Читать книгу Апостолы Революции. Книга вторая. Химеры - Елена Легран - Страница 6
Ночь с 29 на 30 жерминаля II года республики (18–19 апреля 1794 г.)
ОглавлениеИнтуиция (или надежная информация?) не обманула главу Комитета общей безопасности: этой ночью члены Комитета общественного спасения собрались на заседание, которое открыл Бертран Барер предложением отправить одного из Одиннадцати в Северную армию.
– С тех пор, как Сен-Жюст и Леба покинули Северную армию в плювиозе, положение дел на этом участке фронта не перестает ухудшаться, – говорил он. – Австрийцы с каждым днем усиливают свои позиции на нашей северной границе. Наши неудачи на Севере открывают врагу дорогу на Париж.
Приер повернулся в сторону хмурого Карно, исподлобья взиравшего на оратора. «Какого дьявола Барер лезет в военные дела?» – вопрошал взгляд военного стратега. Но Барер, увлеченный своими идеями, не смотрел на коллег и недовольства Карно не заметил.
– Северной армии необходим новый заряд энергии, волевая рука, обладающая большей властью, чем обычное военное командование. Ей нужен один из нас! – заключил Барер, с силой саданув кулаком по столу, покрытому зеленым сукном.
– Все верно, – прошептал Сен-Жюст.
Он не обращался ни к кому конкретно, отвечая, скорее, собственнным мыслям, но Барер расслышал его слова и подхватил их, словно только того и ждал.
– Я рад, что ты согласен со мной, Сен-Жюст, – он посмотрел с высоты своего роста на сидевшего рядом коллегу. – Признаться, я подумал о тебе, когда…
– Сен-Жюст необходим республике здесь, в Париже, – поспешно перебил его Робеспьер. – Если вам так не терпится отправить кого-то на Север, пусть едет Карно. Никто лучше него не знает положения дел на фронте и не мобилизует войска для победы.
– Я не могу уехать сейчас, – возразил Карно. – Я координирую сразу несколько операций, которые целиком завязаны на мне. Не забывайте, что существует еще Эльзас, а после ареста генерала Гоша республиканская армия многое потеряла, – он осуждающе взглянул на Сен-Жюста.
– Ничего она не потеряла! – вскричал тот, вскакивая с места. – Гош – предатель, всегда был им и всегда останется! Уверен, он только и ждал момента, чтобы перейти на сторону неприятеля, как Дюмурье год назад!
– Ненависть к Гошу ослепила тебя, Сен-Жюст, – Карно тоже возвысил голос. – Я согласился на его арест исключительно из соображений солидарности, не желая нарушать гармонию в правительстве. Но я не устану повторять, что этот арест – огромная ошибка, и если бы не ваши с ним личные дрязги, республика не лишилась бы своего лучшего генерала.
– У этого «лучшего генерала республики», как ты его называешь, Карно, амбиции застилали волю к свободе. Еще немного – и мы узрели бы Гоша ведущим войска на Париж, чтобы свергнуть республиканское правительство и учредить военную диктатуру!
– Это клевета, в которую уже давно никто не верит!
Карно сделал несколько шагов по направлению к противнику, но Барер, выпростав вперед руку, преградил ему путь.
– Сейчас не время для ссор, Карно, – примирительно проговорил он. – Эта история покрыта пылью. Ты хотел видеть Гоша во главе армии, Сен-Жюст – на эшафоте. Мы нашли разумный компромисс, ограничившись тюремным заключением. Все остались довольны, не так ли? – обернулся он к Сен-Жюсту, снова опустившемуся на стул. – И покончим с этим. Сейчас речь о другом. Северная граница республики под угрозой.
– От меня больше пользы в Париже, чем на Севере, – заключил Карно тоном, закрывшим дискуссию по его кандидатуре.
– Ну что ж, если Карно так боится пороха, – язвительно сказал Робеспьер, – предлагаю послать Кутона. Его революционный энтузиазм быстро поднимет дух армии, а власть Комитета, стоящего за ним…
– Боюсь, трудно поднять боевой дух разлагающейся армии из инвалидного кресла, Робеспьер, – вмешался Сен-Жюст. – Армейские миссии требуют от комиссара личного участия в боевых действиях. Сразу видно, что ты плохо представляешь себе, что такое война, если предлагаешь Кутону отправиться в армию.
– Комиссар не обязан лезть в гущу боя, – раздражение постепенно овладевало Робеспьером. – Только петушиный задор может заставить его рисковать своей свободой и жизнью, когда на нем лежит священная миссия нести революционные идеи солдатам.
Выпад явно был направлен против Сен-Жюста, и тот принял удар.
– Плевали солдаты на революционные идеи, исходящие от человека, отсиживающегося в штабе! Они желают видеть своего комиссара среди них, рискующим жизнью и готовым, подобно им, сложить голову за республику! Только тогда они будут уважать его и подчиняться его приказам.
– Ребячество! Мальчишество! – закричал Робеспьер.
– Ты прав, Барер, я должен ехать в Северную армию, – заключил Сен-Жюст, не спуская глаз с Робеспьера.
– Ничего ты не должен, – процедил тот, в упор взглянув на молодого человека. – Ты нужен мне здесь.
– Тебе?! – усмехнулся Сен-Жюст. – С какой стати ты отдаешь мне приказы?
– Ты нужен Комитету, республике, французскому народу! – Робеспьер перегнулся через стол, выставив вперед указательный палец. – Ты не смеешь рисковать жизнью!
– Моя жизнь, как и жизнь любого гражданина, принадлежит республике.
– Интересы республики требуют твоего присутствия в Париже, Сен-Жюст!
– По какому праву ты говоришь от имени республики? – Сен-Жюст чувствовал, что теряет контроль над собой и, приказав себе успокоиться, обернулся к Бареру: – Пиши приказ, Бертран. Я отправлюсь в ближайшие дни, как только завершу несколько дел в Париже.
– Никто не поставит подпись под этим приказом! – голос Робеспьера перешел на хрип. Еще немного – и он отзовется выматывающим кашлем.
– Увидим, – холодно бросил Сен-Жюст.
Барер уже потянулся за бумагой, когда Робеспьер остановил его.
– Я требую голосования, – прошипел он, подавив приступ. – Кто за то, чтобы отправить Кутона в Северную армию?
Четыре руки, считая его собственную, поднялись вверх. Для девяти присутствующих на заседании этого числа было явно недостаточно.
– Карно? – не сдавался Робеспьер.
Он снова оказался в меньшинстве. Поймав на себе насмешливую улыбку Сен-Жюста, он предпринял последнюю попытку:
– Приер?
Три руки.
– Сен-Жюст? – спросил Барер.
Семь из девяти. Робеспьер и Робер Ленде воздержались.
– Мне будет не хватать тебя в Продовольственной комиссии, – тихо сказал Ленде на ухо Сен-Жюсту.
– Я быстро вернусь, – бодро пообещал тот. – Месяц, не больше.
– Ты не понимаешь, что натворил, – услышал Сен-Жюст за спиной осуждающий голос Неподкупного, спускавшегося вслед за ним по мраморной лестнице по окончании заседания Комитета. – Ты позволил нашим врагам одержать верх, ты сам способствовал их торжеству.
– Ты голоден? – обернулся к нему Сен-Жюст. – Поговорим за ужином?
– Добро, – оживился Робеспьер. – Пойдем к Веруа.
Они молча вышли во двор и направились в ресторан, располагавшийся прямо напротив дворца Тюильри. Удачное расположение и отменная кухня сделали Веруа главным конкурентом Фуа, переманив к нему немало знаменитостей, среди которых Робеспьер занимал не последнее место.
Было около двух часов ночи, когда два члена правительства вошли в тускло освещенный зал.
– Ты никак закрываешься, гражданин Веруа? – спросил Робеспьер вместо приветствия, оглядывая опустевший зал и неубранные столы с грязными скатертями. – А мы вот собрались поужинать.
– Гражданин Робеспьер, какая честь! – вскричал ресторатор, тут же отправив официанта снова зажигать свечи. – Я уже велел закрыть кухню, но ради вас, само собой…
– Вот и прекрасно, – кивнул Робеспьер. – Устрой нам уютное местечко.
– О, разумеется, разумеется, – засуетился Веруа, – как всегда, лучший столик. Или кабинет?
– Столик подойдет, у нас мало времени, – нетерпеливо бросил Сен-Жюст из-за плеча Робеспьера. – Не стоит ради нас открывать кухню. Неси холодное мясо, сыр и вино.
– Как прикажешь, гражданин Сен-Жюст, – закивал Веруа, – как прикажешь, – и исчез на кухне.
– Так ты торопишься? – удивился Робеспьер.
– Ни к чему эти церемонии, – отмахнулся Сен-Жюст, усаживаясь за стол в дальнем углу второго зала. – Наш разговор не будет долгим. О чем нам говорить, в самом деле? Ты хотел, чтобы я остался. Я считаю нужным уехать. Большинство оказалось на моей стороне. Тебе придется подчиниться, Максимилиан. Давно забытое ощущение, не так ли? – усмехнулся он.
– Ты ошибаешься насчет намерений Барера, – покачал головой Робеспьер, снимая очки и потирая покрасневшие от усталости глаза. – Он желает удалить тебя из Парижа.
– Зачем ему это? – пожал плечами Сен-Жюст.
– Чтобы полностью доминировать в Комитете.
– У него ничего не выйдет, пока ты в строю. Или я ошибаюсь? – вызывающе улыбнулся Сен-Жюст.
– Пока я в строю, – повторил Робеспьер меланхолично.
– Говоря откровенно, я давно собирался нанести визит Северной армии. Предложение Барера пришлось весьма кстати.
– Ты собирался отправиться в армию? – переспросил Робеспьер. – Всего через несколько дней после учреждения Бюро полиции?!
– Бюро функционирует. В моем присутствии больше нет необходимости. Ты ведь не откажешься контролировать его деятельность? – вопрос прозвучал так, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся. – Кутон поможет, – добавил он, увидев, что предложение не встретило энтузиазма Робеспьера.
– Вообще-то, у меня другие заботы, Антуан, – начал Робеспьер и тут же замолчал, заметив приближение официанта с подносом, на котором разместились две тарелки с тонко нарезанными и аккуратно выложенными ломтиками ветчины, гусиной печенкой, поджаренным хлебом и бутылкой красного вина. В другой руке официант держал блюдо с сырами.
Когда стол был сервирован, а вино разлито по бокалам, официант удалился, и Робеспьер продолжил:
– Я работаю над речью, очень важной для меня речью.
Сен-Жюст замер, даже жевать перестал и, не поднимая глаз от тарелки, ждал, что за этими словами последует рассказ о празднике, том самом празднике, о котором так неосторожно Давид проболтался сперва Бареру, а затем Элеоноре Плесси. Но Робеспьер замолчал, отправив в рот кусок печенки.
– Что за речь? – спросил Сен-Жюст после долгой паузы, пытаясь придать голосу небрежность.
– Останешься в Париже – узнаешь, – сухо ответил Робеспьер.
– Я не останусь в Париже, Максимилиан, – в тон ему ответил Сен-Жюст. – В том числе и потому, что знаю, какую речь ты готовишь и какой фарс собираешься устроить.
– Фарс? – увидился Неподкупный. – О чем ты?
– Давид направо и налево трепется о религиозном шествии, которое ты готовишь к… Кстати, когда запланирован спектакль?
Хмурый Робеспьер машинально ковырял вилкой ветчину.
– Я надеялся найти у тебя поддержку, – тихо проговорил он. – Если ты не поддержишь меня, на кого я тогда могу рассчитывать?
– Ты всерьез полагал, что твои религиозные идеи могут прийтись мне по душе? Разве тебе не известны мои взгляды на религию?
– Не в религии дело, – возразил Робеспьер и отправил, наконец, многострадальный ломтик ветчины в рот. – Мы готовим не религиозное шествие, как ты его назвал, а грандиозный гражданский праздник в честь Верховного существа, творца всего живого. Мы раздавили оппозицию, Антуан. Пришел черед воспользоваться плодами нашей победы. Французский народ давно ждет дня, когда ему вернут утраченную веру в Бога и в бессмертие души. Приправленная гражданскими добродетелями, эта вера станет надежной опорой республики.
Сен-Жюст скептически покачал головой.
– Вместо желанного покоя и гармонии ты лишь вновь разожжешь страсти, которые поутихли, когда мы уничтожили дехристианизаторов. Истинные католики будут недовольны неполноценностью новой религии, они захотят большего, того, чего ты не сможешь и не захочешь им дать. Атеисты же, которых революционные годы наплодили в избытке, увидят в культе Верховного существа возвращение к христианству. Ты не угодишь никому. Откажись от этой идеи, пока не поздно.
Робеспьер отрицательно покачал головой.
– Этот праздник будет главным делом моей жизни, Антуан, венцом моих усилий, моим завещанием. Он успокоит европейские монархии и принесет Франции мир и внутреннюю гармонию, – медленно, отделяя друг от друга каждое слово, проговорил он. – И я бы хотел, чтобы все мои друзья и единомышленники были там, рядом со мной, и ты прежде всего.
– Я не твой единомышленник, – Сен-Жюст в упор взглянул на собеседника. – Я перестал им быть, когда узнал об этом чертовом празднике. И если я не могу помешать ему, то свободен не присутствовать на устроенном тобой маскараде.
– Там будут все члены Комитетов, все депутаты Конвента, – напомнил Робеспьер.
– Кроме тех, кто отсутствует, не так ли? Когда ты собираешься позабавить толпу? Можешь не сомневаться, важные дела удержат меня на фронте.
– Глупое, упрямое ребячество! – Робеспьер хлопнул ладонью по столу. Официант, крутившийся неподалеку, оглянулся. Робеспьер взмахнул рукой: мол, все в порядке.
– Называй это, как тебе угодно, – проговорил Сен-Жюст. – Но меня среди участников праздника ты не увидишь.
– Сбегаешь в армию от проблем? – язвительно заметил Робеспьер. – Не знал за тобой такой трусости. Впрочем… – он помедлил и со злостью швырнул в лицо молодому человеку: – Ты уже проявил себя подобным образом, когда надо было поставить подпись под приказом об аресте Люсиль Демулен. Ты не сможешь вечно сбегать, Антуан. В какой-то момент придется взять на себя ответственность за свои поступки.
– За мои поступки я несу полную ответственность, – резко проговорил Сен-Жюст. – Но я не собираюсь участвовать в том, чего не одобряю. И ни ты, ни кто-либо другой не сможет принудить меня. Я уезжаю в армию, Максимилиан, и надеюсь послужить там республике лучше, чем в Париже. Здесь больше нечего делать. Оппозиция уничтожена. Политическая полиция в наших руках. Поставки продовольствия налажены. Единственная проблема, с которой осталось справиться, – это военные поражения. Южные границы в полном порядке, ты сам регулярно получаешь оттуда отчеты своего брата. Эльзас, который так беспокоит Карно, не подвергается большой опасности. С ним мы справимся без труда, достаточно лишь отправить туда толкового генерала. А вот Север… Нам нужна Бельгия. Как только мы укрепимся на ее территории, войне конец. А вместе с ней – конец революционному правительству и Конвенту. Мы придем к конституционному правлению. И слава тем, кто принесет победу!
– Высоко метишь, Антуан, – задумчиво проговорил Робеспьер. – Так высоко, что рискуешь, подобно Икару, подпалить крылья. До конституции нам так же далеко, как до солнца.
– Победа, Максимилиан, – Сен-Жюст перегнулся через стол и приблизил лицо к лицу собеседника так близко, что тот отпрянул. – Большая победа в Бельгии, величайшая из всех побед Французской республики – и Париж наш, а с ним – и вся страна. Я добуду победу, чего бы мне это ни стоило, или погибну на поле боя.
– Разумеется, тогда Пантеон тебе обеспечен, – пробормотал Робеспьер.
Сен-Жюст предпочел не расслышать его слов.
– Судьба республики отныне решается не в Париже, а на северных границах, – заключил он.
– Ты ошибаешься, ты жестоко ошибаешься, – Робеспьер сжал в кулаке вилку и стукнул ею по столу. – Нам предстоит еще столько изменений, прежде чем общество очистится от скверны, прежде чем враги республики исчезнут с лица земли. И эта битва разыгрывается в столице.
– Оппозиция умолкла, – возразил Сен-Жюст.
– Она лишь затаилась на время, – перебил его Неподкупный, – и ждет момента для нового нападения. Мы должны атаковать первыми, Антуан.
– Победа – вот главный аргумент против любой оппозиции.
– Тюрьмы переполнены, а еще столько врагов разгуливает на свободе.
– Мощь французского оружия заставит врагов склониться перед республикой.
– Революционный трибунал слишком медлителен, он требует серьезного реформирования.
– Кончится война – отпадет необходимость в Трибунале.
– Надо уничтожить пустые формальности, которые тормозят работу революционного правосудия. Вот, над чем я сейчас работаю.
– Надо напомнить республиканской армии, что она несет свободу народам Европы, и Европа падет к нашим ногам. Этим-то я и собираюсь заняться.
Они говорили на разных языках, не слушая друг друга, потеряв всякую надежду убедить собеседника, сыпали словами, постепенно повышая тон, пока Робеспьер не швырнул на стол вилку и не положил конец дискуссии:
– Довольно, Антуан! Этак мы никогда не закончим. Поступай, как знаешь. Поезжай в армию, подставляй грудь под пули! Скройся от реальности под походной палаткой! Наслаждайся сиюминутной славой! Один-два месяца, говоришь? Черта-с два! Барер и Карно только и ждут, чтобы ты уехал, тогда они полностью завладеют Комитетом. Колло и Бийо танцуют под дудку Вадье. Вот уж кто обрадуется твоему отъезду! Лучшего подарка Вадье ты и преподнести не мог! Думаешь, Лежен сможет противостоять Комитету общей безопасности в борьбе за полицию?
– Лежен – честный человек и прекрасный патриот. Я не знаю другого, подобного ему. Что до Вадье, то его влияние ничтожно по сравнению с твоим, Максимилиан. Возьми Бюро полиции под свое шефство в мое отсутствие. Я предупрежу Лежена, что временно он переходит под твое начальство. Он сделает все дело, тебе надо будет лишь ставить свои резолюции на его докладах. Полчаса в день, не больше, уверяю тебя. Если хочешь, он будет заходить к тебе домой, благо Тюильри в двух шагах. Я могу рассчитывать на тебя?
И тут Робеспьер понял, зачем Сен-Жюст позвал его ужинать: ему было нужно согласие коллеги присмотреть за Бюро, чтобы оно не попало под влияние других членов Комитета.
– Ты бросаешь едва начатое дело, Антуан, – осуждающе заметил Неподкупный.
– Не бросаю, а лишь временно оставляю в надежных руках. Через месяц я вернусь с победой, и тогда…
– Северная армия безнадежна. Понадобится не меньше полугода, чтобы сделать из нее победоносное войско. Ты не сотворишь чуда, Антуан.
– Увидим, – улыбнулся Сен-Жюст.
– Полагаю, ты и Леба с собой заберешь?
– Непременно.
– У него жена должна родить через месяц-полтора,– напомнил Робеспьер. – Не уверен, что он захочет ехать.
– Еще как захочет! – бодро пообещал Сен-Жюст. – Мы управимся к появлению ребенка.
Не обращая внимания на скептическое покачивание головой собеседника, он поднялся, жестом подозвал официанта, расплатился и попрощался.
Вернувшись в особняк Обер, Сен-Жюст переоделся в домашний халат и настежь распахнул окно в гостиной, впуская ночную прохладу. Он дернул за шнурок, проведенный в комнаты прислуги, чтобы попросить Жана наполнить ванну, и через пару минут тот, действительно, появился на пороге его квартиры. Но не один. Рядом с ним стоял Бертран Барер.
– Рад, что застал тебя, – с нервической веселостью проговорил депутат, шагнув в прихожую.
– Что случилось? – настороженно спросил Сен-Жюст и жестом отпустил Жана.
– Ничего не случилось, – успокоительно проговорил Барер. – Я собирался поговорить с тобой о том, что… о решении, которое Комитет принял… о твоей миссии…
Сен-Жюст никогда раньше не видел Барера таким. Его всегда уверенный тон, твердый голос человека, знающего, что и кому следует говорить, не совершающего промахов и гарантированного от ошибок, уступил место нерешительности.
– Да у тебя настоящие хоромы! – Барер оглядывался по сторонам в гостиной, освещенной двумя канделябрами с четырьмя свечами, стоявшими у каминного зеркала, отчего восемь свечей превратились в шестнадцать.
– Квартира хорошая, – согласился Сен-Жюст. – Но у меня совершенно не было времени тут устроиться.
– Боюсь, армейская миссия тебе в этом не поможет, – улыбнулся Барер.
Сен-Жюст неопределенно кивнул. Неловкость, которую испытывал собеседник, передалась ему. Он вышел в кабинет, где оставил початую бутылку бургундского, довольно посредственного, и вернулся с двумя пустыми бокалами, которые и наполнил, надеясь, что вино развяжет им языки. Барер принял бокал, сделал несколько мелких глотков и ослабил галстук.
– Так о чем ты хотел поговорить, Бертран? – спросил Сен-Жюст, усаживаясь в кресло и жестом приглашая гостя последовать его примеру.
– Очень хорошо, что ты едешь на Север, – начал Барер, не спуская глаз с бокала, который механически крутил в руке. – Уверен, тебе удастся поправить наши дела на этом участке фронта.
– Польщен доверием, – откликнулся Сен-Жюст, и Бареру показалось, что он услышал иронию в его голосе.
– Я пришел сказать, что готов поддержать любую твою инициативу по мобилизации армии в случае, если Карно воспротивится твоим предложениям. Ты же знаешь Карно с его самоуверенностью, – зачем-то напомнил он.
Сен-Жюст, впрочем, в этом напоминании не нуждался. Он коротко кивнул, но от благодарности воздержался. Его настороженность все усиливалась. Зачем Барер явился к нему? Такой человек, как бессменный член Комитета общественного спасения, единственный, кто остался там с самого первого дня его основания, когда в Комитете еще заправлял Дантон, не пришел бы к коллеге посреди ночи лишь затем, чтобы пообещать ему свою поддержку. Бареру явно что-то нужно, что-то, в чем он не желает признаваться открыто.
– Думаю, наши интересы совпадают, – продолжал Барер, выдержав паузу. – Скорая победа, окончание войны и возвращение к нормальной форме управления, не так ли?
Сен-Жюст осторожно кивнул. К чему он клонит?
– Ты думал над тем, что последует за этим, Антуан?
– За чем – за этим? – Сен-Жюст сделал вид, что не понимает, о чем говорит Барер. Нечего юлить, пусть выкладывает все начистоту!
Барер пристально посмотрел на сидящего напротив коллегу. Играть с ним вздумал? Ну что ж, поиграем, решил он.
– За отказом от чрезвычайного правления.
Сен-Жюст небрежно передернул плечами.
– Признаться, у меня не было времени думать об этом, – проговорил он.
– Да, разумеется, – Барер изобразил понимание. – Ты был занят Бюро полиции. Жаль, что тебе придется временно оставить работу в Бюро. Но армия нуждается в…
– Знаю-знаю, – поспешно перебил его Сен-Жюст, не желая в очередной раз выслушивать идеологические сентенции Барера. – Бюро будет передано в надежные руки. Об этом можешь не беспокоиться.
Барер помедлил и, осушив бокал, заметил как бы между прочим:
– Я готов подменить тебя в Бюро, Антуан.
Так вот зачем он пришел, догадался Сен-Жюст: за полицейским Бюро! Теперь, когда намерения собеседника стали ему ясны, он почувствовал себя хозяином положения.
– Не хочу обременять тебя дополнительными обязанностями, Бертран, – он принял дружелюбно-заботливый тон. – Ты и без того сутками работаешь в Комитете, не говоря уже о твоей конвентской активности: редкое заседание обходится без твоего выступления!
– Ерунда, – отмахнулся Барер. – Уверен, ты прекрасно подобрал персонал. Достаточно будет лишь ревизировать их отчеты. Это не займет много времени.
– Именно это я и говорил Робеспьеру менее часа назад, когда просил его курировать Бюро в мое отсутствие, – произнес Сен-Жюст с небрежным простодушием, даже как бы извиняясь за то, что не подумал о Барере в качестве временного начальника Бюро.
Пальцы Барера, нервно постукивавшие по ручке кресла, замерли.
– Ты попросил Робеспьера заняться Бюро? – медленно переспросил он. – Он же практически не появляется в Комитете в последнее время!
– Теперь будет появляться. Работа в Бюро требует личного присутствия.
– Ты не опасаешься, что его проблемы со здоровьем…
– Да нет у него никаких проблем со здоровьем! – вспылил Сен-Жюст. – У него достаточно сил и энергии, чтобы принимать решения по сотне дел ежедневно. В Бюро тридцать человек персонала, Лежен прекрасно справляется со своими обязанностями. Максимилиану останется лишь выносить резолюции. Невелико усилие. У тебя же и без того дел невпроворот. К тому же… – он замялся, но лишь на мгновение. – Я хотел попросить тебя об услуге, Бертран, вернее, предостеречь от опасности, которой может подвергнуться Комитет в мое отсутствие.
Барер, напряженный, как струна, подался вперед, словно желая защитить себя от долженствующего последовать удара.
– Ты предлагал мне помощь против Карно, – продолжал Сен-Жюст, от которого не ускользнула тревога собеседника, – но помощь необходима не мне, а республике, которая нуждается в защите от Колло и Бийо, которые не преминут захватить внияние в Комитете. Ты единственный обладаешь энергией и авторитетом, способными противостоять им.
Барер облегченно выдохнул и откинулся на спинку кресла.
– Можешь не беспокоиться, я буду бдителен, – сказал он. – Правда, не стану скрывать, что Бюро полиции, находись оно в моем ведении, облегчило бы мне задачу.
– Думаю, не имеет большого значения, будет ли Бюро под твоим началом или под началом Робеспьера. Главное, чтобы оно не оказалось в руках тех, кто пожелает извлечь из него личную выгоду.
От цепкого взгляда Сен-Жюста не ускользнуло пробежавшее по лицу коллеги беспокойство. Прекрасно, похвалил себя молодой человек, удар достиг цели: Барер получил послание.
«Сукин сын, – подумал Барер, – просишь меня помешать усилению Бийо и Колло и отнимаешь оружие, которое может помочь усилиться мне. Надеешься, что я поднесу тебе Комитет в качестве приза за вторжение в Бельгию?»
– В конце концов, – продолжил Сен-Жюст, – Бюро общей полиции является частью Комитета общественного спасения. Постановления, исходящие оттуда, должны пройти через Комитет и заручиться подписями его членов. Так что твое слово будет иметь не меньшее значение, чем слово Робеспьера.
Барер усмехнулся: как будто Сен-Жюсту неизвестно, что необходимость иметь на постановлениях подписи нескольких членов Комитетов – простая формальность, и, ставя свои автографы, они никогда не читают постановлений!
– Я рад, что мы снова поняли друг друга, Бертран, – с наигранной бодростью проговорил Сен-Жюст. – Если вы с Робеспьером разделите влияние в Комитете, лучшего и желать нельзя! Я же постараюсь как можно скорее принести победу. Не пройдет и месяца, как Бельгия будет нашей.
– Хотел бы я обладать твоим оптимизмом, – проговорил Барер.
– От этой победы зависит судьба республики. Как только мы отбросим врага за бельгийскую границу, войне конец. Во всяком случае, австрийцы запросят мира, и только от нас будет зависеть, удовлетворить их просьбу и покончить с войной, или продолжать завоевания. И вот тут, Бертран, в этот самый момент, твоя подддержка будет для меня бесценна. Карно захочет идти дальше, ведь для него окончание войны означает потерю власти. Колло и Бийо поддержат его, ибо их положение также целиком зависит от сохранения революционного правительства, а окончание войны положит этому правительству конец. Я же дождаться не могу, когда мы, наконец, вернем Францию к миру и конституции. Я жажду мира, Бертран, мира и покоя в стране.
– Выходит, ты все-таки находишь время подумать о будущем, – тонко улыбнулся Барер.
– Я нахожу время размышлять о том, как покончить с чрезвычайным положением, не уничтожив революционных завоеваний.
Барер понимающе кивнул. «И сохранить свою власть», – мысленно добавил он.
– Наш с тобой союз взаимовыгоден и полезен республике, – заключил Сен-Жюст.
Вот он и дал Бареру ответ на вопрос, заданный на лестнице Тюильри полторы декады назад, сразу после казни Дантона.
Они расстались довольные друг другом, хотя каждый спрашивал себя, насколько честен был с ним тот, кто обещал ему союз и поддержку. «С кем еще заключил Барер подобный союз?» – размышлял Сен-Жюст. «Если я его единственный союзник, почему тогда Бюро полиции перешло к Робеспьеру?» – вопрошал Барер. Но сознание того, что каждый из них переиграл союзника, нейтрализовывало сомнения. «Вадье и Сен-Жюст уверены, что я играю на их стороне. Таким образом, кто бы ни победил, я буду в верном лагере», – усмехался про себя Барер. «Он пришел за Бюро, а удовольствовался словесным обещанием не остаться в стороне при разделе пирога», – поздравил себя Сен-Жюст.