Читать книгу Школа над преисподней - Эли Фрей - Страница 7

Я всегда была классной активисткой: организовывала праздники и дискотеки; канючила у Инны Григорьевны поездки; занималась сбором средств. Вот и сегодня меня назначили ответственной за Осенний бал. Это значило, что мне нужно написать сценарий, договориться с преподавательницей танцев о репетициях вальса, опросить два класса о том, кто будет танцевать, и подумать о декорациях.

Дома, наскоро пообедав, я села за сценарий, но мысли были далеки от Осеннего бала. Я все смотрела на свой шкаф. Наконец, я встала, подошла к нему и вытащила коробку с памятными мелочами. Порывшись, я нашла там стопку старых открыток. Они все были от Жени; с милыми и трогательными рисунками его же авторства – коты, медведи, овечки. И с надписями от руки, которые я иногда перечитывала в минуты грусти.

Жасминовый чай с тобой сильнее даже твоей красоты.

Без тебя – словно болеть все лето, Орлик.

Я помнила все фразы наизусть. Никто и никогда больше не писал мне таких слов. Каждый раз, проговаривая их про себя, я чувствовала, как в сердце распускаются цветы.

Затем я вернулась к делам: погуглила готовые сценарии школьных праздников в надежде на что-нибудь интересное, но безуспешно. В итоге текст я стала писать сама. Вот только воспоминания никак не хотели меня покидать. Их было слишком много.

Мы с Женей учились вместе с первого класса. Каким он был в детстве? Шумным и хулиганистым, но не до такой степени, чтобы учителя закатывали глаза и причитали: «Опять этот Ерофеев». Своими проделками он больше смешил взрослых, чем злил.

Женя был дружелюбным и добрым. Помню, в первом классе мальчишки, в том числе Шепелюк, Репкин и Ларин, плевались в меня ягодами из компота, а Женька меня защитил, заслонил собой. После той компотной битвы он предложил мне выйти за него замуж, а я согласилась. Света нас обвенчала, держа вместо Библии букварь. А потом мы с Женей усыновили много игрушек и стали многодетной семьей.

Женя дружил как с мальчиками, так и с девочками. Но с седьмого класса все изменилось.

Тогда в школу пришел работать Женин отец, Игорь Валерьевич. Он преподавал историю, и с первого же дня его возненавидела добрая сотня учеников. Отец Жени был из тех учителей, чье лицо в классном альбоме прожигают сигаретой сразу после вручения.

Первый урок у нас он начал без приветствия – зато сразу принялся по очереди выгонять нас к доске. Он спрашивал старый материал – и издевался абсолютно над всеми. От него досталось не только тем, кто не мог связать двух слов, но даже зубрилкам, цитировавшим учебник и отвечавшим на все вопросы. Он заявлял, что ему не нужны пустые пересказы, а нужно, чтобы мы научились думать и анализировать факты.

– Я крайне разочарован уровнем вашей подготовки, – протянул он в конце урока. – Ни один ответ не вытягивает даже на твердую тройку. Сплошной мусор. А ведь Ирина Андреевна – прекрасный педагог, не верю, что она не вложила в ваши головы хотя бы малую толику ценного. Ну ничего. Я вами займусь. С этого дня история будет для каждого из вас самым важным предметом в жизни.

И он поставил нам всем двойки.

Слово он сдержал. Если в других классах ученики обычно ненавидят физику и химию, то у нас все шли на историю, как на казнь. История действительно стала для нас особенным предметом – предметом всеобщей ненависти. Мы ненавидели дни, в которые проходила история, а она была аж дважды в неделю. Ненавидели Игоря Валерьевича. Ненавидели учебники и тетради. Мы ненавидели колонии в Северной Америке и Великую французскую революцию, ненавидели Наполеона, Тюдоров и Стюартов, Пруссию, викторианскую эпоху, Кутузова, «Союз спасения», Табель о рангах, Пестеля и Муравьева.

Но самое страшное – класс возненавидел и Женьку. Ополчились против него не сразу, способствовало этому несколько событий.

Как-то Игорь Валерьевич так достал класс, что все сговорились бойкотнуть его урок: дать, наконец, понять, что подобные методы работы – дерьмо. Но полноценного бойкота не получилось; историю прогуляли все, кроме Жени. С урока Женя ушел с тремя пятерками, а у всех остальных вместо энок стояли двойки. Да и вообще, у Жени особых проблем не было. Все зубоскалили: «Ну конечно, тянет сынка». Но я знала, что это не так. Просто отец по части истории Женю здорово вымуштровал, дома над учебником Женя сидел побольше других, так что его оценки были заслуженными. Только вот кроме меня в это никто не верил. Все считали, что Женя получает пятерки по блату, и ужасно бесились.

Игоря Валерьевича боялись, никто не мог даже слова пикнуть на уроке. Зато многие отрывались на Жене.

В восьмом классе к нам пришла сразу целая группа новеньких – обидчивых и озлобленных, из любителей травить слабых. Историк почуял новых жертв и вылил на них ушат позора. Вскоре они узнали, что этот демон из преисподней – Женькин отец, и Женька стал уже их жертвой. Они окончательно определили его судьбу: стали открыто издеваться над ним, подначивая других. Тех парней было человек пять, и все они, слава богу, ушли из школы после девятого класса. Но остальные вели себя не лучше. В основном они просто наблюдали: что будет? Как Женя отреагирует?

Чай Жени в столовой солили, учебники рвали, в рюкзак бросали окурки, на стул разливали клей. Когда я стала защищать Женьку? Сразу, как только поняла, к чему все идет. Больше всего на свете я ненавижу конфликты. Почему люди не могут жить в мире? Неужели им больше нечего делать, кроме как выяснять отношения?

Я пыталась убедить класс в том, что Женя получает пятерки заслуженно и не виноват в том, что для остальных история похожа на ад. А то, что он защищает отца и встает на его сторону, абсолютно нормально, они же семья, и жить Женьке с ним, а не с одноклассниками. Но меня никто не слушал. Нам было всего по четырнадцать-пятнадцать лет, мы плохо умели решать проблемы и не видели полутонов.

Настроение Жени тоже менялось кардинально. Общение с ним напоминало бесконечные киндер-сюрпризы – никогда не знаешь, чем все обернется. Может, день пройдет хорошо, и мы будем гулять, смеяться и дурачиться, а в ночи слать друг другу забавные мемы. А может, поссоримся из-за ерунды, он в очередной раз заявит, что я ему не нужна, и прогонит меня, и вечером я буду реветь в подушку. Вот вчера все казалось нормальным: мы были зашибись какими друзьями, он плел мне косу и, так как не было заколочек, держал несколько отделенных прядей в зубах. А сегодня все изменилось: я хочу к нему подсесть, а он молча, демонстративно отсаживается. И все это – при одноклассниках. Они смотрят на меня и то ли осуждают, то ли жалеют. В глазах – вопрос: «Чего она с ним нянчится?» В такие моменты я чувствовала ужасный стыд. Женя знал, как уколоть и унизить меня даже без слов. Было стыдно и за него, и за себя.

Я ругала себя на чем свет стоит. Повторяла, что нормальные люди в такие ситуации не попадают. Хотелось оставить его: пусть живет, как хочет, и со своими проблемами разбирается сам. Но что-то мешало – наверное, воспоминания, ведь хороших часов у нас было больше, чем плохих. И вафли с нутеллой, которые он профессионально готовил, и косы, и странные слова, сказанные на эмоциях: «Ты мое все, Сашка. Весь мой мир. Я полноценно живу только рядом с тобой. А в остальное время я как кот Шредингера, понимаешь? И жив, и мертв одновременно». Но бывало, я слышала и совсем другие слова. «Чего ты возишься со мной? Оставь. Иди к своим. Мне не нужны твои помощь и жалость. Тебе меня не исправить, я такой, какой есть. Меня все ненавидят, и тебе это не изменить». Бывали и дикие дни, когда он просто впадал в бешенство. «Пошла прочь, надоела. Ненавижу, бесишь! Ты дрянь, ты мне отвратительна». И так по несколько раз на неделе. Сегодня он один, а завтра уже другой, но ты готова простить ему все ради вот этого «Я без тебя как кот Шредингера, считаю минуты, когда снова тебя увижу». Женька был для меня уравнением, которое я мечтала решить. Но это оказалось невозможно – слишком много переменных.

Женя ушел в девятом классе после жуткой трагедии. Я думала, что он не вернется. Но ошибалась.

* * *

Проблему с окном решали несколько дней: вызывали родителей вандалов и пытались стрясти с них деньги. И вот я увидела, как Марк ходит по школе со свеженьким фингалом – побочный эффект похудения семейного бюджета. Марк всегда стеснялся семьи – не самой благополучной. Едва придя к нам, он, наоборот, понтовался так, что все считали его мажором. В гости он никого не звал, только в гараж. А потом правда вскрылась. Никакой Марк не мажор, его мама – уборщица! Новость быстро разлетелась. На Черепанова обрушился шквал насмешек. Потом, конечно, все поутихли, но как он пережил такой удар по репутации, не представляю. А еще как-то перед родительским собранием я видела у школьных ворот Марка и его отца. Последний был сильно навеселе, небритый и помятый, шатался. Марк его не пускал, обратно разворачивал. На собрание Черепанов-старший в итоге не пришел: видимо, Марку удалось отправить того домой.

Жизнь тем временем продолжалась. Вскоре у нас состоялось знакомство с новой училкой русского и литературы – классной руководительницей бэшек. На ней была очередная юбка-карандаш, на губах – неизменная винная помада. Валерия Антоновна написала на доске свои инициалы, затем попросила каждого по очереди встать, сказать свое имя и название последней прочитанной книги. Сначала мы вставали неохотно, но затем втянулись.

Наступила очередь Малика. Он встал, представился и сказал, что последняя его книга – инструкция, как открывать пивной бочонок. Класс взорвался хохотом. Удивительно, но Валерия Антоновна тоже засмеялась. А вот от старой русички за такое можно было и двойку схлопотать. Я поняла, что Валерия Антоновна адекватная и особых проблем с ней быть не должно. Это радовало: русский и литература – мои слабые звенья.

После уроков я столкнулась с Женей – он ждал меня у школьных ворот.

– Ты домой? Можем пойти вместе, – предложил он.

Я растерялась. Нужно было срочно что-то придумать и сбежать.

– Ой, нет, мне еще на почту. Увидимся завтра! – И я поспешила в противоположную сторону, планируя вернуться домой другим путем.

Я старательно избегала Женю; мне совсем не хотелось с ним общаться. Я боялась, что он снова что-нибудь выкинет… а еще не доверяла самой себе. Женя странно на меня действовал: я будто выпадала из реальности. Видела все как-то по-своему, искаженно.

Вдобавок я не понимала, как он теперь ко мне относится. Перед тем как в девятом классе Женя ушел, кое-что произошло. Я поступила с ним жестоко; предала его, когда он нуждался во мне сильнее всего. Я боялась, что он возненавидел меня, но… зачем тогда он сейчас сам идет на контакт? Он действительно больше не злится? Или задумал что-то, хочет втереться в доверие, чтобы… Чтобы что? Ох, я совсем запуталась!

Очнувшись, я заметила Ваню. Он стоял посреди дороги, спиной ко мне. Я подошла и увидела у него в руках какой-то клочок бумаги.

– Вань! – позвала я, но он не отреагировал. Вообще, он чем-то напоминал статую. Я осторожно тронула его за плечо. – Эй, у тебя все нормально?

Минаев повернулся ко мне. Я отпрянула: его лицо было белее мела, губы дрожали.

– Что случилось? – Догадка была ужасной. – Что-то с мамой?

Трясущейся рукой Ваня протянул мне листок, оказавшийся запиской. Я прочитала:

«Твоя мама умирла».

– Откуда это?

– В куртке было… – Казалось, он сейчас упадет в обморок.

– Постой, постой. Давай разберемся. Ты звонил маме?

– Нет, боюсь, – пролепетал он.

– Не бойся! – с напускной бодростью велела я. – Уверена, что это чья-то тупая шутка. Давай, доставай телефон и звони при мне.

Ваня послушался. С мамой оказалось все в порядке.

– Ну, вот видишь! – Я надеялась, что мой тон звучит ровно. – Все хорошо же. Так что это просто кто-то пошутил…

– Так нельзя шутить, – произнес Ваня тоном ослика Иа-Иа.

– Согласна. Узнать бы, кто это.

– Да я знаю, кто это, – вздохнул он. – Бэшки. Все еще думают, что это я настучал. Черепанова видела? Ему отец врезал за окно. Уверен, это он. Мстит.

У меня заныло сердце, стоило представить, чем может обернуться эта дурацкая записка. Теперь уже ашки придут к бэшкам с наездом?

– Да не мог он, – попыталась возразить я. – Марк в рожу может дать, но записки – это не его почерк.

Я не знала, чего хочу больше – справедливости или чтобы все как-то улеглось само. Гораздо удобнее был бы второй вариант: нам с бэшками еще вместе участвовать в репетициях бала, учить вальс, готовиться. В неделю у нас два урока физкультуры, и один из них общий. И мероприятия всегда совместные. Записка может всех рассорить – и никаких мероприятий вообще не будет, сядем все в лужу. Но в то же время я понимала: подбрасывать такие вещи ужасно. Лучше все рассказать учителям.

– Вань, давай Валерии покажем? – предложила я. – Она же учитель русского все-таки, вдруг сможет определить почерк? Недавно диктант был…

Ваня неожиданно заупрямился, даже сжал губы.

– Нет. Никаких учителей.

– Что тогда будем делать? Выкинем ее?

– Нет, сохраним. Это улика. – Ваня убрал записку в карман. – А завтра решим.

Ваня скомканно попрощался со мной и ушел. Я догадывалась, что он хочет показать записку Панферову. И это не сулило ничего хорошего…

На удивление следующий день прошел мирно, без шума. Но уже послезавтра утром грянула буря: перед первым уроком Ванек ворвался в класс, как бешеный.

– Минаев, что с тобой? Тебе вставили клизму с перцем? – пошутил кто-то.

Ваня не удостоил его ответом. Вместо этого он вывалил на парту записку и маленький похоронный венок, а затем рассказал, что второй день подряд обнаруживает такие «подарочки» в своих вещах в раздевалке. Одноклассники впечатлились. План, который тут же придумал Панферов, а остальные поддержали, мне не понравился.

– Это неправильно и незаконно! – заспорила я.

– А подбрасывать такую гадость – законно? – вежливо уточнил Север.

– Я считаю, что подобные проблемы должны решаться на уровне учителей, – упиралась я. – Это их тоже касается, пусть ищут и наказывают виновного!

Север тут же вспылил:

– Ты пытаешься приплести учителей к любой проблеме.

– Я просто пытаюсь решить проблемы без насилия!

– Может, ты у нас и на бэшек стуканула, когда они окно разбили?

Теперь вспыхнула я:

– Давай еще куда-нибудь меня приплетем! Может, я и на Репкина стуканула в восьмом классе, когда он унитаз разбил?

Север вздохнул и не стал углубляться в тему.

– Ты не видишь границы, Саш. Когда можно вмешивать учителей, а когда нет.

– Мы живем в двадцать первом веке, – отчеканила я. – Сейчас насилие – не панацея от всех проблем. И все, что вы решили, незаконно.

Панферов проигнорировал мою реплику. Спор иссяк. И вот на большой перемене половина ашек двинулась к бэшкам в кабинет – с самыми грозными намерениями. Мне тоже пришлось пойти. Должен же кто-то сгладить конфликт и не допустить драки.

Хотя бы попытаться.