Читать книгу Стрекозка Горгона. 1828 год - Елена Гостева - Страница 12

Бегичев оказался галантным кавалером, обходительным, славным. Узнав, что Екатерина Дмитриевна не только ни разу не бывала на рыбалке, но и вообще никогда не видала живую рыбу, решил исправить это упущение тотчас же: взял самую удобную лодку, пригласил в неё молодую даму, подплыл к сети, стал её перебирать. Найдя запутавшегося в ячеях язя, вытащил его, протянул девушке. Кати сначала хотела погладить рыбу, но язь так сильно бился, хотел выпрыгнуть из мужских рук, что она испугалась.

– Неужели мы его должны убить и съесть? Это ужасно! – от этой мысли она была на грани обморока. – Он красивый, и так хочет жить! Как он рвётся обратно в воду…

– Если желаете, я его выпущу. Может быть, хотите сделать это сами? Вы будете его спасительницей, – улыбнулся капитан.

В это время с берега закричали:

– Бегичев, кто там попался?

– Язь, и довольно крупный. Но Катерина Дмитриевна просит, чтобы я его выпустил. Желание дамы – закон для офицера, – крикнул он и тихонько переспросил барышню. – Так сами отпустите, иль это сделать мне?

– Капитан, Вы что, хотите нас без ухи оставить? – заорал Вахрушев.

Стоящий рядом с ним Лужницкий с видом первейшего ценителя женских прелестей оглядывал мадемуазель и, вынув изо рта изящную трубку вишнёвого дерева, негромко промолвил:

– Да-а-с, красивая рыбка Бегичеву попалась. Иль он сам попался, как думаете?

К счастью, до Екатерины Дмитриевны не долетели эти слова, но она услышала смех, коим господа офицеры на них отозвались, сконфузилась и сказала:

– Делайте, как считаете нужным. Все желают ухи, я не смею настаивать. Но мне, правда, очень жаль его, – и улыбнулась виновато.

– Хорошо. Смотрите, – и Бегичев отбросил язя подальше от лодки. – Ваш красавец язь будет жить, если ума у него хватит снова в сети не запутаться.

– Бегичев, а ну греби прочь! Не притрагивайся к сетям! Не смей рыб выпускать! Будь добр, найди для своей дамы укромное место в другой гавани! – заорал возмущённый Вахрушев. – Как это понимать, господа?! Я сети расставлял, а этот благодетель рыбий поехал язей спасать! – Сию грозную тираду офицеры также встретили дружным смехом.

Екатерина Дмитриевна смутилась от того, что свой испуг, жалость к живому язю, трепыхающемуся в мужских руках, не смогла скрыть, но ещё больше оттого, что её назвали «своей дамой» по отношению к Владимиру Васильевичу, и покраснела. Капитан заметил это, улыбнулся про себя и решил увезти барышню от любопытных глаз. Остановился за наклонившимся к воде кустом ракиты, ухватился за одну из тонколистых ветвей, притянул ствол, привязал к нему верёвку, поднял вёсла, осторожно положил возле бортов и спросил:

– Как Вы себя чувствуете, Екатерина Дмитриевна? Вам здесь нравится?

– Да, здесь хорошо. Красиво, безмятежно, – ответила она, окинув взглядом реку и склоняющиеся к воде деревья.

Сняла перчатку, опустила руку в воду: течение в стоячей заводи почти не ощущалось, зато пальцы её тотчас же начали щекотать, покусывать – подплыли маленькие рыбёшки, и она испугалась, выдернула руку, встревоженно глянула на капитана. И снова засмущалась, поняла, что глупо выглядит. А тот любовался ею, улыбался своими тёмными тёплыми глазами.

– Ах, не смотрите на меня так, пожалуйста. Я и так чувствую себя не в своей тарелке, – попросила она и перевела взгляд на рыбок и медленно колышущиеся, стремящиеся за водой буро-зелёные водоросли.

– Отчего же?

– Не знаю, как объяснить… Здесь прекрасно, восхитительно, но не могу поверить в реальность свершающегося. Никогда со мной такого не было, я в первый раз за городом. Самой не верится, что это я здесь, в одной лодке с Вами… Словно во сне всё… И опасаюсь, что Ваши друзья могут подумать обо мне плохо.

– Не опасайтесь. Ваша честь не пострадает. Однако зачем Вы так смущаетесь? Неужели Вы никогда прежде с мужчинами не разговаривали?

– У нас в Смольном немало учителей-мужчин, правда, они все женатые, в возрасте, – мадемуазель улыбнулась, подняла на капитана свои очаровательные глаза, обрамлённые густыми ресницами, снова опустила их. – А офицерское общество мне и вправду незнакомо.

– И Вас напугало наше общество, в частности – моё?

– Нет, но… Наверное, я очень неловка, не знаю, что сказать…

На самом деле Екатерине Дмитриевне незнакомо было не только офицерское общество, а, поскольку всю жизнь провела в Смольном, она была лишена общества молодых мужчин вообще. Чтобы уберечь институток от всяческих соблазнов, для службы в институте благородных девиц учителя, доктор и прочие мужчины, без коих, к сожалению, не обойтись, подбирались особенные – самые невзрачненькие, преклонных лет и обязательно женатые. Даже истопники здесь должны были быть старыми либо уродливыми. А то, не дай Бог, вдруг юная смолянка на какого-нибудь слугу засмотрится? Екатерина Дмитриевна не знала о принципе, которому неуклонно следовала директриса при подборе персонала, но из-за него и она, преподавательница, была ограждена от «соблазнов».

Красивыми мужчинами, на которых могли любоваться смолянки, были лишь Романовы – члены императорской семьи, посещавшие директрису, иногда присутствовавшие на экзаменах иль приводившие в Смольный, как на экскурсию, иностранных гостей. Но кто Романовы для благоговейно взирающих на них институток? Небожители! На них все в Смольном смотрели с обожанием и трепетом. Может ли воспитанница иль молодая преподавательница вести беседу с ними? Она смела лишь отвечать на вопросы, если те удостаивали её чести спросить что-нибудь. И если к ней обращался с самым пустяковым вопросом кто-то из великих князей, их кузенов, иль – о, чудо! – сам император! – барышня считала это величайшим счастьем, на всю жизнь запоминала. И потом долго перебирала в памяти каждое слово высокого гостя, его взгляд, выспрашивала у подруг, как это со стороны выглядело: достаточно ли низко она присела в реверансе, изящно ли кланялась, учтивыми ли были её слова. После визита высочайших гостей в Смольный и преподавательницы, и воспитанницы с восхищением, почти замирая от вздохов, обсуждали, сколь хорош император, ни в какое сравнение с другими принцами крови не идёт. Например, его кузен, принц Виртембергский, похож на нашего императора, все это признают, однако Николай Павлович и выше, и стройнее, и обаятельней. Повторяли, что наш император напоминает античные статуи самых красивых римских патрициев, хотя и римским патрициям далеко до него. Те только что древние.

И вот Екатерина Дмитриевна оказалась в обществе молодого красивого офицера, который смотрел на неё тепло и внимательно, а она робела перед ним больше, чем перед строгой начальницей института.

– Хотите, сплаваем к тому берегу, там на лугу можно собрать прекрасный букет, – предложил он.

– Не надо. Куда я дену его? Пусть цветы останутся на лугу, там им хорошо, а в моих руках они быстро завянут.

– Вы поставите их в вазу, и если будете менять воду, они простоят несколько дней.

– Но всё равно погибнут, их придётся выбросить. Мне будет жаль.

– Но на луг всё равно придут косари, и цветы падут под косой, превратятся в сено. Хорошо ещё, если их съест какая-нибудь прекрасная лошадь, а если они достанутся глупой корове иль туполобому барану? По-моему, если они несколько дней будут украшать Вашу комнату, они сами будут более счастливы. Лучше жить всего два-три дня для того, чтобы доставлять удовольствие Вам, чем пожить чуть дольше никем незамеченными, неоценёнными и стать пищей для скота. Если уж умирать, то ради Ваших прекрасных глаз, а не коровьего желудка!

– Как странно Вы говорите… Нет, нет, не нужно цветов, – от чарующих речей капитана она совсем раскраснелась, слова его были приятны, волнующи, но столь неожиданны! Екатерина Дмитриевна не знала, что отвечать, уже боялась глаза поднять и попросила. – Пожалуй, лучше отвезите меня на берег, присоединимся к обществу, а то мне неловко.

Бегичеву понравилась милая мадемуазель, не похожая на всех дам, с которыми сводила его судьба. Хотелось побыть с нею наедине подольше, но видел, как сильно она конфузится, робеет – а ведь сама уже преподавательница! – и не стал возражать. Однако, растягивая минуты, он слишком неторопливо отвязывал верёвку, разворачивал лодку по большому радиусу, заплыв чуть не к противоположному берегу, грёб помедленнее. И не отрываясь, смотрел на неё, любовался.

Екатерина Дмитриевна боялась продолжать разговор с капитаном, подошла к жене полковника – Юлия Валерьевна тоже закончила Смольный и, хотя была замужем и на три года моложе, она была своей, понятной, им было о чём поговорить. И весь оставшийся день старалась не отходить от неё. А перед отъездом капитан всё же преподнёс красивый букет и попросил разрешения проводить её. Мадемуазель Кати смутилась, но взяла букет, согласилась и с тем, чтобы он сопровождал её до Смольного. Покраснела, но кивнула согласно. Цветы на прощанье получили все дамы – Бегичев уговорил товарищей специально для этого съездить на другой берег. В конце мая цветов ещё мало, но они нашли сирень и составили великолепные букеты. Увидев, что офицеры одаривают дам, а его жене преподнесли самые роскошные цветы, граф Сухнен был доволен.

– Молодцы! Хорошо придумали. Надеюсь, что, собирая цветы, вы не весь луг вытоптали?