Читать книгу Школьная дьяволиада - Елена Цареградская - Страница 5

Школьная закулисная жизнь часто представляет собой явление трагическое. Историк школьных нравов увидел бы сегодня, как личность выталкивается из учительской среды, как нездоровая конкуренция раздирает профессию, как резко падает культурный уровень средней школы. Умственный ясновидец, он обнаружил бы ростки печального будущего в симптомах её нравственного неблагополучия в современной жизни.

В нулевых годах нашего века директорское кресло в престижной школе российского города – миллионника заняла Мальвина Аркадьевна Попугайская. Тридцатипятилетней дебютантке хотелось произвести впечатление на начальство: предстояла демонстрация школы после летнего ремонта перед комиссией из РОНО.

Стояла редкая августовская жара. Часто шли слепые сияющие дождики. После них на школьном дворе играло солнце в лужах на асфальте, нарядно блестела зелень берёз, лип и елей, одуряюще пахли розы, царские кудри и флоксы. Тучки быстро таяли, солнечная синева становилась снова стерильной, и необыкновенно парило.

Мальвине Аркадьевна некогда было страдать от анафемского зноя из-за уймы недоделок. Ярко-рыжая Попугайская, в жёлтом сарафанчике из жатого ситца, летала по трёхэтажному зданию школы, новый завхоз, энергичная полная женщина в синем халате, едва поспевала за ней. Гордая своей новой социальной ролью, Мальвина Аркадьевна высокомерным голоском отдавала приказания малярам и уборщицам, сантехнику и плотнику. Её можно было увидеть и в школьном саду, где ученики под присмотром учителя биологии вырезали старые сучья вишнёвых деревьев и смородиновых кустов, подстригали шиповник и украшали дорожки бордюром из маргариток и анютиных глазок; и на стадионе, куда привезли скамейки для трибун; и на внутреннем дворике, у контейнеров со стройматериалами. Воздух вокруг фигурки с осиной талией так и кипел от хозяйственного энтузиазма. Кто бы мог подумать, что эта тоненькая, такая усердная женщина испортит репутацию солидной школы, принесёт ей скандальную славу!

За три десятка лет в трёхсотой школе, в которой демократизм, человечность, вежливость были этической нормой, сменилось три директора.

Первый директор школы, Михаил Станиславович Архангельский, превосходный математик, одаренный воспитатель и организатор, понимал, что школа – это, прежде всего, состав учителей: от их культуры, эрудиции, таланта и вдохновения зависит качество обучения и воспитания. Вот почему Архангельский тщательно подбирал единомышленников-энтузиастов, чтобы руководить воодушевляя. Это был магнетический директор: сила личности, которую рождают высокие достоинства и талант, притягивали к нему и учителей и учеников.

Школа получается такой, какой у неё директор. От его характера, способностей, опыта зависят школьные отношения. Нет на свете средства сделать школу хорошей при плохом директоре. Ей поможет разве только пожар, но без человеческих жертв. Гуманный, умный директор важнее для школы, чем дюжина новшеств.

И трёхсотая расцвела. Это было золотое время в её истории, Периклова эпоха. Иногда и в застойные советские годы в школах встречались чудеса: ведь педагогика не только наука, но и мудрое искусство, поэтому в ней могут происходить разные уникальные явления.

Свой творческий союз с директором учителя любовно окрестили «пифагорейским братством»: их связывали высокие воспитательные цели, педагогическое сотрудничество и сердечное тепло. Единый коллектив взрослых и детей «срастался под сенью муз». Культурную ауру школы создавали коллективные творческие дела, в которых ребёнок учился гармонии человеческих отношений. Что может быть прекраснее для развития детей общешкольных праздников культуры с театральными спектаклями, литературными балами, концертами! Сколько счастья и гордости в том, что и твои огни сверкают в этом фейерверке искусства!

Золотым ключиком, открывающим ребячьи сердца, стала коммунарская методика воспитания. При таком качестве школьной жизни, которое предполагает равенство взрослого и ребёнка, право на уважение и доверие, взаимную требовательность, юный человек растет внутренне свободным, открытым для нравственных поступков и радостного творчества. Глубинное общение, при котором ученики забывали, что их воспитывают, преображало детей. Словно сквозь невидимые волшебные очки «пифагорейцы» умели разглядеть в каждом ученике «изюминку»: что-то он должен был делать лучше всех.

Рождалось взаимопонимание – и исчезали проблемы с дисциплиной. Там, где царит высокий дух, порядок появляется сам.

Создавая передовую гуманную педагогику, «пифагорейцы», смельчаки и романтики, обрекали себя на критику и недовольство разных начальников. Советская школа имела чёткий социальный заказ – воспитывать политических борцов. «Пифагорейцы» же делали ставку на человеческую порядочность и самобытность.

Настоящий учитель – садовник. Он бережно помогает каждому питомцу расти духовно, создавая культурную среду для развития в нём личности. Воспитывают и обучают не столько программы, учебники, технологии передачи знаний, сколько личность учителя. Духовность – способность осмысленно и нравственно жить – передаётся, как донорская кровь, от человека к человеку.

Новая практическая педагогика позволяла учить без «двоек». Учителя трёхсотой были широко образованными людьми и умели учить, к научным и духовным истинам они шли вместе с детьми. Их вера в таланты и успехи ребят заставляла тех изо всех сил тянуться вверх по лестнице знаний. Подвижническая деятельность «пифагорейцев» принесла трёхсотой славу в городе: в неё стремились отдать детей. Эта школа, где ребята дышали воздухом высокой культуры, стала для них родным домом.

Звезда Архангельского закатилась внезапно и таинственно. Новый директор, Андрей Константинович Мамонтов, который, к счастью, оказался вегетарианцем и не тронул «пифагорейцев», был отменным географом, но не генератором идей. После исчезновения творческого лидера температура духовной атмосферы была уже не та. Пытаясь сберечь яркий педагогический цветок, Мамонтов шёл на компромиссы с властью, у которой, как известно, есть рычаги давления на школу: финансы, аттестация, льготы. Советская наробразовская система пользовалась ими для запрета на всё новое. Послушание и усредненность были залогом стабильности школы.

Когда стали свертываться педагогические эксперименты и съёживаться свобода, в школьном корабле возникли пробоины: ушло несколько знаменитых в городе учителей. Вот тогда и появились в школе педагогини, плоть и кровь учительской образованщины.

Считается, что в учителя идут по призванию. Такое мнение – наивная и печальная иллюзия. Не всякий дипломированный учитель, даже увенчанный званиями, – истинный профессионал, мастер школьного дела.

«Блатные» педагогини, принятые в трёхсотую по протекции, имели высшую профессиональную категорию, добытую разными неправдами. Они не умели талантливо учить детей, не любили их и не понимали, а педагогический труд воспринимали как дрессировку. Больше всего педагогинь интересовал процент успеваемости их подопечных. Из авторитарных школ, где педагогини работали раньше, они принесли с собой их вирусы: запреты, угрозы, наказания. В школе их привлекала власть над детьми, награды и премии за дутые показатели. Чтобы понравиться Мамонтову, эти амбициозные дамы вынуждены были маскировать свои авторитарные убеждения.

Постепенно и орлы стали жить на птичьих правах. Андрею Константиновичу не суждено было удержаться у школьного руля: балансировать долго было нельзя – канатоходца ожидала трагедия. Сердце человека, эквилибристические усилия которого оказались напрасными, распятого на кресте душевной муки, не выдержало.

Предшественнику Попугайской, Валентину Ивановичу Сусальному, который возглавил школу в перестроечное время, достался пёстрый педагогический коллектив: «пифагорейцы», новые учителя и малая толика педагогинь. Этот пластилиновый директор ладил с начальством и интеллектуально зависел от своих завучей. Преподавал он физкультуру. Не по силёнкам было новому администратору отважиться на педагогический поиск! От коммунарства остались одни воспоминания, хотя наступила пора расцвета для педагогики сотрудничества и авторских школ. И «пифагорейцев» потянуло вон из школы. Валентина Ивановича устраивало, что в отчётах РОНО школа давала сведения о высоких показателях, и не печалило, что в ней завелась червоточина лжи, причина которой таилась в бездарности, творческой бескрылости педагогинь.

Но там, где нет правды, там нет и нравственности. Маленькая ложь всегда грозится вылиться в большую. Последствия учительской лжи не замедлили сказаться: начались проблемы со старшеклассниками, о которых читатель узнает впоследствии.

И все-таки трёхсотой везло. Не было у Валентина Ивановича деспотических замашек. Его административная команда цинично не давила на учителей, требуя нужных оценок, не мучила их жёстким оскорбительным контролем. Человек без блеска ума и таланта, Сусальный, однако, сохранил дружескую атмосферу в учительском коллективе. Валентин Иванович так бы и имел репутацию мягкого, душевного человека, если бы не история с Езерской. Сколько иногда нужно мужества и мудрости, чтобы не потерять доброты! А может быть, за доброту принимали слабый характер, а нравственную трусость – за терпимость?

То ли из-за шума вокруг золотой медали, то ли из-за финансовых махинаций завхоза школы, соучастником которого, по слухам, был и Сусальный, – точно неизвестно, почему директора отправили на пенсию.

Для среднестатистической директрисы Попугайской бюрократическая система, которой она ревностно начинала служить, была важнее, чем учителя и ученики. При таких администраторах, как она, школа живет так, как ей приказали жить сверху. Как правило, такая школа – казённый дом, где ребёнок не самобытная личность, а учащийся; учитель не духовный наставник, а реализатор государственной программы; родитель не самый близкий для ребёнка человек, а лицо, ответственное за его воспитание; директор и учителя не сотрудники, а начальство и подчинённые. В такой школе учителя – «винтики» бюрократической машины. А с «винтиками» хорошей школы не построишь. Главное для директора – бюрократа – высокий процент учебной успеваемости, большое количество золотых, серебряных медалистов и новоиспечённых студентов: по этим показателям оценивается деятельность школ в чиновничьих эмпиреях. Но школа существует для детей, а не для показателей, которые можно и подделать, если пойти на сделку с нечистой силой. Школа, прежде всего, духовное дело, а духовность не оценивается цифрами.

По правилам делания карьеры самым способным становится самый бездарный. Чем меньше у человека способностей, тем больше он способен на всё. Все карьеристы – моральные дальтоники. Попугайская принадлежала к этой бесславной породе. Все усилия её маленького житейского ума уходили на создание своего делового имиджа. Как Мальвина Аркадьевна старалась быть очаровательной в глазах начальства! Даже улыбки примеряла перед зеркалом.

Единственная дочь, Попугайская привыкла чувствовать себя божком ещё в родительском доме, где плясали под её дудку. В детстве долгожданного ребёнка нежили и наряжали, как куклу, выполняли капризы баловницы. Мальвина не знала, что такое душевная боль, от которой её оберегали. Имя девочке дали претенциозное, с расчётом на сказочную судьбу.

Мать Мальвины Аркадьевны, Раиса Эдуардовна, не стеснялась хвастаться своей дочкой перед сотрудницами бухгалтерии трикотажной фабрики, где работала после окончания техникума. Это была темноволосая сдобная женщина с резкими чертами надменного лица и грудным голосом. Раиса Эдуардовна не была дантисткой, но смотрела в рот своему представительному мужу, которым очень гордилась.

Аркадий Арсланович Попугайский, высокий осанистый брюнет с яркой восточной внешностью, был директором цирка. В смутные времена перестройки у этого циркового льва, выходца из партийной номенклатуры, развернулся талант дельца. Это была пора, когда пускали в ход слова, придавая им видимость новых идей и околпачивая простаков. Надо сказать, что Аркадий Арсланович был честен, пока не появились соблазны. Избыток жизненных сил рвался из него наружу, превращая жизнь, кипящую вокруг него, в цирк. У Попугайского был нрав кавалериста: он мнил себя способным перескочить через все препятствия и выйти победителем в жизни. Это был смышлёный жулик, но такой приятный, что начальство закрывало глаза на его авантюры с кредитами. Раиса Эдуардовна, обожавшая модные курорты, не задумывалась, откуда у благоверного шальные деньги.

В семье Попугайских был интеллектуальный вакуум: родители Мальвины Аркадьевны отличались широкими бытовыми запросами. Их двухкомнатная кооперативная квартира в центре города блестела лаком дорогой мебели и хрусталём, там царил безукоризненный порядок, но книг было плачевно мало.

Желание властвовать и первенствовать, быть всегда на виду, всем нравиться уже в школе владело Мальвиной чрезвычайно. Она была заводилой у мальчишек, выучилась стрелять в тире, чтобы утереть им нос, а вот задушевной подружки у неё не было. Старательная, но недалёкая, бойкая Попугайская стала правой рукой классного руководителя и комсоргом класса. Вызубрив иллюзорно нравственную фразеологию, она пламенно трещала на комсомольских собраниях, сооружая словесные вавилоны. Учась в школе, юная Мальвина всегда чувствовала особую защищённость: по праздникам Раиса Эдуардовна преподносила учителям презенты. Но, купаясь в родительской любви, избалованная девушка не испытывала большой благодарности к самым близким людям и жила в наивной уверенности, что пришла в мир для счастья. Есть дети, которые любят своих родителей и всё же остаются эгоистами: мешает обожание собственной особы. Из-за недостатка витаминов нравственности у Мальвины развился духовный авитаминоз, но она не подозревала о болезни, считая себя вполне безгрешной.

Почему же Попугайская, лишённая острого языкового слуха, равнодушная к духовной красоте литературы, безразличная к чужим детям, выбрала филфак пединститута? Вероятно, ей было всё равно, где учиться. Главное – получить заветные «корочки» о высшем образовании. У отца Мальвины Аркадьевны нашлись связи на филфаке, и её «протолкнули». Студенткой Попугайская была заурядной, звёзд с неба не хватала: не позволял интеллект, зато одерживала победы на любовном фронте. Дважды ей кружил голову марш Мендельсона. Но, побывав замужем и обзаведясь в последнем браке хорошеньким кудрявым малышом, она разочаровалась в прелести уз Гименея.

После развода со вторым мужем и внезапной смерти щедрого отца Мальвина Аркадьевна, привыкшая сорить деньгами, оказалась на бобах. Синяя птица счастья улетела из золотой клетки. Туго стало жить на алименты и учительскую зарплату. Надо было приспосабливаться к новой жизни. Только карьера могла выручить из финансовой беды. Вот тогда Мальвина Аркадьевна вспомнила о родственных связях, нити которых тянулись в туманную сферу административных верхов, и Раисе Эдуардовне пришлось идти на поклон.

Трамплином для прыжка в директорское кресло стала для Попугайской должность завуча по науке и информационным технологиям, полученная в результате хлопот Раисы Эдуардовны. Мальвина Аркадьевна тиснула в местный учительский журнал две компилированные статейки об «идеях гуманизации в инновационных формах преподавания русского языка и литературы», и на этом её «научная» деятельность завершилась. Пределом интеллектуального развития Попугайской стал культурный минимум.

Мальвина Аркадьевна кормила учеников постной духовной пищей. Не умея разжечь из своей души костёр, она вещала на уроках о нравственных ценностях, превращая их в общие места, которым никто не верил. С питомцами её связывала не любовь, а оценка в журнале. Шаблонные уроки Попугайской, на которых дети боялись говорить, потому что их учительница признавала только стереотипное мнение и запрещала иметь своё, утомляли и нагоняли скуку. Ученики Мальвины Аркадьевны не представляли, каким интересным может быть урок литературы. Они не знали ни полемики, ни открытий, ни разнообразных форм урока. Однако ей дали самый высокий профессиональный разряд и доверили руководство трёхсотой школой.

Назначение попугайских на административные должности – неписаный закон социальной жизни. Не капризная игра случая возвысила Мальвину Аркадьевну, а сила закономерности.

…В полдень в кабинет Попугайской постучали. Вошла симпатичная женщина средних лет в голубом джинсовом костюме, украшенном тиснёным узором. Пышные пепельно-русые волосы незнакомки, подстриженные в стиле «каре», слегка вились. В руке она держала изящную светлую сумку делового покроя.

– Здравствуйте. Я Елизавета Николаевна Езерская. Учитель русского языка и литературы, – мягко сказала посетительница.

«Как статуэтка! « – с неприязнью подумала Мальвина Аркадьевна, разговаривая по телефону, и, кивнув, жестом пригласила незваную гостью присесть.

Езерская осмотрелась. В кабинете был сделан евроремонт. Офисная мебель, кожаный диван, керамические горшки с экзотическими цветами, шторы из нежно-розовой органзы – всё было новым и создавало уют. На директорском столе появился компьютер, на тумбочке – ксерокс.

– Слушаю Вас! – закончив разговор, сказала директриса.

– Пять месяцев назад я преподавала здесь, но была вынуждена уволиться…

– Знаю, знаю о Ваших выкрутасах! – бесцеремонно перебила Елизавету Николаевну Попугайская. – Творите чёрт знает что! Звёздная болезнь одолела? Считаете, что Вам всё позволено? Скандальной славы захотелось? Думаете, незаменимых людей нет? Чтобы быть незаменимой, нужно постоянно меняться! Вы нарушили стандарт отношений в нашей профессиональной среде!

– Я Вас не понимаю. – Искреннее недоумение плеснуло в красивых голубых глазах Езерской.

Попугайская высокомерно улыбнулась и стала говорить с апломбом:

– Все здравомыслящие люди живут по известным неписаным законам, которые позволяют комфортно устраиваться в жизни. Эти законы играют первую скрипку в обществе, хотя о них и не принято говорить. А Вы как с луны свалились! Чем больше в человеке гибкости и хватки, тем он устойчивее в жизни! Без неписаных правил успешно не проживёшь. Я вам разжёвываю азбучные житейские истины. Не умеете приспосабливаться – учитесь у других! Столько есть возможностей для тренировок! Надо по-философски закрывать глаза на некоторые изъяны нашей профессии. Правда – яд. Чтобы она была лекарством, её надо дозировать!

Пока экспансивная Мальвина Аркадьевна цинично «просвещала» Езерскую, та разглядывала шаблонную, как у зстрадной дивы, внешность своей визави. Карие кукольные глаза Попугайской не светились ни добротой, ни живой мыслью. Высокомерный взгляд и капризный изгиб карминных губ портили её тонкое восточное лицо. Пронзительно-жёлтый сарафан с оборкой, малахитовые бусы, рыжие крашеные волосы, короткие и жидкие, взбитые на затылке, яркие длинные ногти – всё в облике колоритной директрисы было рассчитано на внешний эффект, резало глаз, грешило против хорошего вкуса.

Увидев, с кем имеет дело, Елизавета Николаевна решила молчать, но не сдержалась и с живостью сказала:

– История знает немало примеров, когда люди наперекор неписаным правилам поступали по чести, совести, независимости убеждений и становились предметом величайшего уважения. Да и наше время украсили имена академика Лихачёва, правозащитника Сахарова, писателя Солженицына…

– Ну, это титаны, – махнув рукой, сказала директриса. – А мы обыкновенные люди.

– Духовными титанами становятся.

– Глубокая нравственность сделает учеников, за которых мы несём ответственность перед их родителями и государством, беззащитными, неудачниками. Во всем нужно чувство меры. Сейчас другая жизнь за окном.

– Наоборот. Душа ребёнка станет сильной и красивой. А лёгких времён не бывает. Для того, кто мыслит и имеет совесть, всегда будет трудно. Кристально нравственная жизнь – мученический подвиг. Нравственность, в отличие от морали, не может быть удобной. Только сопротивление безнравственным обстоятельствам создает личность. Как говорил Стендаль, опираться можно лишь на то, что оказывает сопротивление.

– Ваш Стендаль играл в парадоксы!

– Отнюдь. Он видел их в жизни. Что давало праведникам силу нести свой крест? Блаженство от смысла и красоты добра! Вот Вам ещё парадокс. Ведь чистая совесть, за которую приходится дорого платить, – и радость, и ясность, и равновесие души. Тот, у кого есть душа, не проживет жизнь без боли. Вы правы: мы несем ответственность за наших учеников. И перед Вечностью тоже. Если развивать их нравственно и поступать так, как говорим на уроках, то, возможно, неписаные законы, превращающие социальные нелепости в норму, перестанут главенствовать в нашей стране. Без нравственной прививки школа не избавится от своих хронических болезней: лжи, показухи, насилия, обезлички…

Мальвину Аркадьевну раздражала непринужденная манера разговора собеседницы. Мальвина Аркадьевна была убеждена, что начальники всегда умнее подчиненных: такими им положено быть по должности.

– Думайте так на здоровье про себя! – воскликнула директриса, передернув плечиками, и приосанилась в кресле. – Для начальства не имеет значения, что думает простой учитель. Важно, как он поступает. У Вас слишком сложное представление о жизни.

– Я не могу жить иначе. Хоть арестуйте меня! – весело улыбнулась Езерская.

– Я подумаю. Заключить Вас под стражу я всегда успею, – обнажив крепкие белые зубы, засмеялась Попугайская, невольно поддавшись обаянию шутки. – Учтите, свой ум и талант надо скрывать, чтобы не вызывать зависти.

– Скрыть талант невозможно. Он ярко проступает во всем облике человека. Да и чувство собственного достоинства не позволит его прятать.

Мальвина Аркадьевна знала истину всех карьеристов и стала наставлять на путь истинный Елизавету Николаевну, которая была старше её на семь лет.

– Главное в нашей профессии не реальная ценность учителя, а какой он в глазах начальства! Свои романтические идеалы запрячьте подальше. Без спасительной мимикрии не продвинешься: карьера застопорится. Вот неписаная мудрость жизни, – назидательно откровенничала директриса. – Знаете, каких подчиненных любят администраторы всех рангов? Смирных, ласковых, приятных.

– Мудрость, Мальвина Аркадьевна, бывает разная. Ваша – приказывает Серому Волку нарядиться Красной Шапочкой? – Легкая улыбка тронула румяные губы Езерской, её фиалковые глаза заблестели насмешкой.

Попугайская нахмурила изогнутые тонкие брови, на её лбу появились маленькая морщинка.

– Вы напрасно иронизируете. Если будете работать со мной – я ещё не решила! – Вам придется изменить свой характер!

В карих глазах директрисы запрыгали злобные искры, её смуглое лицо потемнело и стало мрачным. Она встала, давая понять, что аудиенция закончена, и надменно произнесла:

– Учитесь подстригать свою совесть по моде сезона. Я Вам позвоню. Если надумаю Вас взять.

Ох как не хотелось Мальвине Аркадьевне принимать на работу Езерскую! Какая борьба чувств поднялась в её душе! Попугайская не выносила внутренне свободных, нравственно не зависимых от конъюнктуры людей. Но было и другое. Такие женщины, как Елизавета Николаевна, становились её тайными врагами: она не прощала чужой красоты и стильности. Зависть, гибельная, как проказа, жила в глубине её эгоистического сердца.

После ухода Елизаветы Николаевны рассерженная директриса задумалась:

«Кто же возьмётся за сочинения десяти медалистов Езерской? И как ослушаться приказа РОНО вернуть её в школу? О, с этой учительницей хлопот будет невпроворот…»

Елизавета Николаевна с тяжёлым сердцем шла по школьному двору, мимо цветников к воротам. Попугайская перещеголяла всех директоров, с которыми ей пришлось встретиться на тернистой дороге школьной жизни. Как она мечтала работать с умным интеллигентным руководителем школы! На этот раз судьба приготовила ей страшное разочарование. Ноги её не было бы в этой школе, если бы не нравственный долг перед своими учениками, который она невольно нарушила, если бы не любовь к ним, если бы не их страстное желание, чтобы она вернулась…