Читать книгу Райские песни. Дорога - Елена Крюкова - Страница 7

Неужели свободна? Неужели одна?

Этот Мiръ отчаянный, всенародный,

     эта – вбита во тьму щитом – Луна…

Неужели несчастна? Неужто лечу?

Неужель всё напрасно – и всё по плечу?

Это Время, до пят платьишко, в пол,

     неуклюж суждённый раскрой.

Это Время вперемешку с Войной,

     где святые – кто бос, кто гол.

Неужели вратами вниду, тоскуя, сей миг —

     в Первый Круг?

Успокойся, мой Адище, аллилуйя,

     убери колючие кольца рук.

Ты не скалься. Зубами не лязгай.

Не хохочи красно, впопыхах.

Вот ребячья морозная сказка.

     Вот сожжённый мой страх.

Цапну потир я с полки – ах, винтаж, семнадцатый век…

Погребальная хвоя, зимы иголки.

Чистый, детский мой смех ли, снег.

Я снаружи зряча, старуха.

     Я слепая девчонка внутри.

А в округе – поруха, а вперёд не смотри.

Нет, гляди! Близоруко-бессонные зенки

     до дна распахни, насквозь!

Все родные снимки со стенки —

     дыбом, наотмашь, вкось.

А все люди, зри, баба, все строем,

     тяжек огненный мощный ход.

А все люди опять герои – ибо: Время, вперёд!

А назад хода нету! Дышу глубоко, тяжело.

За решёткой – в окне – комета,

     ея будущим пышет жерло.

Я грешила, как все. Блудила. Я бродила, как все,

Посреди золотых и немилых,

     по нейтральной ползла полосе.

Пощадите мя, вы, герои!

     Каждый нынче из вас – иерей.

Снег клубится пчелиным роем

     у разверстых в судьбу дверей.

Там, в полях, валитесь навзничь, ничком,

     обливаясь не кровью, нет,

А Причастной сластью, во веки веков,

     обливает вас звёздный свет!

Всякое дыхание да хвалит Господа…

     а моё – ловит вдох: не покинь…

И последний выдох… как все просто…

Вот война. И любовь. Аминь.

Ах, мой дух, смущённый, бегущий,

     нога за ногу, всё вперёд,

Погоди, любимый, грядущий!

     Погоди, незнамый народ!

Сизый лёд-голубь на улке!.. а огнь с Востока —

     жаль, не лучина – дешёвой лампёшки свеча…

Протопоп, не суди мя строго, как ладонь горяча…

Ах ты Господи, я ж не священник…

Бабам в алтарь нельзя…

Я всего лишь мотаюсь, еловый веник,

     по доскам скользя…

Ах, Причастный сосуд,

     и пальцы так дрожат – языки свечей…

Неужель в древняной ладье унесут

туда, где любовь горячей?..

Неужели в полёте кану? И мя не сыскать?

А за стенкою спьяну бормочет

     то ль кат, то ли тать.

Вон в шкафишке дотла забыта

     бутыль дорогого вина…

Наливаю в потир… над бытием, над бытом

     встану молча. Одна.

Как же всласть пьют мужики, счастливчики, поминая

     или празднуя, им всё равно?

Я сладкое Время глотаю. Я вижу потира дно.

Это медное дно. Слишком рядом. Отсвет лунный. Зелёный лёд.

Ночь, живая – моя награда. Ночь, огромная,

     что тебе год.

Ночь, седое рваньё, преданье.

Ночь, век иной, младенцем – во мне.

Ночь, как тысячу лет бормотанье —

     за прялкой, на дыбе, в огне.

Ночь великая! А я снова кроха.

По складам Четьминеи читаю.

Хлеб я, печиво. Мя не видать.

Я сама себе Сад насаждаю.

Я сама себе Рай, благодать.

Время, брысь ты! Ад, рассыпься в зерно!

В заре огнеглазой сгинь!

Я на свете живу так давно —

     не страшны ни война, ни Мiръ,

     ни Звезда Полынь.

Только Мiръ необъятный страшен, да, по ночам.

Зиккураты зрю звёздных башен.

     Соль течёт по щекам, плечам.

А герои – всё мимо, мимо,

     плотным строем снега, дожди.

Погоди, муж мой, сын любимый, оглянись! постой! погоди!

Пальцы в медь когтями вцепились.

А вину – конец среди вин.

Солнце, застынь, а, сделай милость.

Смог же Исус Навин.

Не катись ты, Луна! Не надо! Вот так навек и замри!

…плавать в зеркале молнии взгляда.

     Бить челом изнутри.

Пить и пить, допьяна, до стона,

     до проклятия, до Суда,

А потом задрать к небосклону эту, в изморози, башку – навсегда.