Читать книгу Там лилии цветут… - Елена Костадинова - Страница 2

Что из нас получилось бы без книг? Обычные неврастеники. А так – мы начитанные неврастеники.

Когда Алина тщательно растиралась полотенцем, снова возникла мысль о полиции. И все внутри возмутилось – «Нет! Только не полиция»! Кто-то же, кроме Алины, гуляет мимо этого пруда, любуется лилиями. Пусть он и вызывает.

Одеваясь, она застыла с платьем в руках. «Остальные шесть лилий – тоже головы»!?

Озарение перешло в уверенность. Эти прекрасные цветы, каждый удивительный цветок – человеческая голова! Бред какой! Сумасшедший бред! Бред сумасшедшего!

Но полицию она все равно не вызовет. Она не хочет больше переживать то, что было давным-давно, но по-прежнему цепко держало за душу и заставляло сердце сжиматься.

Эти воспоминания следовало стереть, а не получалось. И они всплывали неожиданно. Когда мыла посуду или убирала. Когда смотрела кино и что-то вдруг напоминало о том, что произошло тысячу лет назад. Когда оставалась наедине с мыслями перед сном…

Она изучила уйму статей о своей проблеме, знала, что и как. Но продолжала вариться в болезненных мыслях, притягивая в жизнь ту же боль. И покорно принимая то, что притянула.

Алина оделась, собрала мягкие волосы в строгий узел на затылке a la directrice. Уложила в сумку старые джинсы для Василь Василича, их трудовика и физкультурника, алкаша и сплетника с бурной фантазией. Тот неделю просил всех в учительской притащить старые штаны, что-то он затеял на своей даче, для чего необходимы именно джинсы.

Утренние хлопоты постепенно притушили воспоминания о страшной находке. Алина усилием воли постаралась убрать мысли. Решила не думать, стереть из воображения распухшее лицо с объеденными губами и веками. Иначе нужно просто сесть в угол ее квартиры с зелеными обоями, спрятаться, забаррикадироваться. Никуда не ходить и никого к себе не впускать.

Лучше она подумает, какое у нее сегодня расписание.

Так, у нее нынче в 4 классе интересная тема – «Щелкунчик и Мышиный Король». Это прекрасно!

Сказка унесла в детство, напомнила о красивой маме, о тоненькой книжке на немецком. О том, как однажды ее вечно занятая мама решила почитать ей сказки. Переводила она, наверное, не слишком хорошо. Потом Алина прочла весь текст и по-немецки, и по-русски. Он был гораздо богаче, интересней.

Но вечер запомнился навсегда – неяркий свет бра, мама в красивом халате переводит, читает с запинками удивительную сказку Гофмана.

Деревянный Щелкунчик, Орех Кракатук, Мастер Дроссельмайер…

От сказки веяло странным, даже страшным. Крысиный Король полон ледяного коварства, Щелкунчик – жаркой отваги.

Там еще есть маленькая, милая девочка, она добра к Щелкунчику, жалеет его.

Но Алина почему-то представляла себя в детстве не золотоволосой Мари, а деревянной игрушкой с огромной челюстью. И очень сочувствовала Щелкунчику. Как это грустно и беспросветно – быть уродливым и деревянным!

О том, что можно стать такой красивой, как девочка Мари или мама, она и не помышляла!

Мысли о Щелкунчике были как нельзя кстати. Они великолепно отвлекали от утреннего происшествия.

Алина шла по осенней улице, наслаждаясь теплым ветерком в лицо. На небо, с утра безоблачное, натягивались темные облака. Сентябрь радовал «бабьим летом». А в Болгарии, например, оно называется «цыганским». Алина вспомнила цыганку, вздохнула – как здорово быть такой бесстрашной. Силком остановила мысли, норовившие после цыганки уйти к пруду с лилиями.

Возле школьной котельной кучковались мальчишки, хихикали, толкали друг друга. Ясное дело, курят.

Обычно она не слишком ввязывалась в воспитательные дела. Но сегодня очень хотелось с кем-то поговорить. О чем угодно, лишь бы убрать послевкусие от страшной находки.

У котельной стояли шестиклассники – самый вредный возраст. Подходя, она учуяла запах дрянного табака. Травятся смолами и табачным мусором!

– Доброе утро!

В руках у мальчишек сигарет не было, но дымом от них тянуло явственно,

– Здрасьте, Алина Сергеевна!

– Курим, значит?

– Не-не! Просто стоим, разговариваем.

Мальчишки прятали ухмылки в пробивающиеся усики. Они не были злыми, но раскалываться перед училкой не собирались.

– Вы думаете, когда курите, выглядите взрослыми?

Они молчали, отворачивались.

– Нет, взрослыми вы можете стать, когда примете ответственность за все то дерьмо, которое происходит в вашей жизни. Как бы пафосно это ни звучало.

Она говорила с ними, как со взрослыми. 13 лет – это ушлый подросток, притворяющийся ребенком. И всё они понимают.

– Фу, Алина Сергеевна, дерьмооо.. – протянул самый красивый мальчишка.

– Ах, пардон, – сказала Алина, – Джентльмены в шоке? Джентльмены не какают? Они инопланетяне?

Мальчишки смеялись и смотрели одобрительно.

– Ладно, меняем слово «дерьмо» на «фекалии».

Мальчишки закатились, самый смешливый сложился пополам.

– Я рада, что развеселила вас! Но в моей фразе главным было не это нехорошее слово. А какое?

– Ответственность. – сказал самый умненький с ироничными темными глазами. Он не хохотал, как прочие. Просто улыбался.

– Воооот.

Алина развернулась и пошла к школе. Ее, один за другим, обогнали те же мальчишки, Улыбались, в лицо заглядывали. Дешевым табаком от них разило на пару метров.

Она им тоже улыбалась одобрительно. На пару часов их юные легкие спасены. Она сделала, что могла.

В учительской пахло кольдкремом. Мама так называла немецкую жирную субстанцию в стеклянной банке с синей наклейкой, стоящую на туалетном столике.

Точно такой же запах, по мнению Алины, у всех современных питательных кремов. И есть у нее подозрения, что делают их из тех же ингредиентов, что и сто, пятьдесят, двадцать лет назад.

Аромат напомнил красивую маму, воспоминание одновременно успокоило и вызвало тревогу. Появилось сильное желание быть лучше, стараться старательней, лезть из кожи вон, чтобы мама заметила и похвалила.

Алина одернула себя. Мамы давно нет – уже не похвалит. И нечего об этом мечтать.

В учительской разговаривали математик Леонид Анатольевич и химичка Татьяна Игоревна.

Математик напоминал отважного витязя: мягкая русая бородка, рост под сто девяносто, большие руки и ноги, нос с благородной горбинкой.

Но впечатление не соответствовало истине. Благородство в красавце-математике полностью отсутствовало. Леониду Анатольевичу недавно стукнуло шестьдесят и всю жизнь он жил с мамой – строгим бухгалтером. Мама уже не выходила из дома и все хозяйственные дела падали на плечи лже-витязя.

Математик имел склочный бабий характер, брался за все подработки и кружки, какие могли принести лишнюю копейку. Вел шахматный кружок, за который платили родители школьников. И, как рассказывала Алине ее подружайка – Татьяна Игоревна, чтобы купить лампочку подешевле, обходил все ближайшие электротовары в радиусе двадцати километров.

Длинные ноги в истрепанных по низу брюках математик-шахматист вытянул в проход. В этих штанах он ходил последние двадцать лет осенью и весной. Зимой менял их на суконные, крепкие, несносимые.

– Так что, кто будет покупать на Новый год ананасы – верхушки мне, – Услышала Алина, входя в учительскую.

– Да, что вы, Леонид Анатольевич, какие ананасы? – Татьяна Игоревна, лучшая ее подружка, глянула на Алину и закатила глаза.

Преподавательница химии обладала пышным бюстом и большими коровьими глазами с нарощенными ресницами. Все перемены она проводила в учительской, потому что здесь наличествовали чай и сладости, до каких она была великая охотница.

Обычно ногти у нее имели устрашающий размер, но последнее время она стригла их коротко и покрывала розовым лаком.

Это весьма странно, потому что для ловли женихов Татьяна использовала их, как приманку. Однажды на почте ее закадрил фетишист, для которого ногти были триггером.

Он жарко нашептывал ей в ухо, как мечтает, чтоб она впилась ему в спину своими ногтями. И она отдалась ему в кустах, о чем рассказывала Алине в подробностях, закатывая огромные глаза. Алине везет на таких подружек. Интересно, почему?

С момента встречи с фетишистом ногти были постоянным оружием Татьяны Игоревны. Но уже несколько месяцев, как у нее появился новый кавалер, и, видимо, ногти он любил вот такие – розовенькие.

Татьяна Игоревна как раз пережевывала очередную плюшку и подмигнула вошедшей Алине, продолжая троллить математика.

– Мы уж по старинке, Леонид Анатольевич: оливье, селедка под шубой, торт «Наполеон».

– Но ведь нужны же фрукты на праздничный стол! – воскликнул шахматист-онанист, как Татьяна Игоревна величала математика в разговорах с Алиной с глазу на глаз. Бледная кожа математика чуть порозовела,

– Я уникальный состав сделал, специально для ананасов, в интернете вычитал!

Он пустился в подробное описание состава, но Алина приложила все усилия, чтоб не слушать о растениях и составах из нескольких частей перегноя и нескольких частей еще чего-то. Потому что, если вслушаться, мысли начинают сворачивать к пруду, где из мертвой головы растет прекрасная лилия. А корень ее в разорванном полиэтиленовом пакете, тоже небось со специальным составом, для выращивания лилий.

На ее дачном участке, что вместе с коллегами получен в садовом товариществе, растут желтые чайные розы по периметру, малиновые кусты в глубине участка, одна яблонька и несколько ореховых деревьев.

Осенью она сгребает палую листву под деревья, время от времени срезает желтые розы для дома – чтобы в вазу поставить.

А ее коллеги из полученных участков сделали настоящие оазисы, Сажают овощи, делают закатки – отрываются по полной.

Татьяна Игоревна внимала математику, подперев щеку. И в ее глазах плескалось столько презрения, что только залюбленный мамин сын Леонид мог его не заметить.

Алина, чтобы не слышать бормотание математика, принялась перечитывать «Щелкунчик и мышиный король», то место, когда Мари впервые увидела Щелкунчика:

«А на самом деле Мари потому не отходила от стола с подарками, что только сейчас заметила что-то, чего раньше не видела: когда выступили гусары Фрица, до того стоявшие в строю у самой елки, очутился на виду замечательный человечек. Он вел себя тихо и скромно, словно спокойно ожидая, когда дойдет очередь и до него. Правда, он был не очень складный: чересчур длинное и плотное туловище на коротеньких и тонких ножках, да и голова тоже как будто великовата. Зато по щегольской одежде сразу было видно, что это человек благовоспитанный и со вкусом».

Алина в очередной раз удивилась – как же так, она сравнивает себя не с прелестной девочкой Мари, не с ее старшей сестрой Луизой. А с вот этой странной уродливой игрушкой. А ведь у Алины нормальные руки, ноги, лицо. Она даже, наверное, красивая. Ей дети частенько об этом говорят.

Вспомнилось, как они идут с мамой и она задает ей такой важный для девочки вопрос: «Мама, я красивая». И мама искоса смотрит на нее и говорит: «У тебя хорошая кожа».

Ах, Алине не надо бы читать так много, она бы тогда могла обрадоваться. Но она читает с четырех лет и из какой-то книжки узнала, что, если молодой человек не знает, какой сделать комплимент некрасивой девушке, хвалит ее кожу. И это утверждает ее в мысли, что она – Щелкунчик.

Не те воздушные и милые девочки из сказок – а нелепый, с короткими ручками и ножками, деревянный истуканчик, спасший всех от Мышиного короля. Он большой молодец! Только очень некрасивый.

Алина принялась освежать перед уроком биографию Гофмана. Да, биографии нужно знать, но читать сказки гораздо интересней. Скорей всего, то, что она сейчас расскажет на уроке о жизни сказочника, то и останется в головах, редкий ученик будет читать обязательную литературу. Потому что обязательная, а не по любви.

В дверях учительской появился Олег Алексеевич, их директор и алинин любовник уже лет семь. Он скользнул по ней взглядом, обратился ко всем:

– Завтра в двенадцать педсовет. Все должны быть. Вот фамилии – он назвал несколько. По мнению Алины, нормальные пацаны, умненькие даже.

– Каждый подготовьте, какие у вас претензии к ним, будем разбирать.

Ох, как же ей не нравились эти педсоветы! Директор-любовник Олег ее постоянно шпынял, что нет у нее претензий к детям.

Максимум, на что она решалась, когда ребенка все ругали, это посоветовать, чтобы он побольше читал, это полезно для общего развития.

Приходя к ней на вечер, Олег давил на нее, подсказывал, что и про кого говорить. Но она не сдавалась, не жаловалась на детей, даже если они что-то не так делали. И этим бесила Олега. Непослушания он не принимал. И наказывал.

Постоять за себя Алина не решалась. А вот за детей! Откуда-то брались, и решимость, и силы. Она-то знала, как их шпыняют родители, и не собиралась включаться в общий хор.

Она любила детей, а они, наверное, ее. И, если заглянуть глубоко, это было единственное настоящее, что она имела.

Олег закрыл дверь. Он настолько отстранённо себя вел, что никто из учителей не догадывался об их многолетних отношениях. Она никому не рассказывала, он никогда не оставался на ночь.

Отношения строились так. Если что-то ему не нравилось, а это случалось постоянно, он наказывал Алину длительным молчанием – не звонил, холодно смотрел при встрече.

Первые годы она очень переживала. Звонила, даже письма писала. Рыдала в подушку, заглядывала в глаза.

Потом появился интернет и статьи психотерапевтов. Она теперь все знала о газлайтинге. Даже фильм «Газовый свет» посмотрела. Название подобного насилия над психикой партнера от этого фильма и пошло. Кино старое-старое, с красивыми женщинами и холеными мужчинами.

И теперь Алина все понимала. Но ничего сделать не могла – не хватало душевных сил. Правда, последнее время внутри нее что-то происходило этакое, обнадеживающее.

Алина прилепилась к Олегу – единственному человеку, кого она впустила в свой дом, постель, жизнь. Вот только ничего рассказывать ему не могла, не смела. И разве это близость?

И про сегодняшнюю утреннюю находку она не могла ему сказать. А это мучало ее, страшное лицо то и дело всплывало, вопреки ее стараниям забыть. А рассказать было некому.

Новое для нее слово – «абьюзер», полностью подходило к Олегу. После умных роликов в интернете она стала сдержанней и он это почувствовал. Стал мягче, ласковее. И она обрадованно решила, что ее многолетняя преданность, наконец , замечена. Но стоило ей расслабиться и проявить любовь, тут же следовал удар. Как в том анекдоте про боксера, пришедшего с тренировки. На суде он оправдывался, почему избил жену. «Я пришел с тренировки, она дверь открывает. Вижу, корпус открыт, я и ударил».

Алина просто не могла любить иначе – только вот так, самозабвенно. Она улыбнулась, в голову пришла частушка: «И зачем я его полюбила, ярко выраженного дебила». Она уже могла шутить над своими чувствами к Олегу – и это было таким прорывом, такой надеждой на освобождение!

Психотерапевты во всем правы. От абьюзера нужно бежать, роняя тапки. Только сил нет. Пока. И вот это – последнее короткое слово обнадеживало Алину, придавало сил. Неужели, она сбросит этот груз, эти унизительные отношения, не приносящие радости? Ни уму, ни сердцу, ни телу.

Прозвенел звонок. Так, сказки Гофмана в четвертом «А».