Читать книгу Гражина. Серия: Закованные в броню - Элена Томсетт - Страница 8

Весна 1418 г, Вильна,

Великое Княжество Литовское

Герцогиня де Монсада стояла в темной господской спальне, перед кроватью с неплотно задернутыми шторами балдахина, через которые она могла видеть тесно переплетенные в любовной схватке тела племянника и его жены, поразительной по красоте молодой женщины, которую она, Лусия де Монсада, возжелала с первой же минуты, когда ее увидела. Она была очарована шевелюрой ее белокурых волос, ее большими голубыми глазами, ее совершенным телом греческой богини и ее тонкой белой кожей, даже едва приметной голубоватой жилкой, которая билась сейчас на ее запрокинутой шее. Лусия думала о том, как несправедлива к ней жизнь. Почему этой женщиной, этой прекрасной богиней должен владеть только ее племянник? Конечно, Луи красив, воспитан, но он мужчина. Почему она встретила эту прекрасную девушку когда она уже совсем немолода? Когда-то она полагала, что Алиция Острожская была ее судьбой, но она ошибалась. Алиция Острожская предала ее, и она заплатила за это своей жизнью. Лусии было ее совсем не жаль. Эвелина Монлери – молодая княгиня Острожская, жена ее племянника, была в десятки раз красивее Алиции и в сотни раз изысканнее ее. В добавление к этому, она была благородного происхождения, она была утонченна и воспитана в лучших традициях европейского этикета. Она говорила на всех европейских языках, и ее мать наполовину итальянка. Лусии было больше нечего желать. Она хотела эту девушку, и она привыкла получать то, что хотела. Несомненно, в данный момент, обстоятельства складываются не в ее пользу. Луи очевидно влюблен в свою жену. Он стремится затащить ее в постель при каждом удобном случае и кажется совершенно бесстыдным и нанасытным с ней. Это притом, что у них уже двое маленьких детей. Что же остается ей, Лусии? Ждать, когда он осквернит тело этой прекрасной молодой женщины еще одним своим ребенком?!

Герцогиня нахмурилась. Она была с этим категорически несогласна. Если она хотела получить Эвелину Монлери, то она должна была действовать! Задумавшись, Лусия де Монсада непроизвольно барабанила тонкими длинными пальцами, унизанными перстнями, по перилам лестницы в парадной зале дома Острожского, где она в данный момент находилась.

Следующим неприятным сюрпризом было знакомство Эвелины с князем Ремгольдом, этим литовским дикарем, который в свое время отнял у Лусии внимание Алиции Острожской и даже посмел подговаривать ее противостоять Лусии! Герцогиня еще больше нахмурилась, вспомнив, как наутро после приезда Эвелины с детьми в Вильну она была разбужена необычным шумом во дворе. Открыв окно, поскольку из-за этого льда, налипающего на стекла, невозможно было хоть что-то увидеть, Лусия заметила во дворе высокую кряжистую фигуру бывшего наместника великого князя в Жемайтии, сразу же показавшуюся ей знакомой. Он был одет в короткий тулуп из волчьей шкуры, вывернутый шкурой вовнутрь, какие в этой дикой стране называют дубленками. Тулуп был незастегнут, литовец также был без шапки, и легкий снежок уже немного припорошил белыми хлопьями его все еще остававшиеся иссиня-черными волосы. Одной рукой, он играючи держал под узцы двух молодых жеребцов-трехлеток, грызших поводья и перебирающих ногами от нетерпения на месте. Рядом с ним скакали, издавая радостные вопли, Андрей Острожский с его приятелем Зигой Радзивиллом. Им навстречу уже спешила улыбающаяся Эвелина, в светлой длинной шубке, с распущенными по плечам светло-золотистыми волосами, такая прекрасная и желанная, что у Лусии заныло сердце. Они оба вели себя так, словно были знакомы уже целую вечность. Эвелина даже легонько коснулась губами задубевшей щеки наместника Жемайтии, а он с улыбкой по-хозяйски на секунду приобнял ее за талию.

Оказалось, что проклятый литвин привел коней в подарок мальчикам Острожским. С того самого дня Андрей и Зига Радзивилл целый день возились с этими полудикими необъезженными лошадьми во дворе, издавая при этом такие вопли, что у Лусии каждый раз начиналась мигрень.

Продолжая бездумно, но с удовольствием наблюдать за лежащими в постели племянником и его прекрасной женой, Лусия сосредоточенно размышляла. Пожалуй, при всей симпатии, которую она испытывала к жене своего племянника, ей следует не просто попробовать подружиться с Эвелиной, ей следует сразу попытаться соблазнить ее. Соблазнить сначала какими бы то ни было жизненными благами, прежде чем подойти к любовному соблазнению. Но что она может предложить этой красивой молодой женщине? Из долгого разговора с Изабеллой Кавальканти и братьями Контарини в Венеции полгода тому назад она получила впечатление, что их польская кузина больше всего на свете ценила свою свободу, и что она долго не желала связывать свою судьбу с мужчиной, которого с детства предназначали ей в мужья. В этом Лусия очень хорошо понимала ее. Но, получив в мужья ее богатого, привлекательного и чрезвычайно самоуверенного племянника, захочет ли она оставить его ради Лусии? Она не захотела последовать за Луи в Италию. Она заставила его вернуться и жить с ней в Литве. Лусия хотела знать, почему. Возможно, эта молодая женщина до последнего момента рассчитывала, что Луи не вернется? Если так, тогда у нее есть шанс! Она должна очень внимательно присмотреться к Эвелине Монлери, прежде чем делать решительный шаг. Она не может позволить себе совершить ошибку подобную той, которую она сделала с Алицией Острожской! Между ней и женщиной, которую она пожелала, никогда не должен встать мужчина!

Лусия уже собиралась покинуть опочивальню, так же тихо и незаметно, как вошла, когда внезапно услышала негромкий голос Эвелины.

– Вы никогда не рассказывали мне о вашей матери, Луи.

Голова Эвелины лежала на плече Острожского, в спальне было полутемно, тусклый свет ночника выхватывал из окружающей тьмы полосу штор на окне и задернутый полог кровати. Острожский пошевелился, Эвелина подумала было, что ему тяжело и подняла голову с его плеча, но он снова уложил ее себе на грудь и еще теснее привлек Эвелину к себе.

– Почему ты спрашиваешь?

Она была так близка к нему, что ей казалось, что его голос шел из его груди.

– Мне интересно. Эли рассказывала, что когда мы были детьми, я некоторое время жила в Остроленке после смерти моей матери.

– Правда? – не открывая глаз, удивился Острожский. – Я хорошо помню Эльжбету, но не тебя.

– Я тоже ничего не помню, – сказала Эвелина. – Хотя когда вы привезли меня в Остроленку в первый раз, она показалась мне странно знакомой. Этот великолепный розарий вашей матери! Я скучаю по Остроленке. Почему вы не хотите говорить о ней, Луи? Я слышала, она была красавицей.

– Да, – Эвелина почувствовала, как он вздохнул. – Она умерла, когда мне едва исполнилось десять лет. Чего ты от меня хочешь, дорогая?

– Отчего она умерла? Она болела?

Донна Лусия, замерев на пороге опочивальни, затаила дыхание.

Острожский некоторое время молчал.

– Я не знаю, – наконец, сказал он, – Меня в тот момент не было в Остроленке. Мы с Лусией были на ярмарке в Плоцке. Когда мы вернулись в Остроленку, ее уже успели похоронить.

Эвелина пошевелилась, снова подняла с его плеча свою голову и обратила свое лицо к мужу. От ее движения волна светлых длинных волос рассыпалась веером по груди Острожского. Он невольно перевел дыхание, так как прикосновение шелковистых прядей было необыкновенно возбуждающим.

– Если бы я умерла, – сказала Эвелина, глядя в лицо Острожского, – я уверена, что Андрей потребовал бы объяснений. Причем, в весьма категоричной форме. Разве вы не сделали этого?

– Эвелина, я почти уверен, что дедушка рассказал вам историю о том, что мать отравила Лусия, – все так же, не открывая глаз, сказал Острожский. – Но я не верю в это.

– Так отчего же она умерла? Какое объяснение получили вы?

– Она умерла от укуса змеи, – наконец, неохотно ответил Острожский.

– Змеи?! – от удивления Эвелина даже приподнялась на постели. – Вот уж никогда не видела в Остроленке змей! Даже в саду и возле озера. Откуда она взялась, эта змея? И что это была за змея такая?

– Насколько я помню, болотная гадюка. Она заползла матери в постель и укусила ее. Этого довольно, Эвелина? Я удовлетворил твое любопытство? Может быть, мы будем спать?

– Я не хочу спать. Какая ужасная история!

Опершись локтем о постель рядом с подушкой, на которой лежал Острожский, Эвелина в задумчивости уткнулась подбородком в тыльную часть сложенной ладони.

– Неудивительно, что вы не хотели говорить о ней. Вы любили мать, Луи?

Перед мысленным взором Острожского промелькнула давняя полузабытая картина, которую он все эти годы пытался вытравить из своей памяти: молодое, красивое, смеющееся лицо его матери, обрамленное развевающимися на ветру длинными русыми волосами; ямочки на ее щеках, ее темные лукавые глаза и ее раскрытые навстречу ему руки, когда он, шестилетним ребенком, несется ей навстречу и длинные жесткие стебли луговой травы больно хлестают его босые ноги…

Он тряхнул головой, чтобы избавиться от этой картины и, окончательно проснувшись, посмотрел на Эвелину.

– Странный вопрос, дорогая. Разве ты не любила свою мать?

– Я совсем другое дело, Луи.

Тяжелые пряди белокурых волос соскользнули с плеч Эвелины и накрыли ее лицо плотной завесой в то время, как она продолжала говорить:

– Я не помню своей матери, я была совсем малышкой, когда она умерла. Для меня она только портрет со стены в комнате моего отца. Тот портрет, – лукаво добавила она, отведя с глаз прядь волос, чтобы взглянуть на Острожского, – который заставил вас вернуться из Италии в Литву.

– Это был вовсе не портрет, – усмехнувшись, сказал Острожский. – Это был наш друг Дитгейм. После того, как он огорошил меня известием о том, что у меня есть жена и сын, мне не оставалось ничего другого.

Эвелине вдруг показалось, что портьеры, прикрывавшие двери, чуть заметно колыхнулись.

Закинув руки за голову, Острожский снова прикрыл глаза. Его лицо стало спокойно и бесстрастно, словно каменная маска, когда он, немного помедлив, нарочито спокойно произнес:

– Дорогая, почему бы тебе сразу не спросить меня о том, что именно тебя интересует в дедушкиной версии о смерти моей матери?

– Правда?

Эвелина села в постели и перекинула мешающую ей тяжелую гриву своих волос себе на грудь.

– А вы не будете злиться, топать ногами и брызгать слюной, как ваш дядюшка Ягайло?

– Я?! – с притворным возмущением вскричал Острожский, открывая глаза. – Никогда! Я буду злиться в лучших традициях наших друзей крестоносцев. Вы не видели нового магистра Ордена, господина фон Платтена? Когда он злится, он словно замирает от ярости, белеет и становится похож на живого мертвеца. Так что вы хотели узнать, дорогая?