Читать книгу Уроки русского - Елена Девос - Страница 5

Груша позвонила и сказала, что опаздывает. Она всегда предупреждает, даже если задерживается на пять минут. Волноваться о том, чтобы прийти вовремя, – Грушин утренний глоток адреналина, который придает ее щекам привлекательный персиковый оттенок. Но и в таком состоянии ей все-таки очень нужен голос доброго начальника, то есть в данном случае мой голос, чтобы он ворковал, утешал и успокаивал.

Требуемое она всегда получала в нужных количествах – все равно по утрам я никуда не спешила или старалась не спешить, чтобы самой накормить Сережу завтраком.

– Ты уж извини, пожалуйста, опаздываю!!! Наверное, минут на пятнадцать будет… Прямо не знаю, как быть, Свет… Неожиданность вышла. Ладно, приду, расскажу все как есть, – подробнее, чем обычно, информировала меня Груша о своем прибытии.

И действительно, неожиданность вышла или, точнее сказать, вошла вместе с Грушей в нашу квадратную прихожую, поскрипывая ярко-розовыми резиновыми сапогами.

– Здрасьте, – сказала Груша и подтолкнула перед собой тоненькую белокурую семилетку, которая, повторив «здрасьте», улыбнулась, и я увидела ее крупные блестящие зубы.

– Знакомьтесь, – положила ей руку на плечо Груша. – Это Ида.

* * *

Ида, а иначе говоря, Зинаида Петровна Зимина (так записала в книгу регистраций второго отделения местной районной больницы дежурная медсестра), была найдена на улице, как и подсказывает ее фамилия, зимой, а именно в знаменитые крещенские морозы, с отмороженными руками и ушами, в джинсовой куртке на рыбьем меху и желтой замызганной шапочке. Кто и где были ее родители, девочка двух лет от роду сказать не могла, и коллектив регистратуры, поспорив немного, сочинил ей ФИО, потому что забирать ребенка, который медленно, но верно поправлялся, никто не спешил, а звать-то его как-то надо было.

В это время добрые люди сообщили Груше, что видели недавно, в крещенский вечерок, как прекрасная Лариса, «шатаясь и матерясь», уточнили добрые люди, вела «своего» ребенка неизвестно куда и ребенок этот, зареванный и до странности легко одетый, был невероятно похож на Зимину Зинаиду Петровну. Лариса после этого из города исчезла – как провалилась. «Туда ей и дорога», – сказала Груша.

Груша знала Ларису лучше многих, так как в свое время взяла ее продавать конфеты в свой магазинчик. Там Лариса работала, но с прохладцей. Оживлялась она, впрочем, когда к прилавку подходили клиенты мужского пола, а также, например, Грушин муж Лысенко или грузчики и завхоз. Лариса с удовольствием участвовала в послеобеденном распитии горячительных напитков на заднем дворе, где она и получила, довольно справедливо, ласковое прозвище Мэрилин Монро, но, увы, искусство кино привлекало ее гораздо меньше, чем колбаса и напитки. После таких полдников Лариса с трудом находила в себе силы вернуться на рабочее место, а потом и вовсе прийти на работу. Так, после множества китайских предупреждений со стороны Груши Лариса была наконец уволена и спустя какое-то время в результате пикников на траве с самыми красивыми грузчиками и дальнобойщиками района привезена на «скорой» в родильное отделение районной больницы, откуда через неделю вышла с маленьким, опоясанным пестрой лентой кулем, внутри которого спал ребенок женского пола. Как жил этот ребенок потом, Груша не знает, но необходимо допустить, что он все-таки чудом жил. Когда Груша пришла забирать детские вещи на бывшую квартиру Ларисы, ничегошеньки там детского не было, кроме драного клетчатого платья, валенок и пары стареньких серых колготок.

Несмотря на уже упомянутых красивых грузчиков, добрые люди пустили слушок, что к этому ребенку все-таки может иметь отношение тогда еще Грушин муж Лысенко. Груша пыталась вывести его на чистую воду, но Лысенко не сознавался. Он только неожиданно заявил, вопреки своему вредному характеру и обычной скупости, что готов взять сиротку к себе и что он, Лысенко, возражать не будет, если Груша решится стать Зинаиде родной матерью.

Тогда Груша пошла в больницу и сказала медсестрам, что мать ребенка, Лариса, пропала в очередном загуле, а Зинаиде Петровне принесла вишневый компот. Это было шестое исчезновение Ларисы из города, но, в отличие от прошлых, время шло, а Лариса не возвращалась. Узнав, что Зинаиду Петровну Зимину через три дня отправляют в детдом, Груша подала заявление об опеке, забрала ее из больницы, стала кормить, лечить, купать и одевать, петь ей колыбельные песни, а потом учить буквам, гулять с ней, читать ей книжки, водить в садик – словом, воспитывать.

Зинаида Петровна приехала с Грушей в Париж, где на семейном совете решено было представлять ее французам как Иду Лысенко. После Грушиного развода состоялось еще несколько таких советов, и Зинаида Петровна, чтобы скорее получить гражданство и надежную крышу над головой, стала жить с папой, который к тому времени уже очень удачно женился на коренной парижанке, эмансипированной сорокалетней девице Кристель. У девицы Кристель все было прекрасно – и дом, и душа, и тело. Она поработала один год в возрасте восемнадцати лет секретарем и больше не работала, сидела на пособии и не делала практически ничего. Может быть, поэтому она и была подвержена сезонной депрессии четыре раза в год.

Ида появлялась у Груши только по выходным и на каникулах, но в один прекрасный осенний день Лысенко собрался в Россию – ему позарез не хватало для своей борьбы с русской мафией каких-то документов. Собирая чемодан, Лысенко имел неосторожность поделиться с женой угрюмыми сомнениями, что эти документы он вряд ли получит, а если не получит, то вряд ли его снова впустят во Францию. Депрессия Кристель в связи с такой новостью сразу же обострилась. Ида, как обычно, мешала депрессии, о чем Кристель так и сказала Лысенко. И, как обычно, тот набрал номер Грушиного мобильника.

Решено было, что Ида поживет у Груши месячишко-другой, пока папа не приедет обратно.

Таким образом, Ида стала часто гостить у нас. И распечатывать раскраски по русскому, оставлять на столе букварь и алфавитные кубики я стала уже для двоих детей – для Сережи и для Иды.