Читать книгу Возмездие за безумие - Елена Поддубская - Страница 3

Был жаркий майский день 2013 года, каких на юге в это время года много, и все они настораживают: а что как впереди снова безжалостная жара, как в две тысячи десятом, когда пекло топило асфальт, и «скорые» так и шпарили по закрытой для транспорта Центральной, доставляя в больницы пострадавших от обезвоживания.

Дом 32 стоял одним торцом на главной улице города, а дальним, сформированным зданием буквой «п», выходил на Атаманскую. Раньше Атаманская носила имя прославленного руководителя революционного движения Серго Шаумяна. Но после демократизации страны и возвращения к основам власти казачества, было принято решение эту длинную – от края до края города улицу – именовать как Атаманская, в честь многих прославленных атаманов края. Когда и чем была ознаменована их популярность, никто толком не знал. Но время диктует моду.

Именно на эту улицу выходил балкон девятого, последнего, этажа дома, принадлежавший квартире Уховых. Этот дом с балкончиками «анжеликами», ассоциировавшимися с известной формой женских бюстгальтеров, придуманной и всемирно распространенной французскими модельерами, возник в перестройку, когда многие бредили свободой выразить самые нелепые фантазии. В тысяча девятьсот восемьдесят девятом, когда сдавали дом, улица была малопроезжей, односторонней для транспорта и сравнительно тихой. Теперь же Атаманская превратилась в трассу с незатихающим движением, раздолбанную буквально на каждом сантиметре пути. Днём тут были вечные пробки, чему немало способствовало Статистическое Управление, корнями из советских времён, и Сбербанк в самом доме.

Отсутствие паркингов у служебных учреждений вынуждало клиентов этих двух заведений бросать машины как попало и где попало, отчего по всей длине Атаманской на протяжении двух кварталов, проезд по магистрали сужался до одной машины, а нередко так даже и до её половины – из-за «тачки», приткнутой к стоящему ряду «на минуту», чтобы заплатить дорожный штраф именно в этом отделении Сбербанка, как того требовали казначеи города. Это всех злило и побуждало людей при общении с персоналом банка и между собой прибегать к ненормативной лексике.

Покоя на улице не было и по ночам: удалые байкеры и молокососы за рулём крутых иномарок, выдающие себя за автораллистов, приноровились соревноваться ночами в гонках со старта от торца девятиэтажного дома с «анжеликами» до ближайшего перекрёстка. Населявшие дом, большей частью люди знатные и культурные, на шумы и беспредел гонок, сопровождавшиеся частыми ссорами подпитых соревнующихся, реагировали как простолюдины, у которых нервы не выдерживали: кто матом, кто брошенной с балкона картошкой, кто беспомощными звонками в местное отделение полиции. Никакие меры не действовали. На порядок в городе внимание обращали только в моменты проезда по нему губернатора или других государственных чиновников. Полиция на звонки реагировала, но не выезжала, потому что знала, что безобразничают чаще всего сынки «слуг народа», а с них даже взятки не возьмёшь за нарушение общественного порядка. Чего тогда мотаться по ночам, тратить государственное горючее? А картофель и маты заканчивались по истечении половины ночи. Впрочем, как и энергия соревнующихся.

Сейчас под окнами девятиэтажки происходил очередной инцидент с жигулёнком, пытающимся влезть в промежуток между двумя импортными машинами, стоящими по дальней от дома стороне тротуара и прямо напротив входа в банк. Водители других машин, блокированные манёврами удальца, решившего вписаться в пространство, куда не вошла бы даже детская коляска, изгалялись в знании «исконно русского», кто, подсказывая, кто прогоняя.

– Во дебилы, сейчас точно драться начнут. Поля, иди, посмотри!

На балконе девятого этажа стояла Юля Ухова, девушка двадцати пяти лет, и звала младшую сестру Полин.

Юля – яркая, изящная, с тонкой талией, удлинёнными карими глазами, длинной тёмно-русой косой, а её сестра, двенадцатилетний подросток – полный антипод: маленькая, коренастая, толстоносая и толстогубая, со светло-зелёными, почти бутылочного цвета глазами и с короткой стрижкой. Полин сидела в глубине комнаты за компьютером и на голос сестры не реагировала. На их родство указывали разве только чрезмерно высокие лбы, миндалевидная форма глаз и одного тона волосы, зачёсанные у обеих девушек назад. В остальном физические данные девушек явно разъехались по хромосомам предков.

Двадцатипятилетняя Юля обращалась с сестрой исключительно как с младшим членом семьи, постоянно внушая ей свою значимость и первенство. Даже звала Юля сестру «Полей», а не Полин, как окрестили её мать и отец. Влюблённые с юношеских лет в героиню фильма «Звезда пленительного счастья», француженку Полин Гебль, невесту декабриста Анненкова, вторую дочь назвали таким вот офранцуженным именем, что раздражало Юлю неимоверно. Впрочем, никто не обращал внимания на небрежность отношения старшей сестры к младшей. Мать девочек – Галя, стройная и тонкокостная, что унаследовала и Юля, воспитывала дочерей по трём принципам: «Всё, что ни делается, делается к лучшему», «Всё, что впитано – впитано» и «Претензии к жизни можно предъявлять только по материальным вопросам». Виктор же, отец девочек и глава семейства, генный носитель высокого лба и миндалевидных глаз, но при этом передавший Полин широкие черты лица и фигуры, рассуждал ещё проще: раз зовёт Юля Полин Полей, значит так ей удобнее. А нравится такое имя младшей дочери или нет – вопрос риторический: ведь можно назвать и хуже?

Сцена за окном достигала апогея драматизма: водитель внедорожника, в бампер которого все-таки въехал «ас» на Ладе, вытаскивал неудачника из кабины вручную.

Юля повторно позвала сестру посмотреть начинающуюся драку.

– Больно охота… У нас тут каждые полчаса такие спектакли. Лучше давай прикрепим сетку от комаров. Несмотря на юный возраст, Полин была крайне рассудительным человечком. Девочка вовсю увлекалась компьютерными программами типа текстового редактора WORD, Picture Manager Microsoft Office – диспетчером рисунков для помощи в редактировании графических файлов, освоенным недавно взамен заброшенного навсегда «примитива» Paint, воспользоваться которым мог любой второклашка. Полин вообще интересовалась нехарактерными для её возраста «умными» вещами. Она посещала шестой класс частного колледжа и никак не могла себе позволить равняться на школьников младше. По правде сказать, повернувшись сейчас в пол-оборота и рассматривая с сопением Юльку, увлёкшуюся дракой внизу, Полин внутренне была уверена, что даже некоторые взрослые никак не умнее её.

Повесить сетку от комаров каждый день собиралась Галина. С пришедшим теплом насекомые просто изводили по вечерам. Виктор заказал раму с сеткой заранее, оставалось только вставить её в желоба, пробуренные в рамах балконных фрамуг. Самой сделать это женщине было некогда: походы на ближний Кооперативный рынок за свежими продуктами, которые неизменно требовал к ужину муж, отнимали каждое утро. Тем более что по дороге она всегда заскакивала в любимые бутики – итальянский и французский. Внутренне Галина всегда была уверена, что её предки когда-то жили в одной из этих стран. Надо сказать, что её типаж вполне мог бы сойти за европейский: чёрные волосы, тугие и длинные, выгодно обрамляли лицо и прекрасно освежали матовую кожу. Тёмно-зелёные глаза, широкие и поразительно симметричные, алые губы, тонкие запястья и щиколотки – всё свидетельствовало об утонченности и изяществе. Изысканный выбор гардероба и макияжа прекрасно дополнял достоинства, какими наделила почти пятидесятилетнюю женщину природа. Проходя по Центральной (а на других улицах показываться не было смысла, публика и эстетика «не те»), Галина всегда замечала на себе восхищённые взгляды. Дочери ей подражали, как могли, но могли не всегда. Тем не менее, Галя, замечая подражание, не уговаривала дочерей индивидуализироваться. Её самолюбие питалось и желанием походить на неё, тем более, что эффект схожести был плохо достижим. Галя и была эгоцентрична и спесива. Но при этом – необыкновенно любящая мать-наседка, не мирящаяся с мыслью, что дети могут принимать без неё малейшие решения.

– Ты даже воду в туалете не доверяешь им сдёргивать, – не раз упрекал жену Виктор в самоуправстве, доходящем порой до абсурда.

В доме всё держалось на Гале: её воле, её требованиях, её планах. Критикуя жену, Виктор паразитирующе почивал на её фонтанирующей энергии: отгораживался практически от всех домашних дел, но оставлял за собой при необходимости право решающего голоса.

Юля подчинялась Гале полностью, отдавая родительнице право не только брать на себя всю ответственность в любом предприятии, но даже думать за неё. Полин, при кажущейся строптивости, всего лишь позволяла матери думать, что следует её советам и назиданиям. Ссориться с мамой у девочек не было ни малейшего желания.

– Я так люблю тебя, мамочка, – Юля часто приникала к материнскому плечу, когда Галя хвалила дочь.

– Ты у нас самая красивая, мамулечка, настоящая француженка, – отмечала Полин в моменты, когда требовалось снизить материнскую бдительность.

Какими могут быть настоящие француженки, особенно в быту, Полин знать не могла. Ориентиром служили обложки многочисленных журналов мод на прикроватной тумбочке Гали.

Итак, предстояло повесить сетку от комаров. В проём открытого окна Юля, на правах старшей, вставила заранее приготовленную рамку и стала аккуратно клипсовать её по периметру в приготовленный зазор. Работа была несложная и даже интересная. Юля постукивала кулачком, вбивая выступ рамы в зазор фрамуги. Полин стояла сзади, подсказывая ориентиры. Когда внизу всё было сделано, Полин спросила, не принести ли табурет. Сверху рама вошла, но, если не вбить, могла свалиться внутрь балкона, подуй ветер чуть посильнее.

– Тащи, – вздохнула Юля насчёт табурета, любая работа для девушки была наказанием.

Юля уже стояла на стуле и простукивала кулачком по раме, когда вдруг заметила внизу под балконом мать, идущую по Атаманской под руку с каким-то молодым человеком. Близорукость не позволила определить, кто является спутником матери, и про себя Юля пожалела, что в пользу имиджа отказалась от ношения очков, рекомендованных офтальмологом ещё два года назад. Очки, считала Юля, были ужасным признаком начинающегося угасания. И вообще, что такое очки? Загорожено пол лица, значит, на пятьдесят процентов снижен шанс нравиться юношам. Да, несмотря на то, что в свои двадцать пять лет Юля уже была семь лет замужем за Романом Киселёвым, желание нравиться фонтанировало, как у родительницы. В этом дочь и мать были одинаковы.

– Поля, посмотри, это мама? – Юля обернулась на сестру. Вопрос был специально завуалирован, маму-то она узнала.

– И Рома, – подтвердила Полин, широко улыбаясь, – Интересно, почему это во время обеда мама тащит твоего мужа к нам?

– Дома есть нечего, – ответ был исчерпывающим.

Хозяйкой Юля был никакой. Жили молодые в двух кварталах от дома Уховых, на улице Октябрьской, шумной от общественного транспорта и совершенно не тронутой цивилизацией. Двухкомнатная квартира принадлежала родителям Киселёва. Молодые жили в ней бесплатно за обещание постепенно делать ремонт. Но у Ромы на ремонт не было времени, а у Юли желания. Тратить на ремонт чужой квартиры деньги, на которые можно мотаться по ресторанам и дискотекам, в понятии Юли было просто кощунством. А вообще-то девушка очень надеялась на то, что муж скоро заработает на свою квартиру, где она и примется за ремонт. Работал Рома в банке, имел пост замдиректора и зарабатывал неплохо. Так что, надежды Юли казались совсем не надуманными.

– А что, тебе жалко, если Ромка съест тарелку окрошки? – Юля надула губы.

Полин знала эту капризную мимику сестры и всегда зверела от неё.

– Не жалко. Лови! – младшая сестра силой бросила в сестру подушку с кровати матери, которую держала в руках. Подушка сладко пахла редким парфюмом от Фрагонара «Дорогая красавица», привезённым Гале «из самого Грасса!». От неожиданности броска Юля потеряла равновесие. Крик сестры заставил Полин зажмуриться. Открыв глаза, маленькая девочка увидела Юлю на полу с невероятно неестественно сложенными веером ногами.

– Ох-ох, – проговорила Полин себе под нос, – Похоже, у тебя перелом, и теперь мама станет возить тебя на колясочке…

Улыбка молнией проскользнула на плаксивом лице тут же взвывшей Юли.