Читать книгу Стрекозка Горгона. 1828 год - Елена Гостева - Страница 6

Александр Петрович поехал к директрисе и просил отпустить воспитанницу, чьим опекуном он является. Причину назвал. Конечно, поведал лишь то, что можно Амалии Львовне сказать, что сына срочно женить хочет. Почему? Да хотя бы потому, что отец боится, как бы юноша в распутство не пустился. Он только что в офицеры произведён, а вдруг голова кругом пойдёт, блажить начнёт?

– Вы ж видели моего сына, Амалия Львовна, – объяснял он, – сами говаривали, что он привлекателен. Вот и боюсь я, что не слишком щепетильные в вопросах нравственности дамы его соблазнят, развратником сделают. Хлебнёт холостяцкой жизни, и после совсем его не образумить, не женить…

Аргумент директриса сочла убедительным, но недостаточным. Обещалась поговорить с преподавателями, с инспекторами, с матушкой императрицей, наблюдающей за обучением благородных девиц. Передать просьбу Лапина обещалась, но не более. Пожала плечами: мол, с воспитанным молодым человеком за время, что Телятьевой по уставу ещё нужно в институте быть, ничего страшного не случится.

Амалия Львовна не думала отпускать Телятьеву. Это ж какой пример? Дай послабление одной, так тут же и от других родителей подобные просьбы посыплются. Иногда в семнадцать лет некоторые успешные девицы выходят из института, но по важным причинам, а в шестнадцать – нет, не было таких примеров. Документы достала, чтобы в следующий раз продемонстрировать Лапину: вот мол, посмотрите, здесь написано, что не смеют родственники просить об отчислении воспитанницы до её совершеннолетия, то есть до восемнадцати лет. Открыла папочку и – остолбенела, похолодела аж. А договор-то, оказывается, не подписан, то есть, как бы и нет его. Помнила директриса генерала с супругой, помнила, как и о чём договаривались, как генерал обещал за обучение внучки сам платить, и взносы всегда исправно вносились. А как произошло, что они договор не подписали, не могла понять. Как будто колдовство какое-то. Помощнице своей приказала все документы проверить, а вдруг ещё где подписей нет. Выяснилось, что оплошала директриса лишь один раз, при приёме Телятьевой. Испугалась, а если Лапин знает, что бумаги без подписи, да сам попросит их показать?

Нет, не знал об этом Александр Петрович. Прасковья Евдокимовна при заключении договора подержала его в руках, мужу дала прочесть, Павел Анисимович тогда почеркал на другой бумажке, перо пробуя, а с подписью замешкался. Жена и вернула договор директрисе неподписанным, сочтя, что лучше не связывать себя обещаниями, директриса не заметила это, убрала и не доставала до сей поры, поскольку нужды не было. Но Лапин и без того настойчив был, к матери-императрице с этой просьбой сам обратился. Её Величество Мария Фёдоровна в Смольном часто бывала, всех воспитанниц знала не хуже директрисы. Высказалась, что хорошего мнения о мадемуазель Телятьевой, уже присматривалась, не взять ли её фрейлиной, но раз у девицы жених есть, пусть замуж идёт. Матушка-императрица вообще придерживалась мнения, что молодых офицеров полезно женить как можно раньше, а то у холостых одни шалости на уме. В общем, она благосклонно к просьбе Лапина отнеслась, потому пришлось Амалии Львовне пообещать, что на экзаменах, которые скоро начнутся, попросит экзаменовать Телятьеву по всей строгости. Пусть комиссия оценит, как институтка науки освоила. Если успешно, то, может, и отпустит.

Это уже можно было считать согласием, поскольку и она, и опекун знали, что мадемуазель Телятьева занимается успешно. Ещё в первый год обучения учитель географии сообщил, что ему нечего рассказывать своей новой ученице: знает она его науку лучше выпускниц Смольного, дома усвоила всё, чему он смолянок обучает. Математик примерно те же слова говорил. Эти предметы институткам в довольно урезанном виде давались, а Таня под надзором домашних учителей их наравне с мальчишками всерьёз штудировала. Жаль, что здесь вперёд почти не продвинулась. Как-то Коля при ней попросил Сержа и Олега задачку решить, что им в училище задали, те быстро справились и такими словами брату всё объясняли, как будто и не по-русски: Таня почти ничего не поняла! И с ботаникой и зоологией у девочки проблем не было – сии науки здесь лишь вскользь проходили, это Таня могла бы знаниями трав с ботаником делиться, а не он с нею. Из физики и химии смолянкам тоже лишь краткие курсы читались, их не усвоить было стыдно, учителя сами шутили: если девицы запомнят, что такие науки есть, и того достаточно. Хорошо должны были они знать закон Божий, языки, много внимания уделяли истории и словесности. Из них делали дам, способных домом управлять и в салонах непринуждённо поддерживать беседы на любую тему, а не научные доклады сочинять.

Зато языки здесь уж штудировали так штудировали. Требовалось, чтобы смолянки освоили и письмо, и разговорную речь по-французски, по-английски и по-немецки. Кстати, родным языком раньше здесь мало занимались, поскольку считалось, что дамам переходить на русский язык с французского даже и не совсем прилично, по-русски они лишь с прислугой общаться будут, не более. Когда новый император Николай Павлович запретил своим подданным при дворе на иностранных языках общаться, стали и русскую словесность усиленно изучать, даже с современными поэтами знакомились. Вот и должна была Таня продемонстрировать знания по сим предметам, чтобы комиссию взыскательную покорить. Для неё некоторую сложность лишь английский представлял, а немецким и французским она владела не хуже, чем родным. Она бы и экзамен по-латыни сдать смогла, да этого не требовалось.

В чём многие смолянки значительно превосходили её, так в умении рукодельничать. Плести кружева и вышивать Таня научилась, но нисколечко не полюбила сии занятия. Другие девушки и в свободное время не выпускали из рук пяльцы и иголку с нитками, даже на свидания в приёмную залу иногда с рукоделием выходили, чтоб похвалиться перед родными. Придумывали новые узоры из ниток иль бисера для скатертей, салфеточек, платочков, сумочек иль за коклюшки садились, а Таня в лазарете в это время пропадала. Нравилось ей там гораздо больше.

Экзамены продолжались около недели, Таню, о коей директриса всех предупредила, спрашивали строго. Письменные работы проверяли тщательно, с нею самой на всех языках долго беседовали. Она очень старалась с лучшей стороны себя проявить, да к тому ж, оглядывая строгих дам и преподавателей, твердила про себя, внушая им: «Я готова, я готова к выпуску». И удостоилась похвал, признала комиссия, что мадемуазель Телятьеву можно выпускать. И к середине мая Татьяна вышла из Смольного, причём, даже с хорошим аттестатом. Императрица Мария Фёдоровна всем институткам при выпуске делала подарки: евангелия в дорогих переплётах, а бесприданницам, кроме этого, по пятьсот рублей, Телятьевой же она вручила иконку Петра и Февроньи Муромских, покровителей супружеской любви. Благословила, стало быть. Татьяна, увидев образ, поняла его значение и в порыве благодарности бросилась на колени перед матушкой-императрицей и поцеловала её дряблую, но по-прежнему властную руку.