Читать книгу Свои как чужие - Елена Лопатина-Кибис - Страница 4

– Вот вы и приехали, милости просим, – сказал Иван Васильевич Бондаренко, председатель нового совхоза «Светлый», на границе с Казахстаном. – Вам несказанно повезло, вы уже прибыли в обустроенное село, где вам не нужно самим основывать новые поселения. Видать у вас были хорошие связи на вашей родине? Мне поручено, вам выделить небольшой участок земли, где вы будете заниматься животноводством и земледелием. Ну и конечно не забывайте трудиться на благо нашего совхоза, нам нужны ответственные трудолюбивые люди.

– А почему с нами идут мои родители? Вы, пожалуйста, поселите Иванченко от нас подальше, я их даже видеть не могу, – злобно произнесла Евдокия, командным тоном нахмурив брови и слегка прищурив глаза.

– Не положено, я вам могу выделить только одну избу, а как вы её делить между собой будете, меня это уже совершенно не волнует. Хоть в сарае живите, скажите спасибо, что вас на улице со всеми вашими вещами не оставили. У нас в селе сейчас возникли непредвиденные проблемы с жильём. Вы даже представить себе не можете, столько людей к нам в последнее время ссылают, – покачал головой Иван Васильевич и добродушно им улыбнулся. – Но мы всем рады, у нас люди дружные живут, никому в помощи не откажут. Вам ещё повезло, что изба свободная стоит, она только вчера освободилась, так как бывшие хозяева переехали в другой колхоз, а избу свою забросили. Других приезжих мы подселяем в разные семьи или в огромный барак-сарай, где проживают в ней сразу несколько семей. Радуйтесь, что ещё ваших сыновей и мужа не мобилизовали в трудоармию, уж там-то положение намного тяжелее нашего будет.

– Я не буду жить с ними, что хотите со мной то и делайте. Не буду и всё! – Евдокия была чрезвычайно раздосадована, на её лбу от возмущения выступила капелька пота.

– Думайте сами, нелюдимые вы все какие-то. У нас наоборот приезжие просят поселить своих близких вместе, чтоб им легче было освоиться на новых землях. Но у меня нет столько свободного времени на вас затрачивать, мне и других переселенцев нужно расселять, – председатель незамедлительно удалился, приведя их к новому пристанищу. Иван Васильевич не желал разбираться с чужими семейными неурядицами, тем более своим несдержанным поведением они вызывали в нём далеко не лучшие ассоциации и неприятные эмоции.

Семья Шумейко, подойдя ближе к своему пристанищу, испытала невероятно сильное психическое потрясение, увидав перед собой деревянную избу покрытую берестой и дёрном. Она была очень низкая, будто вросла в землю. Даже окон практически не было, лишь одно очень маленькое отверстие, не более, сорока сантиметров в ширину и длину, которое закрывалось деревянной дощечкой и служило для проветривания избы. Крыша их нового дома была покрыта сеном, а внутри печь топилась по-чёрному и чтоб тепло не выходило на улицу была без дымовой трубы.

– Я не верю своим собственным глазам. Это какой-то кошмар, я здесь точно жить не буду. Не пойму – это злая шутка, мы точно должны тут жить? У нас свиньи в сараях в лучших апартаментах спали, – раскричалась Евдокия. – Даже пол из глины, какой кошмар. Где мы все поместимся, за что нам такое испытание? Понятно, почему бывшие жильцы бросили эту халабуду и переехали в другой колхоз. Наших родителей можно было и в бараке разместить, уже с первой минуты в нас въелся председатель совхоза, мог нам и подсобить, не убыло б с него.

– Ничего переживём, зато все живы и здоровы. Ты до замужества так и жила с нами, вновь привыкай. А то нашлась тут барыня и что за глупости нас в барак с отцом отправлять. Что люди о нас подумают? Ты на всю округу снова нас прославить хочешь? Мы уже старые, нам забота нужна, мы тебя породили, ты теперь нам с отцом обязана, – дерзко ответила своей дочери Христина Никифоровна

– Я не хочу в этой полуразваленной избе находиться, да ещё с вами под одной крышей сосуществовать. Ну, я вам тут сладкую жизнь устрою, сами с отцом сбежите. Я уже не та семнадцатилетняя девчонка, которую вы продали как ненужную вещь. Я всё помню, как была лишь вашим средством для обогащения. Больше я никого не боюсь и ни от кого не завишу, – ругалась Евдокия с матерью.

– Как ты можешь такое говорить, да если б не мы, где бы ты сейчас была? Что тебе мог хорошего дать твой Васька Коровяк? Царство ему небесное, нельзя плохое о покойниках говорить, но ты меня сама на это вынудила. Он с тобой был, исключительно ради ночных потех и для его содержания. Ты бестолковая из-за любви к нему вынесла всё, что мы с отцом годами тебе на приданое копили. Сама вспомни, работать Василий ленился, лишь с мужиками самогон с утра до ночи пил, да по бабам ходил. Ты думаешь, у него одна такая была? Он пол деревни девок обрюхатил, если б не Григорий, его всё равно кто-нибудь прибил бы. Ты всегда была непутёвая, со всяким сбродом путалась, – Христина Никифоровна не стеснялась в выражениях, корила свою дочь и припоминала все её прошлые ошибки.

– Враньё! Как ты можешь такое на покойного наговаривать! – раскричалась Евдокия и набросилась с кулаками на мать.

Но Христина не собиралась так легко сдаваться и продолжала дальше голосить на всю округу:

– Что же делается, родная дочь на мать руку подняла? Я её на свет породила, жизнь дала. Такую здоровую бабу с неё вырастила, а она уже всю кровь высосала с матери. Да если б не мы с отцом, ты бы валялась со своим приплодом под забором, все об тебя ноги вытирали бы. А так знатной женой кулака столько лет прожила, слово тебе боялись поперёк лишнего люди сказать.

– Что ты мелишь старуха полоумная? Ты с себя пример та не бери, это ты валялась под забором с папашей, всё вы с ним прокутили, даже дом свой заложили Григорию, потом мной и рассчитались. Благодаря мне жили как короли, я собой все ваши долги погасила. Я из-за вас ребёнка в дороге потеряла, а вы как пиявки ко мне присосались, нет от вас спасения, всё никак моей кровушки не насосётесь, – разревелась Евдокия от обиды на свою мать.

– Да ты сама рада была, что не доносила его. Не я кричала на Григория, что он тебя снова обрюхатил и как ты его отпрыска вынашивать не хочешь. Ты, нас всё с отцом судишь, а сама как к своим дочерям относишься, постоянно их бьёшь как скотину негодную, обзываешь последними словами. Мы с отцом лучше к тебе относились, а ты совсем обезумила с годами, – продолжала Христина Никифоровна отчитывать свою дочь, от злости её даже колотило мелкой дрожью.

– Да хватит, что вы свои как чужие, уже со всей деревни народ собрали. Стыдно вам должно быть. Позор! – выругался на скандальных женщин Григорий. – Детей бы наших пожалели бабы глупые. Вон дочки напуганные стоят, плачут. Ведь и так тяжко, в дом хоть зайдите, перед людьми не стыдите.

Тут подошла к ним женщина лет сорока, с голубыми глазами и доброжелательной улыбкой от которой приятно пахло свежей выпечкой. Она была невысокого роста и среднего телосложения. Внешность её была обычной и ничем не примечательной, со светло-русыми волосами и острым небольшим носом. Милая женщина оказалась весьма гостеприимной, она предложила уставшим с дороги переселенцам зайти к ней отужинать:

– Здравствуйте! В гости к нам заходите, милости просим! Мы ещё вас в окно увидели, очень обрадовались, что будет хоть с кем вечерами поговорить, мы так рады новым соседям. Я столько вкусных пирогов напекла, как знала, что к нам гости придут. Вам ещё повезло, что к нам вас отправили, а то столько в наше время ссылаемых людей пропало, кто от холода помер, а кто от работы и голода. Время сейчас страшное, кто как может, так и выживает. Меня Натальей Николаевной зовут, а мужа Вячеславом Сергеевичем и фамилия у нас Смирновы.

– Спасибо вам большое, тут сразу видно живут люди добрые и отзывчивые. Как же нам не сладко пришлось. Я на днях ребёночка в дороге потеряла, так всё оправиться не могу от такой тяжёлой трагедии. Даже руки на себя наложить хотела от горя. Я так надеялась, что сын родится, опора нам с мужем ещё одна появится. Ведь дети это как пальцы на руках, любой отрежь, болит одинаково. Не знаю, как теперь и жить. Чего мы только не натерпелись с семьёй, пока сюда не приехали, а что здесь ещё нас ждёт, страшно подумать, – запричитала Евдокия, обливаясь слезами, чем необычайно растрогала добродушную соседку.

– Бедная ты женщина, как мне тебя жаль. Нам с мужем бог, к сожалению, детей не дал. Я даже представить не могу, что ты несчастная пережила. Крепись Евдокия мы вам, чем сможем, тем обязательно поможем, здесь вы не пропадёте. Мой муж помощник председателя, он вам безо всяких сомнений подсобит, я с ним сегодня же и поговорю, – понимающе протараторила Наталья Николаевна.

– Я даже подумать не могла, что мы с детьми окажемся в таком тяжёлом положении, а бедные мои старые родители, им вообще дорога с трудом далась. А ещё март месяц на улице, боюсь, совсем задубенеем в вашей Сибири. Как же тут холодно, в наших краях намного теплее было. К тому же чем печку топить? У нас нет ничего, – расстроилась Евдокия и схватилась за сердце, женщина была раздавлена и сильно обеспокоена. Она не верила, что сможет выжить в таких немыслимых для неё условиях.

– Да тут я с вами соглашусь. Как только бывшие соседи собрались переезжать, к ним со всего села люди сбежались, всё растащили. Даже щепочки не оставили. Но не переживайте вы так, у нас возьмёте дрова. А потом мой муж всё вам покажет, где и как заготавливать поленья на зиму. Евдокия, самое главное не стесняйтесь, нужна будет помощь, обязательно обращайтесь. Вы наверно жили у себя на Украине богато, раз вас всё у нас пугает? Мы все тут просто живём, никто ещё не умер с голоду в нашем совхозе. Наш управляющий хороший мужик, никому не даст пропасть. На хлеб с солью, вы всегда заработаете, – доброжелательно сказала Наталья Николаевна, успокаивая новую соседку.

Евдокия округлила глаза, когда услышала, что придётся работать и непроизвольно переглянулась с матерью. На что Христина Никифоровна отчаянно замотала головой из стороны в сторону, перекрестилась и дальше жадно начала поглощать еду, будто ест её в последний раз.

Когда семья Шумейко хорошо насытилась, они поблагодарили гостеприимных хозяев и пошли в своё новое жилище. Дочки печку кое-как затопили и порядок наводить в избе стали, а сыновья вместе с отцом и дедом отправились на рыбалку, ведь от старых хозяев лишь снасти остались. Только Евдокия с матерью ничего не стали делать, легли на полати, прикинулись больными, пока дочки в избе не прибрали и не ушли во дворе порядок наводить. Когда Евдокия с Христиной Никифоровной остались в доме одни, как всегда спорить и ругаться между собой стали.

– Так долго продолжаться не может! Нам нужно скорее твоих дочек замуж выдавать и желательно за богатых селян. Они у тебя девки видные, быстро им женихов подберём, самое главное найти здесь для них выгодные партии, надеюсь, тут такие водятся. А то все пропадём, надо что-то срочно предпринять, – предложила Христина Никифоровна.

– Тебе меня мало было, теперь за моих детей принялась. Совсем совести у тебя не стало, нечего сюда нос свой совать, без тебя разберусь, что мне с ними делать. Скажи спасибо, что вообще на улицу вас с отцом не выставили, а с собой взяли. Лучше бы борща нам приготовила, Наталья Николаевна не пожадничала, столько продуктов на первое время наложила, чтоб с голоду не померли. Займись лучше делом! – ответила злобно Евдокия, показывая на котомку с продуктами.

– Ещё чего, делать мне больше нечего, сама иди и делай, помоложе меня будешь, – недовольно фыркнула Христина, потягиваясь и лениво зевая.

– Я вас дармоедов кормить бесплатно не собираюсь. Ты будешь по дому и по хозяйству помогать, а если нет, чтоб вашего и духа здесь не было. А то привыкли на моей шее висеть. Всё, терпение моё закончилось. Для вас Григорий и так много хорошего сделал, а то расстреляли бы вас с батюшкой на площади, как врагов народа, – расхохоталась Евдокия, зажав свои длинные пальцы в кулаки.

– Ты мне лучше не угрожай, а то я всё Григорию расскажу, что твоя старшая Лукерья, не от него. Он с тебя точно шкуру сдерёт, если об этом узнает. Ты ему столько лет рога наставляла, а он дурень даже и не догадывался. Как же нам с отцом было стыдно людям на глаза за твои похождения показываться, все в селе только о тебе и судачили, – разозлилась Христина Никифоровна на дочь, погрозив ей тонким скрученным от старости указательным пальцем.

– Змея старая, сколько ты можешь с меня кровь пить. Мало ты мне жизнь попортила, ещё нажиться на моих дочерях решила, старость безбедно и без хлопот прожить хочешь? Вот увидишь, тебе ещё воздастся за всё! – закричала Евдокия на мать, почти сдерживая слёзы от обиды.

– Я дала тебе жизнь, если б не я, тебя на этом свете и не было бы такой красивой. Ты нам с отцом обязана, мы твои родители. И не говори, что сама не думала, как выгоднее своих дочек пристроить? Я тебя хорошо знаю, ты мне можешь не врать. И вообще, зачем ты их рожала? Пусть теперь матери с отцом и помогают, – властным голосом произнесла Христина Никифоровна.

– Да сколько можно, всё я вам обязана. Разве я вас просила меня рожать? Я вам ничего не должна. Я и без тебя понимаю, что старших Лукерью и Пелагею замуж пора выдавать. Остальных дочек отдавать под венец рано, ещё совсем они юные. Пусть в доме и по хозяйству нам помогают, не мне же эту работу выполнять. А своих сыночков я не дам женить, лишь они у меня свет в оконце. Богдаша с Ефимом молодые, горячие, погулять хотят. Ещё не одной бабе они голову вскружат, такие же видные как покойный их отец. Сыновья – это моя гордость, я им жизнь портить не собираюсь, – Евдокия на этот раз полностью с матерью оказалась солидарна и начала про себя думать. – Лукерье уже восемнадцать лет, Пелагее семнадцать, уже как раз время пришло, а то ещё в девках засидятся, потом корми их до глубокой старости. Но Богдаша ещё погулять с Ефимом могут, всего лишь одному двадцать, а другому двадцать один, мужиков нормальных мало, тем более таких красивых и умных, они и в пятьдесят лет нарасхват будут.

– Да никто Богдана с Ефимом трогать и не собирается. Выгоднее своих дочек замуж выдашь, сыновьям твоим переживать за своё будущее не нужно будет и нам всем хватит старость безбедно прожить. Пора взрослеть Лукерье и Пелагее, нести ответственность за вас. И так они хорошо жили, любые бы дети им позавидовали, лучшие платья, игрушки, даже писать и читать научились. Сколько денег на их обучение вы тратили и не сосчитать, – стараясь угодить, Христина Никифоровна продолжала подавать новые идеи, видя, что дочь впервые одобрительно ей кивает.

– Тут я с тобой согласна! Свой материнский долг я им давно выплатила. Теперь дочерей черёд нас с Григорием выручать. Завтра их нужно на ферму определить, пусть доярками работают, хоть с голоду не помрём. А сыновья пусть на рыбалку и охоту ходят, наработаются они ещё. Пусть лучше невест себе хороших присматривают, больше пользы будет, – улыбнулась Евдокия, резко переменившись в лице.

– Тем более, тебе виднее за кого своих красавиц выдавать. Ты долгую жизнь прожила, опытнее с годами стала, людей насквозь видишь. А что они могут? Молодые совсем ещё девчонки, а то выйдут, за кого попало или принесут нам в подоле. Что потом будешь делать? Поэтому даже и не переживай. Ты лучше для своих дочек сделаешь, потом они тебе спасибо скажут, – пролепетала старая женщина, сбавляя приказной тон, чтоб помериться с дочерью.

– Надеюсь, не хочется, чтоб впоследствии всю жизнь на меня злились, они моя кровь, я столько в них любви и заботы вложила. Конечно, выдавать замуж за какого-то голодранца я точно своих дочек не собираюсь. А то потом будут ходить ко мне с Григорием, деньги с нас выпрашивать. Или ещё хуже, своих детей на нас повесят, нет уж, – покачала головой Евдокия.

– Поэтому слушай то, что я тебе говорю. Я всегда хорошие советы подавать тебе буду. Мать никогда родной дочери зла не пожелает. Ты должна мне верить, я всегда готова тебе моя кровинушка на помощь прийти, – сказала Христина Никифоровна, ожидая от неё понимания.

– Ой, помогла она мне, молчала бы уже. Я сама решу, что мне делать. Не думай, что я всё прощу. Тебе ещё долго придётся снисхождения моего вымаливать, – сухо фыркнула Евдокия и на этом они закончили свой лукавый разговор.