Читать книгу Обсидиановое сердце. Механическое сердце - Елена Михалёва - Страница 8

Есть в Идарисе одна улочка, называется она квартал Шагарди. Там по обе стороны от мощеной булыжником дороги, вниз с холма и до самой набережной, бесконечной чередой тянутся трехэтажные дома. Все до единого белокаменные, под оранжевыми черепичными крышами. На вторых и третьих этажах в них живут самые разные семьи. По вечерам в окошках за ажурными шторами горит свет. Летом рамы распахнуты, чтобы впустить прохладу с моря. Слышны голоса, звучит музыка. На подоконниках благоухают цветы в глиняных кашпо. Их запахи смешиваются с ароматами еды, что старательные хозяйки готовят к ужину, будто соревнуются друг с другом, чья трапеза пахнет аппетитнее.

Но первые этажи домов в квартале Шагарди занимают витрины. За их стеклами можно отыскать все, что душа пожелает.

Вот лавка аптекаря, заставленная круглыми пузырьками и резными флакончиками с длинными узкими горлышками. Уже на подходе к ней нос улавливает витающие в воздухе анис и ромашку в обрамлении спиртовых ноток. На витрине аккуратными веничками висят травы, а на полочках выставлены банки с порошками и припарками – средства от любых недомоганий.

А вот булочная. Пекарь просыпается чуть ли не раньше всех в квартале. И закрывается одним из первых, потому что его товар разбирают с пылу с жару, что называется. Все в Идарисе знают, как сладко хрустит свежая корочка его хлеба. А уж за медовые булки с орехами дети драться готовы.

По соседству живут мясник и плотник. Порою их брань слышно с другого конца улицы: то один возмущается, что опилки летят на товар, то второй кричит, что все кругом опять провоняло кровью. Но к вечеру они обязательно мирятся, садятся на лавку промеж их магазинчиков и с удовольствием пьют вино, которое покупают у торговца напротив. Они смеются и обсуждают покупателей, а толстый кот плотника ест у них в ногах сырую сосиску, что всегда оставляет для него мясник.

Неподалеку устроился портной. В его витрине висят кружева и ткани. Особые ткани, такие нежные и воздушные, что любая дама в городе мечтает пошить пикантное белье именно у него. Да и мужья этих дам обычно не против таких трат.

Предвкушая приятные впечатления, они охотно позволяют женам зайти и в соседнюю дверь, где торгует парфюмер. Для своих духов он заказывает пузырьки из разноцветного стекла в одной из далеких стран за морем. Пузырьки эти так изящны, что даже после того как дамы тратят последнюю каплю, они никогда не выбрасывают флаконы.

Безусловно, есть и другие магазинчики в квартале Шагарди. Их тут великое множество, и о каждом можно рассказать что-то интересное. Но среди них особенно выделяется одна лавочка. Ее витрина утопает в свежих цветах и зелени. Владелица делает такие красивые букеты, что от покупателей отбоя нет. Порою кажется, что эта удивительная приветливая женщина знает всех в городе. И всё. Она в курсе, для кого покупаются цветы. Прекрасно помнит о том, кто какие любит и у кого на что аллергия. Всегда искренне посоветует лучшее сочетание для любимой жены… и не менее любимой подруги, о которой жене не рассказывают. Да-да. Лукавые глаза цветочницы хранят такие щекотливые секреты, что порою создается впечатление, будто Император лично назначил эту женщину руководить тайной шпионской сетью. Женщину с удивительной памятью, острым умом и тактичным отношением к клиентам, о которых она порою осведомлена лучше их собственных матерей.

А с обратной стороны цветочной лавки есть другая дверь. В других домах это был бы всего лишь черный ход для хозяев, но к этой двери посетители приходят не реже, чем к парадной. Она покрашена ярко-голубой краской, поверх которой красуются алые розы. Цветочница нарисовала их, чтобы хоть как-то облагородить рабочее пространство мужа – человека уважаемого, но известного на всю округу странными научными увлечениями.

Именно в эту дверь настойчиво постучали, когда время близилось к четырем утра. Квартал еще крепко спал в такой час. Разве что пекарь, может быть, уже проснулся, а сам хозяин дома еще не ложился, поглощенный очередным исследованием и напрочь позабывший о времени. Настолько, что постучать пришлось дважды.

Голубая дверь с розами наконец отворилась. Открыл мужчина лет пятидесяти. Высокий, сухощавый, с резкими чертами лица, которые подчеркивали короткая бородка и черные волосы без единого следа седины, зачесанные назад. Его зеленые глаза смотрели на ночного гостя сурово и изучающе, а лицо выражало если не презрение, то крайнее недоумение по поводу его визита. Облачен мужчина был в серые брюки, короткие сапоги и плотный темно-оливковый сюртук, застегнутый на все пуговицы под горло. Поверх красовался замызганный огнеупорный фартук. На правой руке была толстая кожаная перчатка. Ею хозяин дома крепко сжимал здоровенную крысу. Без головы. Дымящуюся. Крыса дрыгала лапками и пыталась вырваться.

– ВарДейк? Ты что тут забыл? – Мужчина озадаченно нахмурился, рассматривая визитера. – Эдербери уверяла, что ты уехал за Гвин…

– Где ваша жена, мастер Гарана? – Адепт заглянул внутрь комнатки через плечо хозяина.

Глаза Крисмера взволнованно блестели, а вид был крайне изможденный.

– Спит, – Авериус Гарана нахмурился еще сильнее. Наклонился к адепту, принюхался. – ВарДейк, где моя дочь?

Ему явно не понравилось то, что он почуял.

Вместо ответа Крис торопливо протиснулся мимо него в дом и предельно тихо закрыл за собой дверь, а затем шепотом произнес:

– Мастер Гарана, вы должны меня выслушать, но у нас очень мало времени.

* * *

Не прошло и получаса, как они уже выбрались из города той же дорогой, по которой пришел Крис, так, чтобы никто не видел.

В обход всех постов стражи. Мимо доков с рыбацкими лодчонками, где смрад стоял такой, что глаза слезились. По той части порта, где даже пьяные матросы появлялись лишь изредка. Там уж точно никому не было дела до того, что за народ шляется по ночам.

Здесь же располагались и небольшие городские ворота с тройной тяжелой решеткой, которыми по обыкновению пользовались люди не самых престижных профессий, вроде коронеров, могильщиков, трубочистов или золотарей. И, вероятнее всего, редких контрабандистов. Даже дамы легкого поведения ходили другими дорогами. В мирное время эти ворота оставались открыты, но в случае опасности их закрывали в самую первую очередь.

За воротами начиналась узкая грунтовая дорога, которая бежала мимо примыкавшего к городу кладбища с его фамильными склепами и тяжелыми надгробиями и уводила в поля. Растущая там рожь в это время года оставалась зелена, ее венчики только-только начинали колоситься.

Среди этого изумрудного моря вдалеке высился холм, на котором красовалась старая ветряная мельница, большая и скрипучая, но все еще служившая достоянием местных крестьян. Их деревня располагалась неподалеку от города, ближе к персиковым садам.

К мельнице и держали путь мужчины.

Авериус Гарана спешил со всех ног, несмотря на свой возраст и две огромные сумки, которые он захватил с собой. За ним едва поспевал Крисмер ВарДейк, которому мастер также вручил небольшую котомку, невзирая на усталость юноши.

Вблизи мельница оказалась еще внушительнее – целых три этажа внутри каменной башни. Ее лопасти не вращались: ветра не было. Мельница стояла сказочным великаном, распростершим четыре невиданные руки во мраке ночи.

На первом этаже обнаружилась привязанная гнедая лошадь. Животное фыркнуло, завидев вошедших мужчин, словно бы хотело отругать их за то, что они добирались слишком долго. Авериус Гарана окинул лошадку беглым взглядом и устремился к деревянной лестнице на второй этаж, заскрипел крутыми ступеньками, ведущими в пыльную темноту. Там и нашел он свое единственное дитя.

Гвинейн Гарана лежала за тяжелыми каменными жерновами на расстеленных мешках. В темноте ее бледная кожа казалась синеватой. А вкупе со всем остальным ее вообще можно было принять за мертвую.

Любой другой родитель пришел бы в ужас, увидев, что с его ребенком случилось нечто столь кошмарное, но только не Авериус Гарана. Мастер над проклятиями действовал хладнокровно, с ювелирной точностью.

Маг бросил сумки прямо на пол и опустился подле дочери. Нащупал пульс. Велел Крису добавить света. Пока выжатый до изнеможения адепт творил светлячка из тепла собственного тела, Авериус Гарана осмотрел девушку.

Сначала он снял пропитанную черными слезами повязку с ее глаз. Осторожно приподнял одно веко, потом – другое. Заглянул под верхнюю губу, чтобы оценить клыки. Затем изучил изменения рук, почерневшие пальцы и удлиненные ногти. Покачал головой, когда ощупывал переломы, ссадины от металлических колодок и вывихи. С особой тщательностью исследовал укусы, надавливая чуть ли не на каждый, будто пытался выделить из них жидкое содержимое. Однако Гвин не приходила в себя, даже не стонала. Ее дыхание было совсем слабым.

– Мастер…

– Не мешай, – не глядя перебил адепта Авериус Гарана и принялся извлекать необходимое из сумок.

– Мастер, – настойчивее повторил Крис. – Что я могу сделать?

Маг бросил на него короткий взгляд и вернулся к пузырькам и инструментам.

– Как тебе удалось довезти ее живой и приостановить мутацию? Ты что-то сделал? – Мужчина развел огонь на небольшой масляной горелке и стал нагревать одну из колбочек. Розоватая жидкость вспенилась и покраснела.

– Я дал ей королевскую соль, – Крис присел на корточки подле Авериуса. Запустил руки в волосы, не сводя глаз с отца Гвин.

Тот смерил его недоверчивым взглядом.

– Невозможно, – маг вылил получившееся вещество в колбу с высоким горлом и развернул кожаный чехол, в котором, словно резцы скульптора, крепились многочисленные скальпели, шпатели, ножики, иглы, щипчики и прочий инструментарий.

Крис закусил губу.

– Ну, то есть я сам принял двойную порцию королевской соли и затем дал Гвин свою кровь, – адепт замер под пристальным взором мастера. – Я дал немного, всего дважды за сутки по столовой ложке.

Авериус Гарана прищурился, будто взвешивал в уме его поступок.

– Молодец, – коротко кивнул он, возвращаясь к работе.

Мастер над проклятиями смешивал и нагревал компоненты до тех пор, пока жидкость в колбе не стала прозрачной, как слеза. Тогда маг добавил свою кровь, сделав крохотный прокол на пальце. Всего пять капель упало в жидкость, вновь окрасив ее в бледно-розовый. Полученное зелье Авериус Гарана набрал в небольшой шприц с короткой тонкой иглой на конце и принялся обкалывать места укусов на теле Гвин, стараясь не пропустить ни одного.

– Спасибо, ВарДейк. Ты можешь быть свободен, – вдруг заявил он, не отрываясь от работы.

– Вот уж нет, – Крис сел на пол. – Я никуда не уйду. Во-первых, вам может понадобиться помощь. Во-вторых, ее нельзя оставлять одну, а вы не сможете сидеть с ней все время. В-третьих, если я появлюсь в городе сейчас, то не смогу объяснить случившееся без вреда для нее, – он кивнул на девушку. И затем повторил свой вопрос: – Что я могу сделать?

Авериус Гарана закончил с уколами. Он отложил шприц и извлек из отдельного чехольчика странное приспособление: множество стеклянных трубок, соединенных меж собой кожаными перемычками в одну длинную трубку, на обеих концах которой торчали серебряные иглы. Потом поставил на пол банку с водой, в которой плавали самые обычные пиявки. Затем маг снял сюртук и закатал рукава светло-серой рубахи.

– Для начала выпей отвар златоцвета, – скомандовал он. – Вон в той бутылочке с красной пробкой. Весь. Тебе самому нужно восстановить силы. После поспишь и поешь. А сейчас подержишь голову Гвин. Будешь читать «Безмолвную вдову». Ты знаешь это заклятие?

Крис отрывисто кивнул. Откупорил бутылку и залпом выпил сладковатый отвар, от которого голова тотчас прояснилась, а тело стало обманчиво легким и отдохнувшим. Он старался не думать о предстоящей процедуре.

«Безмолвную вдову» применяли лекари, когда нужно было унять агонию, отнять руку или ногу, но оставить пациента в сознании вопреки всему, чтобы тот не умер от боли.

Авериус Гарана тем временем набрал в чистый шприц прозрачно-зеленоватый раствор, тонко пахнущий цветочным лугом после грозы. Водрузил шприц на маленький поднос.

– Виредий, – коротко пояснил он. – Собираешь кожу на шее в складку и вкалываешь под наклоном. Вот здесь. Но только если остановится сердце. Вопросы?

* * *

Из густого, вязкого мрака ее вырвала боль. Такая острая, что спину выгнуло дугой, будто вот-вот сломается позвоночник. Боль, которая превосходила любые пытки в подвале Ратенхайтов.

Губы раскрылись, но крик застрял в пересохшем горле. Что-то сковывало ее, крепко держало вопреки тьме, которая живыми жгутами извивалась у нее в жилах. Клубок ядовитых змей, должно быть, и то жалит нежнее.

Глаза Гвин широко распахнулись навстречу свету. Девушка силилась сфокусироваться и не могла. Маленький блестящий шарик завис над ней в вышине. Он раскачивался влево-вправо, точно подвешенный за ниточку светлячок.

Или это ее сломанное сознание раскачивается?..

Вокруг вместо сырой и заплесневелой темницы оказались сухие доски. И пыль. Пахло мукой, как в амбаре. Что-то впивалось в тело чуть ниже шеи. Она хотела посмотреть, но не смогла. Дернулась. Ее удержали.

Теплые руки на висках. Крепкие и одновременно бережные.

Человек держал ее, и голова Гвинейн макушкой упиралась ему в колени. Именно его воля не давала ей пошевелиться. Так же, как в Аэвире.

Внезапный страх захлестнул девушку жгучей волной, отправил обратно в цепкие лапы двух жестоких носфератов. Она ведь наверняка все еще там, в их власти. А это лишь иллюзия, очередной дурман. Ей все приснилось. Яблоневая роща и мягкий клевер. Жаркое солнце и запахи полей. Лошадь, что неслась во весь опор. И мужчина, который удерживал Гвин этими же теплыми крепкими руками. Удерживал не на лошади, нет – по эту сторону света, не давая соскользнуть во тьму.

Его кровь расцвела на языке пьянящим бутоном, от которого сердце забилось чаще. В ней читался терпкий привкус соленого океана и знойного лета. Отчетливо звучало имя. Нет, это не мог быть он. Просто не мог.

Он был призраком из прошлой жизни. Одним из людей в Академии, с которым Гвинейн несколько раз доводилось выполнять задания в группе. Он упивался всеобщим восхищением. Она презирала его. Презирала его ясные голубые глаза и нахальную улыбку, от которой млели другие девушки. Его чистое исполнение боевых заклятий, которому завидовали прочие юноши. Он смеялся громче всех. Лесной пожар его крови пылал на языке Гвин.

Да, если кто и мог вытащить ее со дна того заплесневелого колодца, то только он, Крисмер ВарДейк. У прочих не хватило бы смелости.

Крис…

– Крис…

Его теплые руки на висках.

Его голос, читавший над ней заклятие. Смысл ускользал, оставалась лишь сила, которая крепко держала ее, не давала телу сломаться, несмотря на тот ад, что бушевал в венах. Боль билась внутри Гвин сильнее, чем когда-либо прежде.

Зачем он мучает ее?

Зачем его требовательный голос не позволяет ей обрести покой?

Но сквозь пелену боли и бормотание молодого адепта девушка внезапно услышала другой голос. Тихий, ненавязчивый, произносивший иные магические формулы.

Тот самый голос, что пел ей в детстве колыбельные. Жалел разбитые коленки. Ласково журил за шалости. Самый родной голос в мире.

Гвин собрала последние крупицы сил, чтобы бросить на говорящего один-единственный взгляд.

Отец стоял пред ней на коленях. Трубка из стеклянных сегментов тянулась от его локтя и уходила ей под ключицу. По трубке бежала алая кровь. А на тонких измученных ногах девушки извивались жадные, жирные пиявки, насытившиеся скверной.

Тетушка Керика, старшая сестра отца, однажды пошутила, что в крови у Авериуса противоядий столько, что ядовитая виверна, вздумавшая его укусить, не протянула бы и десяти минут.

И Гвинейн захотелось улыбнуться, несмотря на безжалостную боль, что грызла изломанное тело.

* * *

– Она будет спать еще часов шесть. И ты поспи, нечего сидеть над ней вот так. Мы больше ничего не можем сделать. Все решится в ближайшие сутки. Либо мутация пойдет вспять, либо организм не выдержит.

– И вы так спокойно об этом говорите, мастер? Да еще и уходите?!

Крис наблюдал за тем, как Авериус Гарана собирает часть вещей и неторопливо застегивает сюртук. Мужчина был бледен, под глазами пролегли глубокие тени.

– Я иду в лабораторию. Мы так спешили, что я позабыл взять кое-что важное, – пояснил маг. – И еще нужно уладить некоторые вопросы. Я возьму твою лошадь, а ты спи. Сколько ты уже на ногах?

– Почти двое суток, – сухо признался Крисмер.

– Ну вот, – маг засунул в мешок банку с пиявками, дабы предать их огню где-нибудь подальше отсюда. – Отдыхай. Я скоро вернусь.

ВарДейк задумчиво поглядел на спящую Гвинейн.

Мужчины устроили для нее некое подобие ложа из мешков, соломы и дорожного плаща Криса. Волшебный светлячок давно погас, но теперь в узенькое окошко в восточной стене било яркое рассветное солнце. Невзирая на это, Гвин оставалась в беспамятстве с тех пор, как Авериус Гарана завершил свои манипуляции. Вероятно, он прав, нужно дать ей немного времени. И себе тоже.

Крисмер направился к куче мешков с прошлогодним зерном в другом конце комнаты. Мешки пахли плесенью, но ему было все равно.

– Если меня что-то задержит и она проснется раньше, чем я приеду обратно, ни в коем случае не давай ей кровь, – вдруг добавил маг. – Даже если будет очень просить.

– А она меня не съест? – Крис зевнул, укладываясь на пыльные мешки.

– Не должна, – мужчина пожал плечами.

Адепт меланхолично усмехнулся, снова зевнул и прикрыл глаза. Как ему казалось, лишь на мгновение. Но когда Авериус Гарана осторожно спускался по скрипучей лестнице вниз, молодой чудотворец уже крепко спал.

* * *

Из оцепенения Гвин вывел ее собственный стон. Слабый, едва слышный. Ей почудилось, что она рассыпается на кусочки. На осколки, которые уже не склеить.

Теплый розоватый свет, что пробивался сквозь веки, говорил о том, что сейчас день, и это обрадовало девушку. Умирать под пасмурным небом было бы совсем трагично. Ей захотелось посмотреть на солнце в последний раз, даже если оно вовсе лишит ее зрения.

Адептка с трудом подняла свинцово-тяжелые веки.

И увидела над собой встревоженное лицо заспанного ВарДейка.

Он пытался говорить с ней, задавал какие-то вопросы, но она не могла разобрать смысл слов.

Крис потрогал лоб Гвинейн. Зачем-то подержал ее за запястье.

Девушка никак не реагировала, лишь на миг испытала досаду, что рядом нет отца. Но это ничего, она не одна, ВарДейк здесь. Он скажет папе о том, какими были ее последние минуты.

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Невесомый, как утренний туман.

Больше вдохнуть она не смогла.

Сквозь смыкающееся вокруг алое марево увидела, как блондин торопливо тянется куда-то, как в его руке блестит что-то острое.

Но после наступила темнота.

А за ней последовала вспышка боли, пронзившая шею.

Спазм судорогой прокатился по мышцам.

Легкие раскрылись, наполняясь воздухом. Сердце затрепетало в груди.

И звуки хлынули со всех сторон, сметая плотину мрака.

Гвин услышала собственный кашель. Настойчивую ворожбу ВарДейка. Узнала заклятие исцеления, которое помогало лекарям ускорить действие любого лекарства.

Кто-то сгреб ее в судорожные объятия. Прижал к себе. Зашептал в ухо:

– Даже не думай, малышка.

До слуха донеслось лошадиное ржание, а спустя некоторое время – торопливый скрип половиц. И после короткой паузы – голос отца, долгожданный.

– Ты ввел виредий?

– Да.

– Молодец.

На памяти Гвин ее папа редко кого-то хвалил.

Ресницы девушки дрогнули, веки чуть приоткрылись. Но этого оказалось достаточно, чтобы Крисмер восторженно выругался и засиял улыбкой.

– Мастер! Ее глаза!

– Хорошо, – отозвался Авериус Гарана и повторил тише, с явным облегчением: – Хорошо.

* * *

Навьюченная лошадка привезла столько вещей, будто маг запланировал насовсем переехать из дома на мельницу. В двух сумках позвякивали пузырьки и скляночки с лекарствами. Еще в одной оказались инструменты, в таком количестве, что можно было открыть маленькую лабораторию алхимика. В объемной котомке нашлась еда для Криса: жаркое с картошкой в глиняном горшке, хлеб, сыр, ветчина, яблоки и две стеклянные бутыли – с водой и кисловатым яблочным соком. В отдельных тюках обнаружились одежда, одеяла и пара подушек.

Гвин сладко спала в своем уголке.

Крисмер ел и внимательно слушал.

Авериус Гарана разбирал вещи. Он терпеливо рассказывал адепту о том, что и для чего может пригодиться. И делал пометки на листе пергамента, который положил на мельничные жернова, чтобы ВарДейк не позабыл ничего важного, если вдруг мага не окажется рядом.

Кобылка паслась на привязи прямо у подножия холма, явно озадаченная резкой сменой обстановки.

А второй этаж мельницы незаметно приобретал весьма обжитый вид.

– Никто не должен видеть мою дочь до тех пор, пока не сойдут явные симптомы мутации, – говорил маг. – Полное исцеление от sordes vampire, вампирской скверны, на столь поздних стадиях будет весьма трудно объяснить тем, кто считает его невозможным. Поэтому ей придется какое-то время побыть здесь.

Он рассуждал так, словно был полностью уверен в успехе лечения, к которому никто и никогда не прибегал до него.

– Так что возвращаться в Идарис не нужно, – продолжал Авериус Гарана. – Я послал весточку в канцелярию. На свой страх и риск, разумеется. Сказал, что вы оба вернулись в добром здравии и я отправил вас по моему личному поручению для сбора материалов к исследованию. Эдербери, конечно, будет ворчать, но я сам с ней поговорю через пару дней. – Маг застелил чистым полотном пустой деревянный ящик и стал раскладывать те предметы, которые стоило держать под рукой, потому что они могли понадобиться срочно. – Кроме того, я заехал в деревню и взял у местных крестьян эту мельницу в аренду на месяц. Заплатил хорошую сумму. Сказал, что жернова нужны для проведения особо важных экспериментов на благо Академии. До сбора урожая времени еще предостаточно. Они согласились, только просили ничего не ломать, поэтому мельница в полном нашем распоряжении. Но я не смогу проводить тут все время, иначе Евания заподозрит неладное и поднимет панику. Моей жене совершенно ни к чему знать о случившемся. Приглядишь за Гвин, пока ей не станет лучше.

– Само собой, мастер, – кивнул адепт, продолжая увлеченно жевать.

Авериус Гарана остановился на мгновение, чтобы смерить ВарДейка очередным пристальным взором, однако свои выводы о молодом человеке оставил при себе.

Он говорил еще долго. О вампиризме, Черном Дворе и проклятиях. О стадиях исцеления и различных средствах, которые могут помочь. Рассказывал о тонкостях и собственных открытиях. А Крис вдумчиво слушал, стараясь ничего не упустить. То и дело заглядывал в записи, которые делал маг. Потом начал дополнять их сам. И невольно отметил про себя, что еще никто из знакомых мастеров не был настолько фанатично предан делу, как этот человек.

В ту ночь Авериус Гарана остался подле дочери.

В маленьком фонаре коптила толстая свеча. В ее пляшущем свете тени были кривы и нестройны. Однако в них больше не таился разумный мрак, готовый сожрать заживо, лишь покой и умиротворение.

Маг попросил адепта помочь ему переодеть Гвин. Белое платье, что стало грязными лохмотьями, было торопливо разрезано и полетело в сторону кучей бесформенного тряпья.

Крис старался не смотреть на открывшееся перед ним тело, хрупкое, разбитое. Но взгляд невольно скользнул по девичьей груди, на которой остались следы зубов. По огромному черному синяку на животе. По длинным запекшимся бороздам от когтей на внешней стороне правого бедра. Сквозь бледную кожу просвечивала синеватая карта вен, но кровь в них очищалась, и это немного успокаивало кипевший в его душе гнев.

Авериус Гарана действовал быстро и бережно, будто врач с пациенткой. Обработал раны, нанес мазь на синяки, сделал маленькие уколы в местах укусов. Потом с помощью ВарДейка надел на девушку просторную рубаху до колен, вроде больничной робы.

Поверх мешков и соломы маг положил тонкий походный тюфяк и одну из подушек. Удобно устроил дочь, накрыл одеялом. Отправил своего притихшего помощника спать, а сам просидел до рассвета подле Гвин. Он неторопливо делал записи в журнале с измятой кожаной обложкой, беззвучно шевелил губами и то и дело хмурился.

Крисмер несколько раз просыпался в своем углу. Он поднимал голову. Обнаруживал мужчину на том же месте, в той же позе. Затем переводил взгляд на мирно спавшую девушку. А потом вновь проваливался в неглубокий сон без сновидений.

Так продолжалось до самого рассвета.

С первыми лучами солнца Гвинейн Гарана пришла в себя. И слабым голосом попросила у отца воды.

* * *

Потянулись дни. Сложнее всего далась первая неделя. Обратная мутация подтачивала и без того слабое тело Гвин, но оба мужчины боролись за жизнь девушки, и скверна мало-помалу отступала.

Сначала прояснились глаза, из них ушла мертвенная муть. Вернулся прежний зеленый цвет, глубокий и чистый.

Затем вскрылись нарывы в местах укусов. Антидот, что вкалывал Авериус Гарана, вывел из организма остатки вампирского яда. В этих местах кожу покрыли многочисленные болезненные язвочки. Они сочились гноем, зудели, не давали спать. Следуя указаниям мага, Крис, который проводил подле Гвинейн все время, обрабатывал эти язвы и накладывал мягкие повязки. Вскоре гной сменился чистой сукровицей, а затем ранки начали подсыхать.

Адептка морщилась, но терпела. Прикосновения Криса были предельно осторожными. Он очень старался не напугать и не причинить новую боль. Чувствуя неловкость, Гвин шутила, что выглядит как гадкая болотная жаба. Но блондин с серьезным видом поправлял ее: не жаба, а скользкая гусеница, из которой в скором времени вырастет прекрасная бабочка. И Гвин невольно краснела.

Авериус Гарана дал дочери двойную дозу обезболивающего и вправил вывихнутое плечо, а потом путем магических манипуляций выровнял и срастил переломанные пальцы. Этот процесс занял почти восемь часов. Маг ушел ночевать домой желтый от усталости.

Несмотря на зелья и чары, той ночью Гвин жалобно стонала от боли. Так, что Крису пришлось запустить жернова мельницы. Заскрипели вращающиеся лопасти, загрохотал механизм. Эти звуки скрыли стоны от посторонних ушей. И утвердили местных крестьян во мнении: все чародеи не от мира сего, иначе зачем бы им молоть что-то посреди ночи? К утру девушка успокоилась, и механизм снова встал, погружая старую мельницу в тишину.

На четвертый день у Гвинейн начали слоиться ногти, зашелушилась почерневшая кожа на пальцах. Она слезала струпьями, под которыми оказался новый слой, розовый и нежный, как у ребенка.

Затянулись кровавые следы на правом запястье и щиколотках, где грубые железные оковы впивались в плоть. Авериус смазывал их остро пахнущей мазью. Он уверял дочь, что к зиме даже шрамов не останется.

Вместе с тем к девушке вернулся аппетит. Поначалу она не могла есть ничего, кроме бульона и мягкого яичного желтка, но к концу второй недели уже упросила Крисмера поделиться с ней рассыпчатой гречневой кашей с мясными тефтелями и подливой, которую приготовила ее матушка.

Бедная Евания Гарана не могла понять, где пропадает ее муж и почему в последнее время он ест так много. Но, зная его странные научные увлечения, предпочитала не задавать лишних вопросов, дабы избежать напрасных, как она полагала, переживаний.

Авериус Гарана оставался противоположностью своей супруги. Он тщательно расспросил обоих молодых людей обо всем произошедшем в Аэвире. Больше всех, разумеется, досталось Гвин. Адептка опускала глаза, отвечая на вопросы родителя, будто чувствовала себя виноватой в том, что с ней сделали. Впрочем, отец ни разу не отругал ее за беспечность – возможно, потому что Крис был рядом. Маг не хотел распекать и без того настрадавшуюся дочку при постороннем.

Сам же «посторонний» изо всех сил делал вид, что слушает рассказы Гвинейн вполуха, несмотря на жгучую ярость. Ему хотелось повернуть время вспять и не просто отрубить Руалю Ратенхайту голову, а сжечь его заживо. Как и его старшего брата, которого на тот момент не оказалось в поместье. А потом пройтись по всему городу и покарать каждого, кто знал о мучениях несчастной девушки в подвалах лендлордов. Эти люди даже весточку в Идарис не послали. Какими бы запуганными они ни были, ВарДейк не мог найти им оправдания, особенно той служанке, что вертелась подле кровососов. Крис надеялся, что та рана, которую он ей нанес, все-таки оказалась смертельной.

Лишь однажды, слушая Гвинейн, ее отец позволил себе высказаться с толикой негодования.

– Ты очень напугала меня, вишенка, – вдруг признался он. – Не могу взять в толк, почему ты не нашла способа применить чары, хотя бы самые простые. Те, что ты можешь творить и во сне, с закрытыми глазами. Почему не прибегла к окулус или примитивной телепатии? Тебе ведь они даются особенно легко.

Гвин поморщилась. Ей ужасно не хотелось возвращаться в то место, даже мысленно, но отец требовал разъяснений.

– Пап, скажи мне, может ли лошадь бежать со сломанной ногой? – Она старалась отвечать как можно спокойнее.

– Допустим, нет, – Авериус, который стоял, прислонившись к стене возле распахнутого окошка, скрестил руки на груди.

– Ну, почему же? – Гвин дернула бровью. – У нее же до сих пор все четыре ноги на месте?

Авериус Гарана кивнул.

– Мне давали пить кровь одного из них, – продолжала Гвин. – Она затуманивала разум и привязывала к этому мерзавцу настолько, что он, наверное, слышал все мои мысли еще до того, как я принимала решение и начинала действовать. И я даже рада, что не могла колдовать или использовать иные… способности. Эти звери так и не узнали, что я умею. Они ведь могли ускорить обращение. Или убить.

– Хорошо, – с неохотой согласился маг. – Все позади. Но впредь будь внимательнее, вишенка.

Конечно, он просто-напросто не мог обойтись без этого наставления, пусть его любимая «вишенка» уже и сама усвоила урок.

От Криса не укрылось это милое семейное прозвище, которым скупой на эмоции маг называл дочь. Оно открыло для адепта ту сторону Авериуса Гарана, которую, пожалуй, почти никто не знал. Не только ученый муж, но и ласковый отец, который ценил свою дочь превыше всего. Гвинейн давно выросла, но осталась для него «вишенкой».

* * *

Исцеление шло полным ходом. Гвин была рада тому, как к ней возвращается контроль над собственным телом. Кожа перестала казаться мертвенно-бледной, на щеках появился румянец. Лишь одно раздражало девушку.

Клыки. Они оставались слишком большими и выглядывали из-под верхней губы, когда адептка улыбалась слишком широко. Авериус Гарана сказал, что с этим придется мириться, так как уменьшить их обратно не получится. Кроме того, возможно, у нее сохранится определенная тяга к колдовству на крови, от которой будет сложно избавиться. А Крис заявил, что клыки даже придают Гвинейн некий пикантный шарм, за что тотчас получил от ее отца особо колючий взгляд, говорящий лучше любых слов.

Уставшая от долгого лежания девушка потихоньку начала вставать и бродить по мельнице. Тогда Крис сделал две вещи, и обе несказанно обрадовали Гвин.

Первое. Он вернул ей топорик, который забрал из поместья Ратенхайтов. Адепт очистил его от крови упырей и с любовью отполировал до блеска, пока Гвин спала. Девушка с восторгом поцеловала покрытое рунами лезвие. Она призналась ВарДейку, что руны наносила ее тетушка, старшая сестра отца, и это оружие значит для нее особенно много. Затем адептка с печалью вспомнила их с Крисмером лошадей. Ее несчастное животное сгинуло у Ратенхайтов. Кобылу Криса же постигла участь намного страшнее. ВарДейк рассказал Авериусу Гарана о том, как пожертвовал верным скакуном, пока вез Гвин в Идарис, а взамен купил другую лошадь у фермера. Животина оказалась весьма умной и не боялась прокаженной женщины.

И отсюда вытекало второе.

– Хочу познакомить тебя кое с кем, – сказал адепт однажды утром, когда они с Гвин остались вдвоем.

Он помог девушке спуститься на первый этаж.

Там на одной из стен на крюке висел открытый мешок с овсом. Подле него стояла стройная гнедая кобылка. Завидев Криса, она толкнула мордой пустое ведро, давая понять, что пора бы кому-нибудь принести ей воды. А затем перевела меланхоличный взгляд на девушку с алыми волосами.

– Не было времени представить вас друг другу, дамы, – Крис подмигнул, поднимая ведро. – Пуговица, это Гвин. Благодаря ей тебе посчастливилось оказаться здесь. Гвинни, это Пуговица. Собственно, могу сказать ровно то же самое. Если бы не она, нас с тобой здесь сейчас не было бы.

Девушка подошла к лошади. Обвила тонкими руками бархатную шею. Уткнулась лицом в густую гриву и тихо произнесла:

– Спасибо, Пуговка.

Кобылка фыркнула, тряхнула ушами. Она неторопливо потянулась к Гвин и губами легонько пожевала прядь ее волос за ухом. Адептка засмеялась, отмахиваясь от назойливой ласки.

Она повернулась к Крису со счастливой улыбкой на устах. Ее зеленые глаза блестели. Их выражение говорило лучше всяких слов благодарности.

И ВарДейк невольно улыбнулся в ответ.

* * *

– Ты слышала хотя бы одну легенду о том, как мужчину и женщину запирают вместе? Да не в неприступной башне, а на банальной мельнице?

– Больше походит на пошлый анекдот.

– Вот и я так думаю. Хочешь еще абрикос?

– Нет. Кажется, я сейчас лопну. И кекс тоже не буду, доедай. Папу совсем не волнует, что в Академию мы вернемся толстыми.

– Я знаю один неплохой вид спорта. И тут для него как раз хватит места.

– Крис!

– Что? Хочешь, научу тебя владеть шотелем? Я это планировал предложить. А ты что подумала?

– Научишь?

– Конечно. А знаешь, кто обучал меня? Сам мастер над зачарованным оружием Бергард Корвес!

– Что, правда? Дядя Бергард? Он мамин двоюродный брат.

– Боги, Гарана! Твои связи в Академии меня пугают.

– Что, не станешь меня учить?

– Почему же? Только начнем завтра с утра.

– Договорились… Крис?

– М?

– Думаешь, он опять прилетит?

– Конечно. Куда он денется.

* * *

В конце третьей недели по ночам на мельницу повадился прилетать соловей и горланить на чердаке до самого рассвета. Он залетал в открытое оконце под крышей, устраивался во тьме среди потолочных балок и пел, пел без конца, глупая птица. Соловей будил Гвин и Криса своими настойчивыми трелями. И оставался, пожалуй, единственным их развлечением.

На полу третьего этажа они настелили мешков и тюфяков, перетащили туда все подушки и одеяла и теперь каждую ночь ждали своего пернатого певца. Тот прилетал исправно.

Юноша и девушка сидели спина к спине в темноте и слушали. Каждый погружался в свои мысли, но никто из них и представить себе не мог, насколько эти мысли схожи.

Обычно Гвин засыпала первой, положив голову Крису на колени.

ВарДейк часами смотрел на ее умиротворенное лицо в полумраке. Он всем сердцем радовался тому, что выглядела она с каждым днем все лучше и лучше. Следы заточения стирались. И Крис все чаще ловил себя на том, что не прочь задержаться на этой мельнице подольше.

Но однажды с рассветом явился Авериус Гарана. Маг обнаружил юношу и девушку бок о бок спящими на чердаке. Нахмурился, но укорять не стал. Вместо этого он разбудил их и будничным тоном сообщил:

– Вы двое должны вернуться в Аэвир и прибрать за собой. В Идарисе поползли слухи о произошедшей там неразберихе и большом пожаре. Нужно срочно поехать и разобраться с упырями, если они там остались, иначе пошлют кого-нибудь из академии, и будет только хуже. Может всплыть и твоя мутация, вишенка, и все твои проколы, ВарДейк.

Гвинейн побледнела. Посмотрела на сонного Криса, будто ища у него поддержки.

– Мы все сделаем, мастер, – кивнул блондин и ободряюще сжал руку подруги.