Читать книгу Генератор участи. Фантастический роман - Елена Долгова - Страница 10

* * *

– Что с тобой? Может быть, ты заболел?

Тони промолчал. Он всегда пытался скрыть пробелы в знании за молчанием.

Оба говорили на родном диалекте декан-координатора.

Рассвет отложил в сторону аптечку.

– Ты вовсе не простужен, и прибор это показывает. Зачем ты приехал, Костя?

– Ты сам меня пригласил.

– Не обманывай, у тебя это плохо получается – я не приглашал тебя. У меня сейчас много работы, и некогда возиться, здесь плохой сезон и городская обстановка вредна при твоей болезни.

– Ты звал меня приехать.

– Почему ты вообразил, что я тебя зову? – довольно терпеливо переспросил Рассвет.

Тони (который жил у «брата» уже сутки) упорно избегал прямых взглядов. Его пугала копия украденного лица.

«Что делать, если эламит ударится в воспоминания детства? Спросит, как звали моего первого щенка, или какое платье надела наша мать в день нашего же совершеннолетия? Я ведь не знаю почти ничего. Бред. Возможно, у нас не было собаки, и какой сын вспомнит все платья матери спустя годы? Эламит легко наврет, имея единственной целью внести путаницу. Остается надеяться на абсолютное сходство. Вообще-то, любые странности можно списать на чудачество Константина. Да и с чего я взял, что „брат“ мне не доверяет? Вот он, сидит напротив, держит на ладони аптечку, само воплощение родственной заботы».

– Я очень рад тебя видеть, – ласково сказал Рассвет. Безмятежная улыбка брата казалась Тони приклеенной. – Послезавтра уедешь домой, тебе лучше исчезнуть до того, как Марина вернется из отпуска.

Мариной звали жену координатора.

– Можно мне остаться еще ненадолго?

– А разве ты вспомнил, кто дал тебе приглашение?

Лейтен опустил голову на ладони.

– Я не помню. Меня сюда позвали.

– Кто?

Тони напрягся, подыскивая интонацию поправдоподобнее.

– Голос, – пробормотал он.

Эламит едва ли был сведущ в психиатрии, и Лейтен очень надеялся именно на это. Декан-координатор от души ругнулся.

– Тебя обманули, Костя, – добавил он уже спокойнее. – Тут беспокойное место и не очень подходящий момент – ехал бы ты домой, ей богу…

– Меня уже выгнали с работы.

– Это все ерунда – найдем тебе другую. Если захочешь, можешь совсем не работать, живи на деньги, которые я тебе даю. Чем отдых-то для тебя плох?

– Скучно.

– Займись собирательством. Хочешь попутешествовать – помнишь, где мы ловили рыбу?

Тони растерялся. Он тайно дотронулся до того робкого, почти уничтоженного, что оставалось в нем от чужака. Он знал язык Рассвета как родной и чувствовал в себе необычайно яркую тягу к самовыражению, которой раньше не замечал.

Но он не мог вспомнить ни единой подлинной картины прошлого – ни рыбалки, ни детского облика брата, ни лица и рук Наташи, иначе как по фотографиям.

– Давай-ка, я лучше порисую, – нашелся он неожиданно для себя.

Рассвет кивнул.

– Я куплю тебе инструменты и альбом, они будут на месте через пять минут. Только не пачкай тут ничего – не вздумай мазать стены или сиденья, эта акриловая краска чертовски хорошо ложится.

Тони забился в угол – его все время тянуло устроиться в углу, как будто надежно защищенная спина что-то меняла в деле. Маленькое и ловкое скользнуло мимо, задев шкуркой его ботинки. Лейтен уже знал, что это ручной хорек, любимец координатора. Давным-давно (а на самом деле всего пять лет назад), еще оставаясь студентом Академии Искусства, Лейтен любил рассматривать леонардовскую «Даму с горностаем», хотя Да Винчи, с его тогдашней точки зрения, безнадежно устарел.

Тони знал, что красавица-итальянка на картине держит вовсе не горностая, а только белого хорька, смирного одомашненного альбиноса, который в минуту испуга вполне мог испустить на ее голубое платье вонючую струйку.

Хорек координатора был иным – зверь неиспорченной цивилизацией темной породы, что только укрепляло опасения Тони по части мерзкого подвоха.

– На вот, рисуй, – сказал Рассвет. – Мне даже интересно, что у тебя получится.

Лейтен развел краски, уже осознавая, что впутался в опасную авантюру. Он слабо представлял, как может выглядеть живопись неподдельного безумца. Возможно, качественная художественная работа натолкнула бы координатора на подозрения, а, может быть, только укрепила бы его в мысли, что ненормальность-сестра таланта.

Не мудрствуя, и не утруждая себя деталями, Тони принялся рисовать вид Элама – по памяти, таким, каким видел его позавчера через иллюминатор. Рассвет стоял рядом и рассеяно кивал, наблюдая, как ложатся мазки и обретают совершенство светотени.

– Неплохо. Очень даже сносно. Не знаю, как ты умудрился выучиться. При оплаченной рекламе мог бы сделать себе имя и карьеру в искусстве.

Лейтен посмотрел на результат и испугался.

Так, ярко, точно и экспрессивно, он не рисовал никогда. Что это – случайность? Влияние переноса? Свойство чужих пальцев? Манера выглядела почти не знакомой.

Тони отодвинул лист в сторону.

– Давай, что-нибудь еще. – Попросил Рассвет.

Лейтен нарисовал общий контур водоема, намереваясь дополнить его башней и вдруг понял, что первоначальный замысел не слушается его. Неживая вода эламитских резервуаров превратилась в зеленоватую воду заболоченного озера. Черные ели по окоему воткнулись в пасмурное небо. Тонко переданный дождь высекал из поверхности крошечные фонтанчики воды. Лейтен наметил было контуры купола, но опомнился, смял литок бумаги и швырнул его в камин.

– Зря, – заявил эламит. – Очень жаль. Рисунок был отличный, мне даже кажется, что я узнаю это место.

Паника охватила Лейтена. Ненадолго он решил, что рука Константина, движимая собственной волей, едва не выдала похитителя.

– Вообще-то, тебе нужно заняться делом, – добавил заботливый декан-координатор. – Утром ты уедешь, в самом деле, я не хочу, чтобы вы с Мариной лишний раз виделись. Знаешь, она, увидев тебя, нервничает. А ты вернешься домой, бросишь свой зоопарк, и всерьез возьмешься за рисование. Будут деньги и время поработать. Я найму людей, которые оценят результаты и сделают тебе известность.

Лейтен представил себе, как несчастный Костя Рассвет, получив тело обратно, покрывает груды бумаги бессмысленными каракулями, и подавил подступившую истерику. Он не сомневался, что этого не будет никогда, что Кот убьет сумасшедшего близнеца, как только он, Тони получит назад свое тело.

Но прообраз будущих рисунков все же не уходил. В тусклом смешении красок явственно проступал дождливый пейзаж Сонного Острова.

– Хватит мучиться, иди спать, Костя, – настойчиво предложил Рассвет. – Завтра будет трудный день, тебе лучше отлежаться перед перелетом.

Лейтен убрался в свою комнату. Он расположился в темноте, старательно делая вид, будто спит. Рассвет не обманул ожиданий, через полчаса он явился на цыпочках с аптечкой, приложил ее к руке брата и сделал инъекцию, скорее всего – легкое снотворное. Даже после этого взвинченный художник не уснул, а лишь погрузился в душевное оцепенение.

Он лежал очень тихо, слушая тиканье антикварных механических часов. Ложное окно на стене, показывало созвездия южного полушария. Светила, сообразуясь со временем, тихо ползли по куполу небес, но не непрерывно, а подергиваясь, и это техническое несовершенство, состоящее из крошечных скачков, хорошо замечал тренированный глаз Тони.

Он впервые понял всю безысходность ситуации.

«Даже если мы вернемся с победой, и сволочь Кот не подведет, и проходимец Феликс Новаковский выполнит обещание, и я получу назад свое тело – что тогда станется со мной? Сегодня я едва не почувствовал себя настоящим братом координатора. Смогу ли я освободиться от чужых мыслей? Где вообще граница души и тела? Мозг? Но у меня сейчас мозг настоящего сына Наташи. Не сделаться бы до конца жизни чудаком… А Вильма? Что будет с Вильмой, я не знаю. Мне ее жаль, но я не стану искать девушку в Эламе, потому, что боюсь ловцов, боюсь касаться глубин, и потому что эгоизм одиночек давным-давно вытравил в нас стремление к милосердию. К тому же я верю, мне хочется верить, что она спасется сама. Вильма всегда возвращается…»

Он выждал два часа – заунывные удары антикварных часов оказались как раз кстати.

Потом встал и бесшумным шагом прошел в кабинет. Рассвета там не было, он ушел спать, а спальня располагалась где-то в дальней стороне резиденции. Лампа на стене давала очень удобный пучок света – узкий и направленный. Сейф стоял рядом. Тони нащупал инструмент под кожей бедра. Тайничок, вживленный хирургически, не требовал при вскрытии разрезов, никакой крови, отверстие в тканях маскировала сделанная в виде родимого пятна наклейка.

Лейтен тут же сорвал наклейку и спрятал ее в карман. Вытащил из бедра отмычку, пристроил устройство куда положено, тонкая механическая гусеница немедленно поползла по металлу, вздергивая передний сегмент и отыскивая ей одной понятные приметы. Потом нырнула в отверстие замка.

Тони присел на пол. В замке едва различимо похрустывало. Гусеница ненадолго высунула из скважины «головку», но ее искусственный разум, возможно, располагался совсем в другом месте. Тони ждал с бесконечным, ровным терпением. Хорек координатора шмыгнул куда-то – ладно, хоть не нагадил прямо на виду. В замке противно скреблось, через минуту дверца приоткрылась на палец, штыри клацнули, уступили, гусеница упала на ковер и, ориентируясь на тепло, подползла к ногам Тони. Он, движимый чем-то вроде сострадания, поднял полуразумное существо и пристроил у себя в кармане.

Оставалось самое главное.

«Может ли Система различать близнецов?». Дактилоскопия, некогда популярная, а ныне затюканная наука об идентификации по отпечаткам пальцев, работала против Лейтена. У близнецов отпечатки разные. То же самое касается рисунков на радужной оболочке глаза. Он вынул заранее приготовленное зеркальце и бесконечно аккуратно пристроил на роговицу контактные линзы. Там, на Сонном острове, Тони получил их от Кота, где взял образцы Кот, оставалось загадкой. По словам техника, рисунки тайно скопировали с самого Рассвета, то же самое касалось напалечников с папиллярными линиями. Лицо и общая форма руки в усовершенствованиях не нуждались – сходство гарантировалось геномом близнецов.

Тони натянул напалечники, вздохнул, выждал секунду, помолился богу, в которого не верил, одним движением открыл вторую дверцу сейфа и приложил подушечки пальцев к панели.

В беззащитные зрачки ему смотрел объектив камеры. Несколько секунд внутренняя система резиденции сканировала внешность пришельца – лицо, почти точную копию физиономии Рассвета. Лейтен знал, что при неудачном тесте сур с безжалостной точностью включит сигнал тревоги. То, что сейчас лежало за тяжелой дверцей, стоило и защитных мер, и любой предосторожности.

Тонкая игла проколола напалечник и вошла в безымянный палец.

«Проба крови, – понял Тони. – То, ради чего мне понадобилось подлинное тело Константина Рассвета. Раз в дело пошла игла, значит, поддельные радужки и отпечатки вызвали некоторое сомнение. На анализ крови уйдет минут десять, и это в лучшем случае, а времени-то почти нет, декан-координатор вот-вот проснется, я интуитивно знаю это».

В кабинете стояла глухая тишина. Игла больше не появлялась. Сур, искусственный разум резиденции, должно быть, призадумался, пытаясь закончить идентификацию.

Через минуту последняя, третья дверца хранилища лязгнула и отошла в сторону.

«Ну вот и все, я выиграл и спасен».

Лейтен тыльной стороной ладони вытер мокрый лоб. Искомое лежало совсем рядом, Тони вытащил крошеный диск и сунул в копировальное устройство. Подождал, когда устройство плюнет копией, и убрал ее в освободившийся тайник на бедре. Потом вернул оригинал на место, запер сейф, снял напалечники и вместе с контактными линзами зашвырнул их в утилизатор. Про разумную отмычку Лейтен не вспомнил, она легким комочком свернулась в кармане и там притихла, чтобы спастись.

Дело было сделано, и казалось, сделано как надо.

«Завтра уеду из Элама. Причем, за счет самого декан-координатора. Остается только собрать свои рисунки».

Он незаметно вернулся в свою комнату, и, охваченный эйфорией победы, прикинул, как получше скоротать оставшиеся часы. Бессонница, последствие нервного перенапряжения, была тут как тут. Лейтен отыскал альбом и принялся рисовать по памяти. Как это иногда случается, грубые образы, отстоявшись в сознании, получались убедительными и одухотворенными. Тут тебе и задумчивый технократ Рассвет в полупрофиль с хорьком на шее, и вдохновленный декан-координатор в позе Наполеона с сигаретой в зубах, и Вильма, в сложном пируэте, с глазами, сверкающими как драгоценные камни.

…Опасный рисунок с Вильмой он спалил – немедленно, в том же самом утилизаторе. Портреты Рассвета прибрал в папку. Утренняя заря вливалась в окно словно сахарная глазурь – розовая и приторная. Тони пытался притвориться спящим. Как ни странно, сон пришел сам собой – и сон этот оказался страшен.

Художник видел смутно знакомую комнату, книгу в распластанном переплете, брошенную на пол. Опасность и откидное красное кресло, словно бы приготовленное для отдыха… Свое мертвое тело на нем.