Читать книгу Песнь северного ветра - Елена Тальберг - Страница 5

            Когда нитка тянется к иголке и достигает ее,

она связывает,

но потом игла ведёт нить –

стежок за стежком.

Вернувшись домой, она заварила чай с можжевеловыми ветками. Она замесила тесто – молоко, мука, яйца… Поставила ближе к печке. Но все привычные действия не вернули ей уверенности в завтрашнем дне. Чтобы обрести её нужно было другое. Ибо и день был другим.

Охотник прошел последний поселок на побережье. Здесь ему были так же не рады, как везде – встретили настороженно, проводили быстро, едва снабдив всем самым необходимым. Как будто знали, куда идёт. И что не только пушнину умеет добывать.

Ведьмин Дом находился в глубокой бухте, образованной полуостровом под названием Коготь. Климат там был мягче, лес снова подступал чуть ли не к самым прибрежным скалам. Посёлок, стоявший на сотню километров западнее, такой защиты был лишен, продувался беспощадным северным ветром, снимавшим любую растительность со скудной почвы, кроме мха и лишайников. Однако никто из посёлка не подумал перебраться в бухту. Нет, там были её владения. Он пытался поспрашивать, но наткнулся на такую глухую немоту, что понял – не страх скрыл слова, а любовь. Не выдадут. Своя, значит. Наверняка, испокон веков ведьмы врачевали здешних жителей и защищали это неприветливое, суровое место. Ему пришлось выйти из посёлка и вернуться назад, чтобы в бухту идти не по побережью, разделенному полуостровом, а через лес. Идти, снова едва чуя дорогу, чуть ли не на ощупь. Спрашивая у каждого десятого дерева, сверяясь со звездами ночью, с мшистыми наростами, с ветками, тянущимся к солнцу. Древний лес, тяжелый. Если бы его отец не был следопытом, способным найти дорогу везде, то он бы не справился. Но знания отца, чутье охотника, идущего к цели вели его. И на закате он знал, что рассвет встретит у моря, если продолжит идти. Но он развёл костер, сварил себе суп из сушеных овощей и мяса, хлебал его, тщательно пережевывая так и не размякшие волокна. Кругом белым-бело от снега, тихо и стыло. Но костер хорошо греет и плащ тоже хорош. Не зря за него такую цену просили. Лёгкий, мягкий, но ни одному ветру не продуть и стужа не заползает. Мастером сотканный, знающим свое дело и нужное слово. Охотник ухмыльнулся: «А ведь меня учили искать таких, как он. И как она. Как ни редки они стали, но их можно узнать всегда, а, узнав, накинуть узду». Он подоткнул полы плаща и стал ждать, когда снег в котелке растворится и закипит – на чай.

Идти по снегу было легко – сплошной наст, его короткие лыжи скользили почти бесшумно. Ноги крепко держали направление. Мешок за плечами, подоткнутый за пояс плащ, капюшон, схваченный завязками у шеи. Ничего не мешало. А потом снег кончится – проталина за проталиной, жёсткий настил из иголок, обрыв – и дюны. За ними море, и лишь левее, у скал, хижина. Небольшой дом, с сараем и скудным палисадником. Здесь и, правда, теплее. Он распустил завязки капюшона, ослабил пояс, и плащ собрался мягкими складками в маленький шар, выскользнув из-под приподнятого рюкзака. Легко поместился в руке, легко закатился в сапог. Всю поклажу придётся оставить здесь. За спиной остался лишь меч в кожаных ножнах и аркан на бедре. Весь арсенал Охотника.

Но он медлил. Пробовал ветер на вкус, мерил изгибы дюн взглядом. Знал, что за первым шагом откроется путь, с которого не сойти…

***

Мама говорила, что сейчас не те времена, что ничто не отзовётся уже – ни камень, ни вода, ни былинка. Что всё, что мы можем, это знать, что «душица от кашля хороша, а крапива кровь останавливает». Это и любой девчонке лесной известно! Она угрюмо косилась на мать, ей не давались эти знания – лес оставался ворохом листвы и трав, одинаковых, непонятных, ненужных. Она путала ольху и осину, а десятки других даже не пыталась запомнить – здесь они не растут. Здесь – можжевельник, сосны и ели. Подорожник, лопух и кислица – твердила ей мать. А она любовалась оттенком мха на коре. И слушала, как он растёт, напитываясь влагой. Она знала, что любая былинка, откроется ей, стоит лишь позвать. Для этого нужно было рукой провести, чувствуя гладкую или шершавую, плотную или тонкую, колючую или бархатистую, пахнущую дождём или свежестью поверхность листа. А названия, что упорно зубрила под диктовку матери – совсем не держались в голове…

Она провела рукой по корешкам книг, тихонько слушая, что ей шепчет ветер в окно и в щель у порога. Шёпот, летящий впереди шороха шагов по иглам, предвещающий неизбежность встречи. Встречи, что замкнёт этот день – так кузнец сводит края блестящей полоски в кольцо – неумолимо ведёт, приближая, соединяя, сплавляя воедино…

Она встрепенулась и бросилась к двери, понимая, что в сумраке дома будет беспомощна и слепа. Распахнула дверь и только шаг успела сделать – на крыльце уже стоял он. Рукоять меча за спиной, рука, легшая на тугую петлю у бедра. Быстрый взгляд тёмных глаз и – шаг в сторону, выпустил её за порог. Солнце светило тусклым шаром сквозь зимнюю дымку, ветер сдувал вчерашний снег с крыши и сосен, хлопья, блестя, падали ему на лицо и на плечи. Он чуть поморщился и смахнул их. Ведьма улыбнулась, легонько кивнула, и ветер взял чуть в сторону, снежинки теперь посыпались, минуя крыльцо.

– Здравствуй, Охотник. Я ждала тебя.

– Здравствуй, ведьма. Я нашел тебя.

Он протянул руку. Без перчатки, без подвоха, смуглая широкая ладонь, раскрытая ей. Она вложила свою – худую, бледную руку северянки с чётко проступающим узором сухожилий и вен. Он чуть сжал ладонь, приветствуя. И внутри вспыхнуло, согревая и завершая долгое ожидание и этот день.

***

Охотник чуть нагнулся вперёд, всматриваясь в серые шумные волны. Солёные брызги щедро кропили воздух и скалы, долетая и до лица. Чайки вскрикивали, пикируя.

– Мы можем не успеть, если будем добираться по побережью. А морем… Вряд ли сюда придёт хоть одно судно в ближайшие месяцы.

– Есть ещё один путь, – она потуже затянула ремень, схватывающий плащ на груди. Руки в замшевых перчатках так и остались стискивать пряжку, взгляд ушел вглубь.

Ветер дул им в лицо, насмешливо срывая слова с губ и заставляя кричать, чтобы быть услышанным. Море ревело внизу под скалой.

– Какой?! – крикнул Охотник.

– Конный! – усмехнулась она. И, шагнув ближе к краю, позволила воде пропитать кожу перчатки, рукава куртки, тёплые бриджи, сапоги тонкой выделки.

«Конный!» – он знал, что не успеет перехватить руку, вскинутую вверх в призывном жесте. Серые кони с пенной гривой и ледяными глазами севера неслись к ним, застилая мир.

– Прыгай! Держись! – услышал он сквозь рёв моря, и скала ушла из-под ног.

Охотник успел схватиться за протянутую руку. И морской конь помчал их, то перескакивая с волны на волну, то сливаясь с ней. Они промокли до нитки, её изящный костюм, хранимый сотню лет, отяжелел, вода текла ручьём. Конь рвался вперёд, она с большим трудом, прильнув к шее, шептала слова в пенящуюся гриву.

– Держись! Держись за меня! – крикнула через плечо. – Иначе сбросит, он не примет тебя!

И руки сами сцепились, обхватывая её талию, прижимая к себе так, что и вода не могла разбить.

Буря промчалось по всему побережью, слизывая лодчонки и дощатые причалы.

***

– Ты могла бы и предупредить. Я бы использовал аркан.

Море выбросило их на западном побережье. Воздух здесь был уже прогрет солнцем, весна звенела трелями птиц, летела тонкими ароматами пробуждающейся земли.

– Эта петля! – она невольно скривила губы, высовывая голову из-под полы плаща. – Этих коней… Не удержать ничем. Кроме имени, – добавила глухо, прячась обратно.

Ведьма сидела, сгорбившись, у костра. Её всю укутывал плащ Охотника – мягкий, лёгкий, тёплый. Это единственная вещь, что не промокла после скачки. Сам Охотник развешивал тяжелую задубевшую от соли одежду на свой аркан, натянутый между вбитыми в землю сучьями. На нём были запасные брюки, отсыревшие в вещмешке, но вполне годные для носки. Всё остальное он неторопливо развесил, напевая.

Потом сел к костру и принялся чистить и полировать свой меч. Его смуглые руки ловко перехватывали оружие – рукоять, лезвие, правая сторона, левая. Ведьма украдкой наблюдала за ним. Он такой загорелый, наверно, родился на Юге, у самых Гор.

Чужая нагота колола глаза. Её мир был соткан из сосен, скал, моря, чаек, оленей, рысей, люди в нём были редки и, в основном, укутаны в плащи и меха. Игра солнце на смуглый коже заворожила её.

– Ты ошибаешься, – он улыбнулся, довольный работой, – моя петля способна на многое. Ты не успела этого узнать лишь потому, что я не захотел.

Спокойно отложил меч и тряпицу, подбросил сушняка в огонь. Сел напротив, подобрав ноги, посмотрел на её старательно склонённое лицо.

– Да и зачем мне аркан, если ты сама захотела пойти?

Она улыбнулась, но головы не подняла, лишь вспомнила искры, веером рассыпающиеся от угольев в печи, его лицо, озаренное этим огнём и легкий жест сожаления, с которым он закрыл заслонку. Тогда она и поняла, что легко закроет дверь своего дома и пойдёт за ним в столицу. И вот она уже так далеко от родного Севера, а прошло всего полдня. Под его неотступным взглядом подняла глаза, заговорила быстро:

– Здесь богатая природа. Ты легко нашел дрова на костёр, быстро принёс воды.

– Я хорошо знаю эти места. Они совсем не безлюдны и не скудны, как на севере, в двух километрах отсюда уже Мельничная Переправа, а ниже по течению Быстро-речки – столица. Три дня пути.

– Король всё ещё там?

– Если жив, да.

– Тогда поспешим. Моя одежда будет долго сохнуть?

– Мы пойдём завтра, на рассвете.

Она на мгновение продлила взгляд и кивнула.

А потом встала и пошла к морю, плащ волочился по песку. Он проводил её взглядом и повернулся к костру. Он знал, что лёгкая ткань упала бы, разожми она пальцы, знал, что ей этого хочется. Что, хотя чужая нагота и колет глаза, но своя привычна и легка той, кто выросла в глуши и умела разговаривать с камнями, огнём и морем лучше, чем с людьми. И неплохо так разговаривать, Охотник улыбнулся, вспоминая скачку и пенную гриву, заливающую лицо. Её слова приручили морского коня. Хм… А есть слово, способное высушить замшевые сапоги и зимний плащ в полчаса?

– Есть, – голос за спиной дрожал от смеха, – но я не скажу его, Охотник. Я тоже хочу встретить рассвет здесь.

И лёгкий плащ окутал его плечи.

***

– Дитя, ты видишь суть вещей, смотришь в сердце бури и повелеваешь ей. Но на человека так смотреть нельзя. Ты видишь его сердцевину и думаешь, что знаешь его. А это не так. Любую суть можно исказить. На человеческих сердцах наросло столько слоев гнили – гордыни, лжи, амбиций, страхов, что он и сам не помнит о своей сути, о том, каким был рождён. Человек сильно изменился. В его сердце так просто не заглянуть. Да и оно может запросто солгать тебе. И себе.

– Ты думаешь, я неверно увидела тебя?

– Я не знаю, что ты увидела.

Она промолчала.

– А драконы? Драконы тоже так изменились?

***

В Мельничный Переправе им удалось взять коней, обычных рабочих лошадок, но вполне резвых, молодых. Скачка заглушала тревогу ожидания – что там впереди?

Охотник, однажды приблизившийся настолько, что дыхание стало общим, сейчас снова был далёк. Казалось, пусти она коня вскачь – легко бы оторвалась от него. Но едва он протянул руку, показывая, что пора сбавить темп, как это мнимая свобода исчезла. Он придержал повод её коня, они шагом съехали в лощину. Нежная зелень ласкала глаза, трава, листья – всё было настолько новым, что было жаль ступать и касаться. Но кони невозмутимо принялись жевать, едва им ослабили поводья.

– Поедим и мы. Привал.

Она неохотно спешилась. Потрепала коня по гнедой холке, сняла вещмешок. Зимний плащ и камзол были упакованы, на ней осталась только рубашка и бриджи, волосы убрала в косу.

– Сходи за водой, – Охотник бросил ей котелок. – Ручей вон там, где ивы. А я расседлаю коней.

Котелок она поймала, а вот от его взгляда предпочла увернуться.

Этот солнечный весенний день окутал её так плотно, что любое движение требовало усилия. Шагала, раздвигая упругие ветви ив. У ручья было свежо и грязно. Она постояла тут, позволяя воде смыть всё лишнее, всю шелуху этого дня. Люди в деревне – другие лица, другая одежда, взгляды, шёпот, смех. Поля и рощи, звенящие весной, птицы, их перекличка на рассвете, вспархивающие бабочки, белые, жёлтые, тяжелые карие.

«Нет, – внезапно поняла она. – Это не шелуха. Север так прочно сковал меня, что я и забыла, что мир больше, чем берег, запорошенный сосновыми иглами. Но вот – один пьянящий глоток, и ледяная скорлупа, в которой жили мы с матерью, треснула».

– Ты вернулась, – сказал он.

– Да, – ответила, встречая взгляд.

– Значит, пора рассказать тебе то, что я знаю о короле и драконе, о том, зачем меня послали за тобой.

Она поставила котелок на землю.

– Кто послал тебя?

– Магистр Дан.

– Магистр… Тот, что знает много, но недостаточно.

– Да. Именно так. Ни его власти, ни его умения не хватило, чтобы помочь королю… Тогда его книги привели его к «той-что-знает». И он отправил меня к тебе.

– «Та-что-знает» – так и написано?

– Наверно, – Охотник пожал плечами. – Любитель древних свитков не я.

– Мама так говорила, мы – те, кто знает.

– Значит, свитки не врут, – он приладил-таки котелок над огнем. – Но суть не в этом.

Ведьма молчала. Губы сердито сжались. «Свитки не врут! Да их правда так стара, что любая ложь без труда перекроет её! Но магистр всё же поверил им…».

– Ты нужна королю. Не магистру.

– Разве король вызвал меня?

– Не знаю, в силах ли король кого-то позвать. Но ты нужна ему.

– Ты видел его?

– Нет.

– Но…

– Короля никто не видел с тех пор, как он вернулся из Лёгкого Дома.

– А он вернулся?

Он расхохотался.

– Дитя! Тебе бы здесь не было, останься он в пасти у дракона. Ты задаешь не те вопросы, девочка. Через день ты будешь в Столице. Одна. Моя работа была привести, но не сопровождать… Дитя, ты слишком крепко спишь. Просыпайся! Твои сны стали явью, пришла пора сшить их воедино.

Тихо и чётко, сыпя соль и крупу в кипящую воду, он говорил:

– Короля никто не видел, но видели его коня, вороного, в чёрных доспехах, могучего фриза, измученного скачкой, с подпалённой гривой, с пеной у рта, с ужасом в глазах. Видели и доспехи короля, гнутые и в крови. Магистр увёл его к себе в покои. Без слуг, только со своими рыцарями-орденоносцами. Они и слова не скажут без его дозволения. Да, короля не видели. Но приказ, вручённый мне, был скреплён его печатью, его кольцом. И магистр не врал, когда говорил, что король ждёт тебя, моя ведьма.

– А дракон? Здесь жизнь идёт так, как будто и нет его.

– Лёгкий Дом далеко отсюда, прошло уже больше двух месяцев после битвы, и, раз здесь всё тихо, значит, дракон не показывается. Впрочем, он тоже ждёт.

– А чего ждёшь ты, Охотник?

– Награды, моя милая. Награды за тебя.