Читать книгу Воспоминание о дожде - Елена Яблонская - Страница 6

I. Вадим Сергеевич и Оля

Поначалу их связывала небольшая научная работа. Вадим Сергеевич заведовал лабораторией, а Оля была аспиранткой, но не у Вадима Сергеевича, а в другой лаборатории, в соседней. Но и когда их совместная работа была закончена, Вадим Сергеевич продолжал к ним заглядывать, доброжелательно дискутировал с Олиным шефом, обязательно спрашивал Олино мнение, чем вызывал краску на её миловидном круглом личике, иногда давал дельные советы, в общем, можно сказать, они дружили. Несколько раз, увлёкшись обсуждением научных проблем, Вадим Сергеевич провожал Олю до общежития.

Тридцатисемилетний Вадим Сергеевич с отличной фигурой и низким, бархатным, прямо-таки чарующим голосом очень нравился институтским дамам. Оля краснела и хмурилась, когда при ней сплетничали о том, что Вадим с женой давно не живёт, собирается разводиться, «можно считать, что он в разводе». Правда, так считается уже несколько лет, да что-то воз и ныне там. «Это ничего не значит, – думала Оля, – то есть, наоборот, если ему так трудно даётся разрыв с женой, это и значит, что он хороший и серьёзный человек, и…» Когда Олины размышления доходили до этого последнего «и», она снова краснела и даже оглядывалась, как будто кто-то мог подслушать её мысли.

В тот вечер Оля дождалась, пока шеф уйдёт, и пошла в лабораторию к Вадиму Сергеевичу, захватив новый журнал со статьёй по интересующей его тематике. Статья была предлогом, наверняка Вадим Сергеевич её уже читал.

Просто Оля очень по нему соскучилась – они не виделись почти неделю, с прошлого четверга.

Стучать в дверь в физических лабораториях не принято – всё равно за стуком и жужжанием приборов никто ничего не услышит. Оля вошла и остановилась в недоумении. За установкой, спиной к двери сидели Вадим Сергеевич и Таня, его аспирантка, умненькая, добрая, но ужасно некрасивая, худая и сутулая девочка с вечно испуганным выражением прыщавой треугольной мордочки. Вадим Сергеевич что-то ей объяснял. Но обладатель отвратительного, скрипучего голоса, в котором отчётливо звучало оскорбительное презрение и отвращение к некрасивой Тане, не мог быть Вадимом Сергеевичем!

«Будто железом по стеклу», – промелькнуло в ошеломлённой Олиной голове. Следующей, уже сознательной мыслью было: «Но так даже с собакой нельзя обращаться!» Вадим Сергеевич очень любил свою собаку, молодую мускулистую догиню с прекрасной родословной, и много о ней рассказывал.

– О-о-о! Оленька! Вот сюрприз! – обернулся Вадим Сергеевич. – А я сегодня целый день о вас думаю. Статья? Отлично, обсудим, но только за чаем. Специально для вас шоколадку припас. Непременно, непременно надо попить чайку, Оленька, я настаиваю. Что-то вы бледненькая сегодня. Устали?

Нежный, вкрадчивый голос Вадима Сергеевича так и переливался колдовскими шелками, обволакивал тёплыми мягкими бархатами, завораживал, усыплял, очаровывал. Таня за установкой ещё больше ссутулилась и втянула голову в плечи.

– Спасибо, извините, меня шеф ждёт, – соврала Оля, отчаянно покраснев.

Положила журнал на стол, пятясь, вышла из комнаты и тихо прикрыла дверь.

– Ну, что там ещё у тебя? – донёсся из-за двери неприятно резкий голос с брезгливыми интонациями.

Больше Оля не приходила к Вадиму Сергеевичу, а если встречала его в коридоре, то старалась незаметно прошмыгнуть мимо. А ещё через год она вышла замуж за нескладного долговязого инженера из отдела охраны окружающей среды. Институтские дамы говорили, что хорошенькая Оля могла бы найти себе более перспективного мужа.

II. Александр Иванович и Зина

Зина уговорила подругу Зойку пойти с ней на выставку. Фамилия художника им ничего не говорила, но надо же иногда выбираться в свет: «А то, кроме работы, ничего не видим, хоть картины посмотрим».

Вошли в зал и ахнули. Не только не слишком искушённым в живописи Зине и Зойке, но и самому взыскательному искусствоведу с первого взгляда было бы ясно, что это настоящий мастер и его полотнам место в Третьяковке. Автор, заслуженный художник России, старик с белой, как у Деда Мороза, бородой, бродил тут же. Оказалось, у него сегодня день рождения – семьдесят пять лет. Но почему презентация его юбилейной выставки проходит не в Москве, в Центральном доме художника, например, а в довольно обшарпанном клубе их маленького научного городка?

Вскоре всё объяснилось. Не дав публике вдоволь налюбоваться картинами, показали документальный фильм под названием «Меценат», в котором виновник торжества промелькнул на фоне одной из своих картин в течение двух секунд. Фильм был посвящён не юбиляру, а Александру Ивановичу. До перестройки Александр Иванович трудился в ранге старшего научного сотрудника в том же институте, где когда-то работала Зина, и именно в том отделе, в котором Зойка, по её собственным словам, до сих пор «горбатится за копейки». В перестройку Александр Иванович сумел как-то очень умно воспользоваться институтскими ресурсами и основал собственную научную фирму, став олигархом местного значения. А теперь вот, оказывается, меценатствует, опекает малоизвестных художников и даже организовал издательство, которое выпускает альбомы живописцев, находящихся под его, Александра Ивановича, патронатом.

После фильма гостей пригласили на фуршет.

– И ты собираешься идти? – зашипела Зойка. – К этому мошеннику, который мало того, что обобрал целый институт, но даже меня, нищую лаборантку, умудрился ограбить. Я ему столько анализов забесплатно переделала, всё обещал включить в какие-то гранты, но так ни копейки и не заплатил. Не могу видеть эту лоснящуюся рожу!

– Я не к нему, а к художнику. А вы с институтом могли бы и не позволять себя грабить. Читали же: «все крупные современные состояния нажиты самым бесчестным путём».

Зойка забралась в самый дальний угол фуршетного зала. Зина набрала полную тарелку закусок.

– Знаешь, а я ведь никогда раньше не ела чёрной икры, – шепнула размякшая Зойка, – красную один раз пробовала, а вот чёрную не приходилось.

– Ну и как? Нравится?

– А то!

– Видишь, а ты идти не хотела. Кстати, меня твой Александр Иванович тоже ограбил, причём три раза. Так что мы сейчас своё едим.

– Тебя?! Каким образом? Вы ведь вроде даже знакомы не были?

– Были, но шапочно, как все в институте. У него уже фирма была, и кто-то сказал ему, что я теперь переводами занимаюсь. Встретил меня на улице, предложил перевести для их фирмы заявку, обещал заплатить намного больше, чем в журнале. Ну, я согласилась, ты же помнишь, как мы тогда бедствовали.

– А он?

– Он сказал, что мой гонорар надо провести через бухгалтерию, он уже подписал ведомость, а сам уезжает в командировку. А его сотрудники заявили, что знать ничего не знают. Я полгода к ним ходила, Александр Иванович то на совещании, то в командировке, бухгалтерша мне уже хамить начала…

– А второй раз?

– Года через полтора мне позвонила одна особа, представилась заведующей отделом переводов в его фирме. «Ах, вас рекомендовал сам Александр Иванович, он вас так хвалил, так хвалил…» И попросила перевести довольно большой текст, страниц двадцать. Я, конечно, рассказала про первый случай. «Ну что вы, это какое-то недоразумение, видите ли, тогда у нас не было службы переводов, а сейчас всё официально, под моим личным контролем…» В общем, распиналась не знаю как. Дамочка из тех, что всё равно не отстанет. Договорились о цене. Перевела. Где гонорар? «Как, – говорит, – разве мы вас не предупредили? Это был контрольный перевод, бесплатный. Но вы блестяще с ним справились и в следующий раз…» – «Какой ещё следующий раз?! Во-первых, никто меня не предупреждал, мы же лично с вами о цене за страницу говорили. Но даже если бы предупредили, где вы видели контрольный перевод на двадцать страниц? Одна страница, ну, две от силы…»

– И что же? – спросила Зойка. – После этого был ещё третий раз?

– Нет, в третий раз я не переводила, – нахмурилась Зина, припоминая. – Но какой-то ущерб точно был. А, вспомнила! Эта же мадам позвонила мне примерно через год. Сказала, что они горят, что если через две недели не представят спонсорам отчёт, то фирме грозит банкротство. «Да, – говорит, – кажется, мы перед вами немного виноваты, но Александр Иванович распорядился сполна заплатить вам и за тот, контрольный перевод, и за какой-то перевод, который вы делали для него три года назад в частном порядке. Видите, он всё помнит! Но мы сможем с вами расплатиться, только если вы поможете нам с этим отчётом, мы горим, понимаете, горим, спасайте!»

– И ты?

– Я решила, что Бог троицу любит. Но сказала, что не начну переводить, пока не выплатят авансом хотя бы половину от стоимости третьего перевода. «Да! – кричит. – Да! Александр Иванович согласен на все ваши условия, но отчёт будет готов не раньше чем через неделю. Вам придётся перевести пятьдесят страниц за два-три дня. Прошу вас, высвободите для этого время, откажитесь от других переводов, возьмите отпуск!» Я так и сделала, отказывалась от любой, даже очень выгодной работы. Через неделю начала им звонить. «Нет, – говорят, – отчёт ещё не готов. Позвоните завтра». А дней через десять эта дамочка сухо сказала: «Извините за беспокойство, мы справились своими силами».

– Да, – прочувствованно сказала Зойка. – Пожалуй, это стоит моих анализов. Посмотри, там икры не осталось? Нет, конечно! Тогда пошли отсюда.

– Подожди, я хочу купить альбом этого художника.

– Продолжаешь поддерживать бизнес Александра Ивановича?

– При чём тут его бизнес? Просто художник замечательный. Этот альбом я папе подарю, читать ему уже трудно, пусть смотрит иллюстрации, ему понравится, я уверена. А главное, я скажу папе, что в этот альбом, а частично и в картины вложен мой труд. В размере трёх переводов.

III. Михаил Петрович и Наденька

Ирина Владимировна сидела на конференции в музее Чехова и с интересом прислушивалась к докладам. Она была не литературоведом, а доцентом архитектурного института и на эту конференцию попала по приглашению знакомой критикессы. Ирину Владимировну попросили рассказать о дружбе Чехова с архитектором Шехтелем.

Почти все доклады нравились Ирине Владимировне, но читали их исключительно пожилые или совсем старые литературные дамы с хмурыми, сердитыми лицами. И одеты они были, будто в униформу, в нечто линяло-серое, «немаркое», как когда-то говаривала бабушка Ирины Владимировны. Да и погода не радовала: конец февраля, за окном обрыдлая московская слякоть. Солнце робко пыталось выглянуть из-за туч и сразу пряталось, словно испугавшись собственной дерзости. Антон Павлович как всегда грустно смотрел со своего большого портрета на стене. «Это неудивительно, – думала Ирина Владимировна, – профессии музейщиков и литературоведов становятся, к сожалению, анахронизмом. Молодых сюда не заманишь. Сколько же они получают, бедные? Наверное, всем приходится где-то подрабатывать, преподавать…»

Вдруг на кафедру впорхнула девушка в алой шёлковой блузке и заговорила о чеховской драматургии с таким воодушевлением, что все невольно заулыбались. «Оказывается, молодёжь всё-таки идёт в чеховедение, – обрадовалась Ирина Владимировна. – Ведь ей лет двадцать пять, не больше. Да ещё такая красавица! И какой вкус – любой нашей так называемой “стильной” дизайнерше сто очков вперёд даст. Только на что она живёт? Наверное, родители помогают».

«Надежда Савельева», – прочитала Ирина Владимировна в программе. Кандидат искусствоведения, старший научный сотрудник театроведческого института. «Надо же, такие институты ещё сохранились, – удивилась Ирина Владимировна. – А этой Савельевой, пожалуй, все тридцать, а то и тридцать пять. Ну конечно, вон и обручальное кольцо на пальце. Значит, муж богатый и может позволить супруге заниматься театроведением. Что ж, слава Богу!»

Когда Надежда Савельева стала отвечать на вопросы, Ирина Владимировна уже не сомневалась, что они ровесницы – сорок пять, никак не меньше. Но до чего же великолепно женщина выглядит! Вот пример для подражания, а то мы всё ноем и ноем. Ах да, легко сказать, ведь не у каждой богатый муж!

В перерыве Ирина Владимировна спросила у своей знакомой о Надежде Савельевой. Оказалось, что Наденьке, как её называла приятельница Ирины Владимировны, недавно исполнилось пятьдесят пять лет, она сейчас оформляет пенсию. Наденька никогда не была замужем, всю жизнь жила с мамой и только полтора месяца назад вышла замуж за одного профессора, старше её на двадцать лет. Познакомились совершенно случайно тоже на какой-то конференции, но он не чеховед, а филолог-лингвист. Теперь не расстаются, она ходит с ним на его конференции, а он, если не занят в университете, на её…

Последние слова знакомая произносила, понизив голос: к ним подходила Наденька.

– Мне чрезвычайно понравился ваш доклад, – доверительно сказала Наденька Ирине Владимировне, – очень, очень интересно, и даже мой муж его отметил. Мишуня, иди к нам! Позвольте представить, мой муж Михаил Петрович Савельев.

Михаил Петрович оказался обрюзгшим коротконогим стариком с редкими космами желтовато-седых волос, неопрятно лежавшими на воротнике нового, модного, но неловко сидящего костюма. Его внешность можно было бы назвать неприятной и даже отталкивающей, если бы не умный, добрый и внимательный взгляд.

– Вы знаете, мой муж гений! – вдохновенно продолжала Наденька. – Поверьте, я говорю не как жена, а как читатель, вы со мной согласитесь, когда прочитаете Мишину книгу…

Было очевидно, что Михаил Петрович не считает себя гением, но он не возражал и смотрел на жену с нежностью. – Михаил Петрович, дорогой! Наденька, красавица вы моя! Наслышан, наслышан, поздравляю! – подошёл директор музея.

– Извините, мы с вами ещё обязательно поговорим, – шепнула Наденька Ирине Владимировне и обратилась к директору с теми же тёплыми доверительными интонациями:

– Спасибо, Юрий Александрович. Вы знаете, Михаил Петрович написал гениальную книгу, университет выделил деньги в связи с Мишиным юбилеем, на днях ждём тираж, книга гениальная, просто гениальная!

– Михаил Петрович занимается структурной лингвистикой, – тихо рассказывала Ирине Владимировне знакомая, – его гениальную книгу, кроме Наденьки и двух-трёх специалистов, и читать-то никто не будет. Разумеется, он далеко не гений, но всё же человек неглупый, а главное, порядочный. Его жена умерла пять лет назад, дети взрослые, внуки… Наденька их обожает, хвастает всем, что она бабушка…

– Ах, вы знаете, – звенел счастьем Наденькин голосок, теперь она беседовала с двумя старыми критикессами, – наша младшая внучка Машенька необыкновенно талантливая девочка, одиннадцать лет, а пишет совершенно гениальные стихи, и она так похожа на Мишу!

– Как странно и приятно видеть в наше время счастливого человека, – вздохнула похожая на засушенную ящерицу пожилая дама с уныло опущенными уголками губ.

– Это вы Антона Павловича цитируете? – ввернул директор музея. – «В наше время даже как-то странно видеть счастливого человека… Скорей белого слона увидишь». Рассказ «Счастливчик», помните?

– Да, – нехотя пробормотала засушенная дама, но уголки её губ всё-таки чуть-чуть приподнялись.

Чеховеды с удовольствием подходили к Наденьке, улыбаясь, поздравляли с законным браком, с выходом гениальной книги и семидесятипятилетним юбилеем Михаила Петровича. Солнце уже уверенно и вполне по-весеннему светило в окна чеховского дома, а сам Антон Павлович серьёзно и ласково смотрел на собравшихся сквозь пенсне и тоже, казалось, улыбался.