Читать книгу Там лилии цветут… - Елена Костадинова - Страница 3

Когда бездна долго вглядывается в тебя,

ты, рано или поздно, пошлешь ее подальше.

Потому что НАДОЕЛО!

Алина шла домой, поглядывая на хмурое небо. Легкие облачка превратились в тучи, солнце сквозь них не проглядывало.

День сегодня был обычным. Отстраненный Олег Алексеевич, болтливая Татьяна Игоревна, ничего, кроме себя (и мамы), не видящий Леонид Анатольевич. Любознательные четвероклашки и циничные десятиклассники. Весь день она погружалась в то, чтобы детям было интересно на ее уроках. Разруливала проблемы, защищала обижаемых и отчитывала тех, кто обижает.

Весь рабочий день она и не вспоминала об утренней находке. И только сейчас, идя домой, сама того не желая, погрузилась в картинку прохладного утра, золотого света в окнах ее дома, цыганки, живописно раскинувшейся в густой траве, выставившей ноги в цыпках из пестрых юбок. И так и не смогла прогнать картинку прекрасного цветка и его подводной части.

Чтобы унять дрожь от воспоминаний, она села на скамейку и принялась смотреть вокруг. На троллейбусы, идущих людей, клумбы с увядшими цветами. Минут через пять отпустило и она смогла идти дальше. На все мысли о полиции, она отвечала себе: «Нет! К черту»!

Она попыталась отвлечься мыслями об Олеге. Но это было так больно и противно, что она и их выгнала усилием воли.

И принялась думать о детях. О забавных вопросах, которые сегодня в четвертом «А» задавали по поводу «Щелкунчика». «Он что, робот, этот Щелкунчик»? В классе она только рассмеялась, сказала, что во времена Гоффмана не было роботов. Но сейчас подумала. «Робот не робот, но какая-то механика там присутствовала. Иначе, как он орехи грыз»?

С мыслей о четвертом «А» перешла к тому, что завтра тот же Щелкунчик будет в четвертом «Б», где учится совершенно необыкновенная девочка – Саша Жезлова. Рыжая, с великолепной кожей, чистейшими глазами. Ангел, без сомнения. С интересной особенностью, даром, который ведь только у ангелов и может быть. Мысли о Саше успокоили и Алина смогла встать и двинуться дальше.

Дома она наскоро сделала яичницу, поужинала, глядя в ноут. Стала мыть полы. Этот процесс был обязательным и ежедневным, потому что откуда-то у нее появилась аллергия на пыль. И, если Алина допускала, чтобы появился самый микроскопический слой, дышать становилось тяжело. Ночью могло начаться удушье, и она просыпалась в ужасе, что сейчас умрет. Пару раз пережив ночные приступы аллергической астмы, Алина взяла за правило – ложиться спать с вымытыми полами.

Она не успела протереть пол насухо, как раздался звонок. Алина знала, что это Олег, и ясно представляла, что сейчас произойдет. Потому что это происходило в разных вариантах, но всегда одинаково.

Он вошел, чуть не сбив дверью, стал срывать с нее фартук, платье. Его куртка от спортивного костюма полетела в угол. Он не стал снимать брюки и футболку, свалил ее на мокрый пол.

И только это она и чувствовала во время процесса – мокрый и холодный пол под собственной задницей. И дыхание Олега ей в лицо вкусным домашним ужином.

Она думала, пока он пыхтел на ней, что сейчас отбудет эту мерзкую повинность, отправится в душ, и задержится там подольше.

Он кончил с хрипом, Алина выпростала волосы из под его локтя и пошла в ванную.

То омерзение, с каким она смывала его следы, обильно поливая мочалку гелем, удивляло и радовало ее. Она терла и терла с брезгливой гримасой, пока тело не покраснело. И это было так необычно. И так здорово! А то, что сейчас произошло, отвратительно. И больше она этого не допустит. Никогда! Сейчас была мерзость, которая принесла разрядку этому ублюдку. И это было последний раз, только Олег этого еще не знает. Больше он в ее дом не войдет, и плевать, что у него есть ключ. Она сменит замок!

Она терла себя и поражалась, насколько полна решимости. Как все же легко получить эту решимость, если ты все поняла! Главное – не врать себе больше.

Еще недавно, в прошлом месяце, она просила Олега оставить ей его рубашку, ношеную, чтобы зарываться в нее носом и вдыхать любимый запах. И он, конечно, отказал. Сказал: «Ты что, шантажировать меня задумала»?

Как она рыдала тогда, от этого жуткого обвинения. Она просто хотела, чтобы он, хотя бы запахом, был всегда с ней! Но он все равно отказал, жадно глядя на ее слезы, наслаждаясь ими.

Она вытиралась и вспоминала, как все началось. Вполне безобидно. Время от времени им произносились легкие, чуть осуждающие фразы, когда она пыталась рассказать ему о том, что чувствует: «Прекращай это» или «Не принимай это слишком близко к сердцу».

Такие невинные на первый взгляд слова, а на самом деле – требования чувствовать себя иначе, не так, как на самом деле, а так, как ему нравится.

«Не нужно так собой гордиться», «Будь проще», «Чего это ты развеселилась»?

Какая там гордость, с чего он взял?! Просто что-то получилось хорошо и она решила поделиться. А насчет веселья, разве это плохо?

Потом он взялся за ее ощущения. На любой вопрос, что ему не нравился, следовало: «Тебе показалось», «Ты все выворачиваешь наизнанку»!

У Алины и так не было толком подружек, но Олегу и этого было мало. Он постоянно подчеркивал, что она думает и действует не так, как другие, и от этого ее проблемы.

Потом он стал клеймить ее: «Ты безнадежна», «Ты слишком чувствительна»,«У тебя проблемы», «Это ты во всем виновата»! Замечания становились грубее:

– А тебя вообще не спрашивают!

– Да что от тебя можно ждать!?

– Как ты додумалась до такой дури!

– Ты идиотка?

– Тебе ничего нельзя доверить!

– С тобой невозможно иметь дело!

– Тоже мне проблема, вечно накручиваешь!

– Это все чушь, не выдумывай!

– У тебя опять ПМС?

Потом он стал давить на чувство вины. Он отвечал на любую ее попытку что-то прояснить: «Я пытался тебе помочь, если ты это не поняла, я не при чем». На самый робкий намек пожаловаться, следовало: «Ты преувеличиваешь», «Все не так плохо».

А потом он уже прямо указывал, как она должна себя чувствовать: «Ты должна быть рада», «Ты не должна истерить», «Ты должна быть благодарна».

И все это вызывало в ней бурю чувств, которые некуда было выплеснуть.

А что же сейчас!? А сейчас она все поняла про себя, про него, про жизнь. И это откровение не позволит ей больше терпеть унижения. Она улыбнулась своему отражению в запотевшем зеркале!

Из ванной выходить не торопилась. Может, уйдет? Он частенько так делал. Раскладывал ее, где придется, и, пока она мылась, уходил.

Но сегодня не ушел. Возился на кухне, кофе заваривал. Уже полностью одет, на рукаве спортивной куртки – мокрое пятно.

Алина молча села у стола. Он вел себя по-хозяйски в ее кухне. И раньше это ее умиляло.

Ах, как ей нравилось ее нынешнее настроение, решительность. Это была она, настоящая. И это чувство пьянило.

– Что с тобой? – Олег сел за стол, придвинул к себе масленку, по-хозяйски выуженную из холодильника. Взгляд строгий, не допускающий промедления, требующий быстрого ответа. А она сознательно молчала и заговорила только, когда увидела, как у него начинают краснеть уши,

– Со мной ничего.

– От тебя пахнет лесом!

– Видимо это дезодорант.

– Идиотка! Лежишь, как бревно бесчувственное, ты что – этого анекдота не слышала?

Она покачала головой. У нее будто прорезалось зрение. Все стало ярким, отчетливым. Она увидела Олега, будто впервые. Лысеющего, неприятно пахнущего, совершенно чужого человека. «Господи! Семь лет»! Кроме этой, никаких мыслей не возникало.

– Странно было бы ждать от меня чувств, когда я лежу голым задом на мокром холодном полу.

Ей было гадко и смешно, она с трудом сдержалась, чтобы не расхохотаться ему в лицо. Но решила не доводить до взрыва – у Олега полное отсутствие чувства юмора и он терпеть не может, когда другим весело.

«Но ведь это у него нет чувства юмора, у меня-то есть». Эта мысль пришла неожиданно, вызвала широкую улыбку, и она не стала ее сдерживать. И тут же последовал взрыв.

Олег швырнул в мойку кофейную чашку и та раскололась о край металлической раковины на две ровных половинки. Одна упала в мойку, другая – на пол.

Алина вздрогнула, сейчас начнется. Нет, он не кричал, а шипел, брызгая слюной, жуткие для нее вещи. Для Алины – влюбленной по уши, живущей только им. До этого дня. До этого самого момента.

– Ты что это, мерзкая дворняжка!? Места своего не знаешь? Ты что возомнила о себе? Да я только свистну, вся учительская ноги раздвинет!

А ей опять смешно, вся учительская – это и престарелый математик Леонид Анатольевич, и трудовик, он же физрук, прокуренный Василий Васильевич. «Какую чушь он городит. Никто не будет раздвигать ноги перед этим ничтожеством. Разве что постоянно сексуально-голодная химичка Татьяна. А она, Алина, больше не будет. Вот так вот»!

Она опять едва сдержалась, чтоб не расхохотаться. Но его ненависть была неприятна ей, и этот человек – мерзок. Она смотрела на него, не вслушиваясь в грязь, что он изрыгает, и думала только одно: «Как я могла»?

– На педсовете промолчишь, уволю, сука!

«А это выход. Скорей всего, придется уволиться. Я его хорошо узнала за эти семь лет. Жизни он не даст». – Алина сняла полотенце с головы, собираясь сушить волосы.

Когда дверь за Олегом захлопнулась и с косяка посыпалась штукатурка, Алина стала искать мобильник, чтобы отключить.

Знала, что после таких взрывов он обязательно будет звонить ночью, чтобы не давать ей спать, продолжать оскорблять.

Она искала телефон в сумке, на тумбочке в коридоре, на полу, все еще влажном. Неужели потеряла?