Читать книгу Срывай с гвоздя крылья. Талант дается… каждому по его силе (Святое Евангелие) - Елена Чиркова - Страница 30

Слово – не воробей, вылетит – не поймаешь.

Я пожалела о содеянном сразу, как повесила трубку. Моя бурлящая злость, как назревший фурункул, вырвалась наружу гнойным потоком слов, и утихла. Исчезла.

Из гримерки я уже уходила разочарованная собой, расстроенная больная.

– Ну, че, дозвонилась? – Прищучила меня Кнопа. Как будто, не подслушивала, притаившись за дверью.

– Нет. – Соврала я и шмыгнула за другую сторону занавеса, на сцену.

– О, Скороходова.– Вылупились на меня девки, сидящие в зрительном зале. – А че не начинаем?

– Щас начнем. – Отмахнулась я и, спустившись со ступенек, направилась к выходу.

– А ты куда? – Удивленными взглядами провожали меня подружки.

– Щас вернусь. – Бросила я, чтоб отвязаться от назойливых вопросов, и хлопнула дверью.

Домой мне было нельзя. Я пошла к Нельке Шулятьевой. Вообще-то мою одноклассницу звали красивым именем Нинель. Если читать это имя задом наперед, получится Ленин. Вождь пролетариата. Имя Нельке придумала мать, которую в деревне все называли Шулятьихой.

Теперь Шулятьиха исправно отрабатывала свою сопричастность к идеям вождя на молочно-товарной ферме. Было время вечерней дочки, поэтому Нинель в этот час домовничала одна.

– У тебя есть че-нибудь вкусненькое? – Ввалившись в дом без приглашения, спросила я у Нельки. – Жрать хочется.

– Так у нас опять «шаром покати» в холодильнике. У матери на работе сегодня контрольная, а мне лень готовить. – Распахивая, буфет, огорчилась Нинэль. – Хлеб есть. Хлеб будешь?

– А че у доярок тоже контрольные бывают? – По-хозяйски заглянув в холодильник, спросила я. – А че это у тебя в банке? Огурцы соленые?

– Огурцы. Хочешь? – Не дожидаясь ответа, выволокла трехлитровую банку на стол Нелька. – Контрольный удой, он у коров, а не у доярок. Надо же знать, сколько каждая корова дает молока.

– А что если мало? Корове двойку поставят?

Мы с Нелькой весело расхохотались. Боль недавних событий утихла. Я снова почувствовала себя ребенком, веселым и беззаботным.

Мы уселись за стол и, морщась, принялись лопать сильно соленые огурцы с хлебом.

– А ты че не на танцах? – Спохватилась Нинель. – У тебя же по вторникам «Кадриль».

– Надоело. Кнопа задолбала. Постоянно в мою сторону тянет, все ей не так.– Откусив огурец, с набитым ртом, напропалую врала я, стыдясь признаться в содеянном. – Разоралась опять, что я все порчу… Да пошла она. Не пойду туда больше.

До прихода Нелькиной матери, мы провалялись у телевизора. Там показывали всякую «муть», ну и пусть. Мы сплетничали о школе, и нам было все равно.

Но вот открылась входная дверь, и на пороге показалась Шулятьиха.

Это была огромная веснушчатая женщина, с круглым красным, обветренным лицом, с сильными, как у мужика руками. От нее тошнотворно пахло навозом и силосом, подгнившим по весне.

Люди в нашем селе опасались показываться на глаза Шулятьихе, старались избегать встреч с ней.

И вовсе не из-за ее угрожающего вида и ядреного запаха.

Нелькина мать слыла первой сплетницей на деревне. Любая информация, полученная о человеке, в устах у Шулятьихи могла обернуться против него самого.

– Нелька, почему со стола не убрано? – С порога кинулась воспитывать дочь, громогласная тетка. – Поесть поели, а убирать я буду? А ты Гелька, че по ночам шатаешься? Что, мать за тобой совсем не смотрит?

– Смотрит. – Стала напяливать я пальтишко.

– Это что за хрень? Да вы и хлеб весь сожрали! – Разъярилась Шулятьиха, пройдя на кухню и сунувшись в буфет. – Я голодная как собака, а дома ни куска хлеба нет!

– Простите. – Виновато пискнула я и выскользнула из дома.

– Что ж это за вторник-то такой? – Шла и думала я. – Проклят он что ли?

Домой я вернулась затемно. Марина лежала в постели, отвернувшись в стене.

– Может быть, все обойдется? – Думала я. – А может мне этот вторник во сне приснился?