты не будешь вести себя, как дитя, пока твоего мужа здесь нет! Ты не посмеешь больше подвергнуть опасности ни себя, ни кого-либо из этих людей!

– Чего ты от меня хочешь?! – выкрикнула Амелия ей в лицо; они стояли друг напротив друга, словно взбесившиеся кошки. – Я делала всё, чтобы жизнь в этой глуши стала для нас сносной! Прекрати думать, будто я стану послушной домоседкой, которая целыми днями только варит, стирает, нянчит чужих детей, штопает и вышивает, и снова стирает, и варит, и…

– Ах ты… маленькая дрянь! Стерлинг оставил на тебя своих людей, доверил тебе их жизни, потому что решил, что подобная миссия достойна дочери МакДональд. Но ты ведёшь себя, как малый ребёнок, непослушный, невежественный…

– Мегера, прошу тебя, не надо! – воскликнул Джон, но никто его не услышал.

– А я просила этой милости? Я просила, чтобы он бросал меня ради той дурацкой войны? Никто из его людей не просил оставлять нас здесь одних! – Амелия вырвала руку из цепких пальцев Мегеры и оттолкнула её от себя. – Не смей так разговаривать со мной!

– Нашлась мне тут, принцесса! Твои звания и титулы не играют на этой земле никакой роли, – рявкнула женщина.

Тогда Амелия выпрямилась, тряхнув головой так, что кончик косы ударил её по щеке, и произнесла пропитанным гневом голосом:

– Однажды все мои титулы могут спасти ваши жалкие жизни – твои и этих людей. Помяни моё слово. Ты ещё пожалеешь о том, что сказала.

Она уже было развернулась, чтобы уйти, гордо подняв голову, как вдруг с восточной башенки раздался звук колокола – условный сигнал тревоги. Джон тут же побежал к воротам, как и две женщины, работавшие во дворе. Четверо лошадей и трое всадников въехали в форт, и Амелия едва сдержала крик – один из них, Джордж Лионелл, был весь в крови.

– Что произошло?! – воскликнула Мегера, бросаясь к нему.

Мужчину осторожно спустили с лошади, а двое других наперебой забормотали:

– Их было десять или двенадцать!

– Начали стрелять откуда-то из леса! Мы и не заметили!

– Джорджа задела пуля! Прямиком в ключицу… Дева Мария! Столько крови полилось…

– Мы помчались назад, как вдруг ещё четверо выскочили перед Жеаном, преградили ему путь и стащили с лошади…

– Что? Господина Брунеля забрали? – переспросил Джон дрожащим голосом; он давил на рану Лионелла так сильно, как только мог; меж его пальцев всё ещё сочилась кровь. – Но кто? Кто напал?

– Ирокезы… – ответил осевший на землю мужчина. – Не иначе, ирокезы! Видели их одежду… и ружья, которые они покупали у французов…

Джордж Лионелл дышал тяжело и часто, его лицо было бледным, а губы потрескались и высохли.

– Кто-нибудь! Принесите воды! – позвал Джон.

– Я не верю! Не верю! Бедняга Жеан! – Мегера в отчаянии вскочила с места. – Какого дьявола ирокезы пробрались на территорию катоба? Как так получилось?

Но рассуждать было некогда: позвали на помощь, чтобы отнести раненого под крышу и обеспечить ему всё возможное лечение. Затем стоило организовать отряд для поисков Брунеля…

В это время Амелия стояла поодаль, наблюдая за развернувшейся сценой со стороны с каким-то тупым смирением в глазах. Поначалу Мегера хотела подойти к ней, но вдруг увидела, как изменилась в лице дочь МакДональд… И там, стоя посреди грязного двора, пропахшего хлевом и влажной землёй, Мегера вдруг ужаснулась… потому что никогда прежде не видела, как смертный человек превращается в чудовище.