Читать книгу Школа над преисподней - Эли Фрей - Страница 16

– Это не я придумала, а Панферов, – сказала Света.

– И все поддержали? Вот так просто? – поразилась я.

– Да. Ты же знаешь, какое у Севера влияние. Его наложницы, естественно, за него. – Наложницами мы называли Карину, Лизу и Дашу, девчонок, которые сохнут по Панферову и ходят за ним хвостом. – И сборная тоже. Итого против тебя было настроено человек шесть – это те, кто из верхушки. Остальным Панферов стал промывать мозги.

– Когда вы все это успели? – поморщилась я.

– Еще вчера, в переписке.

Все понятно. Они обсуждали все в наскоро созданном чатике, куда меня, естественно, не позвали. Как, интересно, они его назвали? «Орлова – крыса»? «Мы ненавидим Сашу»?

Кто-то сразу поддержал идею бойкота, кого-то пришлось уговаривать.

– А что насчет тебя? – спросила я. – Какой метод Панферов применил, кнут или пряник?

Света смутилась и ненадолго замолчала. А потом, вытянувшись и, как мне показалось, даже привстав на цыпочки, сказала с вызовом:

– Меня наконец-то увидят, Саш. Поймут, какая я. Я перестану быть приложением к тебе. Раньше я чувствовала себя твоим аксессуаром или тенью, ты меня такой сделала. Они не считались со мной, и на вечеринки меня звали только за компанию с тобой. И ты сама ко мне так относилась и выставляла такой перед всеми. Я была удобной подругой, которая всегда рядом, но рядом настолько, насколько тебе нужно, и ни миллиметром больше. Не дай бог я вдруг окажусь в центре внимания или стану общаться с кем-то за твоей спиной. Тебе же сама мысль об этом невыносима, как так: я кому-то интересна, а ты нет? Теперь все изменится.

– Да что ты несешь? – ошарашенно принялась защищаться я. – Когда я с тобой так поступала? И перед кем тебя такой выставляла?

– Например, перед Салтыковым, – едва ли не со слезами сказала Света.

– Чего? При чем тут Салтыков? – Я закрыла голову руками. У меня сейчас просто мозг взорвется!

– При том, что он мне нравится! – Это был уже отчаянный вопль.

Меня будто кувалдой ударили. Света никогда не говорила, что ей нравится Рома. А еще что я, оказывается, в каком-то не том свете ее перед ним выставляла и мешала им общаться! Что она там себе накрутила?

– Он? Тебе?

– Да! А я ему. Но ты вечно мешаешь. Только он делает шаг в мою сторону, а ты уже тут как тут: влезаешь между нами и все портишь. Начинаешь с ним заигрывать, переводишь внимание на себя. Тебя бесит, когда я кому-то нравлюсь, а ты нет. Ты хочешь забрать себе всех парней в мире, чтобы все только в тебя и влюблялись. Ты просто эгоистка! И если хочешь знать, все это с восьмого класса тянется!

Я была в шоке. Оказывается, Света третий год держит на меня глубокую обиду? Да еще и за то, о чем я и понятия не имела? Я вспылила и огрызнулась:

– Извини, что я такая тупая, Свет, но мысли я, к сожалению, читать не умею. Почему не сказать прямо: «Эй, подруга, мне нравится этот парень, подвинься, а лучше свали»? Почему надо делать из ерунды трагедию? Накручивать обиды и злиться из-за того, что можно было просто взять и обсудить?

– Потому что нормальные подруги понимают все без слов, перед ними не надо унижаться и все разжевывать! – Света резко откинула с лица волосы.

– Когда человек складывает губы определенным образом и издает звуки, он произносит слова. Тем самым он выражает мнение. Это называется «говорить», Свет. Тебе дать определение слову «унижаться»? Или просто подарить толковый словарь?

Я говорила холодно, смотрела прямо… а сама обрывала заусенцы.

Света не успокаивалась:

– Не верю, что ты вообще не догадывалась. Ты все специально делала. Не дай бог Сашенька в стороне останется, когда где-то что-то интересное происходит!

По Светиным словам, я просто нарциссичная дура, копия Севера, которая питается чужим вниманием. Это было ужасно несправедливо: вовсе я не такая!

– Овца ты, Свет, – вздохнула я. – И отношений у тебя нормальных не будет, пока не начнешь слова проговаривать.

– Все у меня получится! Но только когда тебя рядом не будет. Просто все заметили, что я тоже могу быть интересной, а тебя вытеснили. Каково оказаться на моем месте? Правда паршиво?

Я растерялась, ответа не нашлось. Воспользовавшись этим, Света быстро выскользнула за дверь. Я устало прислонилась к стене, сползла на пол и закрыла лицо ладонями. Затем, почувствовав на коже что-то теплое, вытянула руки и увидела кровь на дрожащих пальцах.

После уроков в актовом зале должно было состояться собрание по поводу спектакля. Я спускалась по лестнице, и вдруг что-то колыхнуло волосы. Я дотронулась до них и вляпалась пальцами во что-то липкое и тягучее. Плевок! Я проходила под заграждением, которым на третьем этаже оканчивалась лестница. Это опасная зона, которую всегда нужно миновать быстро: сверху может что-то прилететь. И вот, пожалуйста. Поморщившись и еле подавив рвотный позыв, я помчалась в туалет, где яростно отмыла волосы и руки мылом.

Приведя себя в порядок, я безнадежно посмотрела на свое отражение. Казалось, еще вчера все единогласно выбрали меня Мисс Гимназией, а сегодня – плюют в меня, называют крысой и объявляют бойкот. Что вообще происходит? Но ныть было некогда. Я взяла себя в руки и пошла на собрание.

Народу в актовом зале было много – ученики с седьмого по одиннадцатый класс, все хотели прибавку к оценке. Валерия Антоновна кратко ввела нас в курс дела.

– Спектакль состоится во второй половине октября. Что ставим, решим сейчас с вами. Так как большинство наших зрителей будут от семи до десяти лет, нужно что-то детское. На выбор: «Золушка», «Волшебник Изумрудного города», «Незнайка на Луне», «Буратино», «Остров сокровищ». Также можете предложить свои идеи, и давайте проголосуем.

В итоге мы выбрали «Волшебника Изумрудного города». Я была рада – это моя любимая история с детства.

– Нужны актеры, декораторы, художники, швеи, танцоры и просто любые помощники. Работа огромная, будем трудиться без отдыха. Давайте по порядку, всех запишу, подходите по одному. – Валерия Антоновна села в кресло и раскрыла толстую тетрадь.

К ней тут же выстроилась толпа. Когда, наконец, очередь дошла до меня, я сказала:

– Хочу одну из главных ролей.

Мне необходима пятерка по русскому. А ее можно получить либо за знания, либо за главную роль, либо за помощь с костюмами и декорациями. Так как я ненавижу все, что требует кропотливой работы руками, выбор у меня невелик.

– Так, для тебя вариант – только Элли, – сообщила учительница. – На остальные главные роли берем мальчишек.

Несправедливо! Почему девочка не может быть Страшилой, Дровосеком или Тотошкой?

– У нас уже есть шестнадцать Элли. Прослушивание завтра после уроков. Сценарий я разошлю на почту каждого класса и напишу отдельно, какие сцены нужны будут для прослушивания, подучи их, пожалуйста.

Валерия Антоновна выглядела усталой. Было видно, что она отдает спектаклю много времени и очень ответственно относится к делу. Наверное, руководство, поручив ей непростую дополнительную нагрузку, таким образом устроило новенькой учительнице проверку, как вообще она справится с задачей и как у нее сложатся отношения с учениками. Валерия старалась, прикармливала нас оценками, тратила много сил.

Оставалось только надеяться, что спектакль пройдет идеально.

* * *

Дома мне не хотелось ничего. Я не делала уроки, не занималась домашними делами, не готовилась к экзаменам. На обед сварила себе пельменей из кеты. Включила «Элиту» и посмотрела две серии подряд. Не заметила, как слопала целую коробку пирожных «От Палыча». И только когда уже пора было спать, я начала готовиться к прослушиванию.

Встав перед зеркалом, я стала репетировать сцену, где Людоед поймал и связал Элли. Он обещает зажарить и съесть девочку, она пытается убедить его не делать этого, потому что у нее жесткое и жутко невкусное мясо. Дальше Людоед заносит над Элли нож, но зевает и сообщает, что устал и лучше пообедает попозже. Он уходит спать, а Элли поет грустную песню о том, как тяжело ей в плену и как она мечтает, чтобы ее спасли друзья. Ого, так это еще и мюзикл, оказывается! Об этом Валерия не упомянула.

Мотив оказался из старой медленной американской песни. Я нашла ее в интернете и прослушала несколько раз, а потом пропела с новыми словами, предварительно связав руки ремнем для лучшего погружения в роль. В комнату с круглыми глазами ворвался брат.

– Это ты так поешь, или у нас дома где-то тонет слон? – спросил он.

Я со связанными руками бросила в него подушкой.

Я репетировала до глубокой ночи. Просто боялась ложиться в кровать, зная, что сразу начну грузиться сегодняшними неприятностями. Я упорно гнала прочь плохие мысли и убеждала себя, что бойкот – большая ошибка, о которой 11 «а» еще тысячу раз пожалеет. Завтра все изменится. Я приду в школу – и все станет как раньше.

Но на следующий день все повторилось: меня игнорировали. Я уныло гадала, на какой период меня бойкотнули и когда это кончится. Мысленно уже представила финал: как мне объявляют о завершении бойкота, но теперь уже я сама гордо молчу и ни с кем не общаюсь.

На лабораторной по биологии всем велели разбиться по парам, чтобы рассмотреть в микроскоп дрожжевые грибы и сенную палочку, сделать зарисовку и написать анализ. Ко мне никто не подошел. Я видела, что без пары остался Толя. Он явно растерялся и не знал, что ему делать. Посмотрев на Панферова, он будто мысленно спросил разрешения сесть со мной. Север нахмурился и предложил Толе сесть к ним с Димой третьим. Учительница, казалось, и не заметила, что кто-то сидит втроем, а я – одна. Оборудования хватило на всех, это для нее было самое главное.

Прослушивание было после уроков. Жюри состояло из трех учителей: Валерии Антоновны, учительницы музыки и театроведа. Все кандидаты ждали своей очереди в зале и видели, как пробуются другие. Половину конкуренток я мысленно отмела сразу. Мне понравилась игра Сони Крыловой из бэшек. Для Элли у нее чересчур пышные формы, а на лице – вечная маска презрения, которая больше подходит Бастинде, но я не могла не признать, что играла она хорошо. Я выступала последней. И даже не запнулась на словах «жесткое и жутко невкусное», хотя на репетициях перед зеркалом постоянно спотыкалась. Тот, кто писал сценарий, хоть раз проговорил слова? Язык же сломаешь!

Наконец, Валерия Антоновна объявила результаты. Северу отошла роль Железного Дровосека, Роме – Людоеда, Света стала мигуньей, Ваню Минаева вместе с группой семиклашек произвели в жевуны. Другим одноклассникам отошли роли жителей Изумрудного города и Летучих обезьян. Черепанову достался Гудвин, Дине Харитоновой – Бастинда. Также бэшкам перепали Трусливый Лев и некоторые эпизодические роли. Женя от участия отказался. Наконец, дошла очередь до Элли.

– Итак, Элли будет играть… – Валерия Антоновна сделала паузу. Я напряглась и выпрямила спину, ожидая, когда учительница назовет мою фамилию… – Соня Крылова.

Я расстроилась. Дело в том, что заучить любой, даже огромный текст для меня легкотня. Мне часто давали большие роли в школьных постановках, зная, что я не напортачу. У меня была отличная память, за перемену перед литературой я успевала выучить несколько огромных стихотворений. Чего не скажешь о способности работать руками. До десятого класса у нас был урок технологии, где девочкам приходилось шить. Помню, как шили мягкие игрушки и мой плюшевый кролик выглядел так, будто явился прямо из ада, чтобы уничтожить человеческий род. Если я возьмусь за костюмы, то сделаю нам ремейк «Волшебника», и история о девочке Элли получится в жанре хоррор.

Ученики, не прошедшие отбор, расхватали эпизодические роли. Например, моя одноклассница Юля, которая тоже пробовалась на Элли, взяла себе Гингему. Но в пятерке по литературе, в отличие от русского, я нуждалась не так сильно, поэтому на остальные роли даже не претендовала. Я подошла к Валерии Антоновне.

– Валерия Антоновна! А можно мне все-таки сыграть Элли?

– Саша, извини, но жюри выбрало Соню. Мы можем взять тебя Стеллой, ее уже взяла Оля, но я думаю, что тебе эта роль больше подойдет. Стелла из тебя бы вышла отличная.

– Но я хочу быть Элли, – настаивала я. – Мне нужна пятерка по русскому.

– Сожалею, но выбор пал на Соню. – Учительница покачала головой.

– Но Соня часто болеет, ее в школе по месяцу не бывает, – возразила я.

– Правда? – Валерия Антоновна озабоченно нахмурилась. – Ох, этого мы не предусмотрели. Попробуй поговорить с Соней, может, ей не так важно играть именно Элли.

Соня уже ушла, и я нагнала ее в коридоре.

– Соня, а тебе принципиально играть Элли? – спросила я миролюбиво.

Но Соня, сразу поняв, к чему я веду, сердито прищурилась.

– Ну, вообще, да, мне нужна пятерка. А что?

– Мне тоже она нужна. И я иду на медаль, – сказала я многозначительно.

– Медаль дают за знания, Орлова, – хмыкнула Соня.

Вот стерва! Ну куда ей пятерка? Она в тройках вечно плавает!

– Ты часто болеешь и сорвешь постановку. – Я достала туз из рукава. У Сони хронический гайморит. Как можно быть такой эгоисткой, соглашаться на главную роль, зная, что в любой момент сляжешь?

Соня вспыхнула и процедила:

– Я не заболею на премьеру. Если так много свободного времени, лучше бы шла и подучила пунктуацию в сложносочиненных предложениях… – Соня вдруг осеклась. Мимо, напевая, прошел Кощей.

– Хорошие девчата, заветные подруги, приветливые лица, огоньки веселых глаз!

Поравняшись с нами, он подмигнул, достал галстук и игриво помахал нам кончиком, а потом ушел дальше, пританцовывая. Мы с Соней недоуменно переглянулись, начисто забыв о конфликте. Это что сейчас такое было и как это развидеть?

Я вернулась к Валерии Антоновне и рассказала об отказе Сони.

– Если хочешь, можешь быть запасным игроком. Потихоньку учить реплики Элли и заменять Соню на репетициях, если вдруг она… Ну… Ты поняла. И давай все же дадим тебе работу по костюмам и декорациям.

Я безнадежно кивнула. Придется заняться кройкой и шитьем… Видя мое расстройство, Валерия Антоновна решила меня подбодрить:

– А давай сделаем тебя главной по костюмам и декорациям? У тебя хорошо получается организаторская работа, будешь придумывать и руководить…

Идея пришлась мне по душе, и я согласилась.

В конце дня случилась очередная стычка с бэшками. У обоих классов было по шесть уроков, все завалились в раздевалку одновременно и не умещались. Марк толкнул Толю, когда тот прижался слишком тесно к вешалкам бэшек.

– Чего прижимаешься-то? Вали на свою половину!

– А чего ты сразу бычишь? Нормально сказать нельзя? – Толя толкнул Марка, и понеслось.

Марка поддержали бэшки, Толю – ашки. Девчонки жались к стенам, дрались одни парни. В таком тесном помещении не удавалось разобрать, где кто, и я видела, что Марк пару раз врезал Валере, Толя – Минаеву. От своих доставалось своим же. Унять возню получилось только у прибежавшего охранника. Он, с грозным видом направив на нас термометр, словно базуку, закричал:

– Социальная дистанция! Соблюдайте социальную дистанцию! Где ваши маски?!

Убедившись, что все успокоились и надели маски, охранник ушел обратно на пост.

Два класса смотрели друг на друга с презрением. Каждый стоял на своей половине.

Неужели так теперь будет всегда?..

* * *

Вечером в школе состоялось незапланированное родительское собрание, на котором должны были обсуждать драку на Собачьей Поляне. Обычно на собрания ходил мой папа. Собирались оффлайн, а не онлайн – впервые за долгое время.

– Как все прошло? – спросила я, когда папа вернулся.

– Да нормально. Панферовы, оказывается, дачу купили. Галанин похудел, прям не узнать… Лет двадцать сразу сбросил. А Шепелюки третьего ждут…

Я закатила глаза.

– Пап, я, конечно, понимаю, что родительские собрания для тебя плавно перетекают во встречи бывших одноклассников, но я имею в виду наш класс, а не ваш.

– Ах да, – спохватился папа. – Да нормально, все утряслось. Поругались, поругались, да успокоились. Никого больше не исключат.

Родители многих ребят из 11 «а» и 11 «б» учились в той же школе в одном классе, в том числе мой папа и даже папа Жени. Прошлой весной родительские собрания стали проходить онлайн в зуме, и сразу после завершения наши родители-одноклассники собирались снова – в отдельном чате. Папа неизменно устраивался перед экраном с бокалом коньяка. Так что я не преувеличила, наши родительские собрания для папы – это мини-встречи выпускников.

– А про меня что сказали?

– А тебя, наоборот, похвалили. Чего ты так переживаешь? Ты же в драке не участвовала.

Но папа не знал про бойкот…

За ужином Олег сидел в телефоне, а родители разговаривали о работе. Мама жаловалась, что, хоть она и рекламщица, от нее почему-то требуют продаж напрямую.

– Что-то я не помню, когда я переквалифицировалась в продажника. Тогда пусть платят мне две зарплаты.

– А вообще, это разве сначала не обговаривается? – спросил папа. – За что вы должны отвечать, за что нет. Вдруг продажи плохие из-за того, что отдел продаж плохо работает? Или кол-центр?

Меня вдруг захлестнуло странное тревожное чувство, будто родители тоже объявили мне бойкот и делают вид, что меня нет. Аж под ложечкой засосало. Я намеренно смахнула со стола маленькую пустую салатную миску. Она упала на пол, но не разбилась. Мама с папой обратили на меня внимание.

– Аккуратней, солнышко, – сказала мама с легким укором и снова повернулась к папе. – В том-то и дело, что Юра как услышал, сколько они платить готовы, так сразу им наобещал с три короба… Лентяи они там все. Им по башке не стучат, вот они и сидят, в носу ковыряются. А все шишки на нас. Продавать – это вообще не наша работа, а их…

Мамина речь доносилась до меня далеким гулом. Я с тоской подумала о завтрашнем дне, когда снова придется тащиться на учебу. А ведь раньше я так любила ходить в школу, прихорашиваться, наряжаться. Каждое утро я собиралась как на вечеринку, с предвкушением чего-то волшебного, светлого и безумно приятного.

Я никогда не думала, что бойкот настолько сложно выдержать; не рассматривала этот вид наказания (или буллинга?) как насилие. Человека же не трогают. Но я ошибалась. Бойкот – то же психологическое насилие, уродливое и жестокое. Интересно, было бы мне так же тяжело, если бы я была не собой, а, скажем, Женей? Ему не привыкать быть изгоем. Может, я так остро все воспринимаю, потому что со мной такое первый раз?

Может, Света была права? Я слишком привыкла, чтобы меня любили.