Читать книгу Поэт Икс - Элизабет Асеведо - Страница 2

Лето – затем, чтоб сидеть на ступеньках у двери.

В эту последнюю перед школой неделю ты видишь,

Как Гарлем открывается сентябрю.

Любуюсь районом, который всегда называла домом.

Смотрю на старых церковных кумушек,

Их шлепанцы по асфальту «шлеп-шлеп»,

А слова изо рта – как состав испанского поезда:

«Он сказал – сказала она» – и все.

Подглядываю: папотэ[1] в самом конце квартала

Развлекает детишек –

Жмет на рычаг пожарного гидранта.

Клаксоны цыганских таксистов-мигрантов

Смешались с бачатой[2],

И звонкой тирадой в Литтл-парке звучит баскетбол.

Смеюсь над вьехос[3],

Но только не над отцом,

Как они поспешно,

Каждый круг завершая,

Что есть сил кричат: «Концевая![4]», –

И хлопают по столу

С самым серьезным на свете лицом.

Фыркаю, глядя на наркодилеров,

Даже они расцветают к лету;

Их угрюмые недобрые взгляды смягчаются,

И они в вожделении

Пялятся на девчонок в мини.

«Эй, Сиомара, тебе бы начать носить что-то такое!»

«Черт, да тебя захомутают еще до начала занятий».

«Знаем мы этих скромняшек».

Но я пропускаю мимо ушей насмешки,

Наслаждаюсь последними секундами свободы

И жду, пока длинные тени не скажут мне,

Что мама скоро вернется с работы.

Только тогда я встаю со ступенек.

Мне не спрятаться.

Я выше отца, и мами всегда говорила:

«Для столь юной леди многовато тела».

Грудь четвертого размера, необъятные бедра.

И те, кто звал меня китом в средней школе,

Теперь выпрашивают фотку в стрингах.

Другие девчонки думают, это тщеславие:

«Вот идет эта шлюха, вертит задницей».

Когда твое тело мощнее твоих возражений,

От слухов не спрятаться. Мне не спрятаться.

Вот поэтому сплетникам отвечаю не я, а мои кулаки.

А я лишь, всему вопреки,

Пожимаю плечами.

Мы делаем свою кожу такой же толстой, как мы сами.

Больше всего мами любит начинать разговоры

(И я заранее знаю, что неправа)

С фразы: «Смотри, девочка…»

На этот раз она начинает:

«Смотри, девочка, Марина через дорогу

Говорит, что ты опять болталась без дела

И болтала со всякими торгашами».

Как обычно, приходится прикусить язык,

Потому что не я – это они говорили со мной.

Но маме, конечно же, все равно.

Она хочет, чтобы я вообще не общалась с парнями,

И неважно, какой парень, не в этом дело.

Будто я висящая на веревке футболка,

Которая только и ждет, чтобы ее надели.

Или мами возьмет и схватит меня за шею.

«Ты слышала?»

Но уйдет, не дождавшись ответа.

Иногда мне хочется ей сказать,

Что меня одну, кажется, не слышат на этом свете.

У меня в семье у одной не библейское имя.

Черт, «Сиомара» – даже не доминиканское.

Я знаю, потому что погуглила.

Оно означает «та, что готова к войне».

И, надо сказать, это правда,

Я пришла в этот мир в стойке бойца.

Меня вырезали из мами сразу после рождения

Хавьера, моего близнеца.

Вот и мое имя стоном мучения вырывается у людей без конца,

Как и я вырывалась из чрева.

Медленно повторяю:

«Си-о-мА-ра».

Я научилась не беситься в разгаре

Первого учебного дня,

Пока учителя пытаются понять, как же это произнести.

Мами думала, что это было имя святой.

Сама так назвала свой корабль,

А теперь ругается, что он плывет над водой.

Мои родители, наверное, хотели девочку,

Которая бы сидела на скамейке,

Банты, улыбка, платье в клеточку.

Самый милый ребенок на свете.

А кого они получили?

Дочь в берцах, которой бы лучше помалкивать,

Потому что язык ее острее мачете.

«Pero, tú no eres fácil[6]» –

Всю жизнь меня преследует эта фраза

Например, когда являюсь домой с красными,

Разбитыми в кровь костяшками пальцев.

Pero, tú no eres fácil.

Когда посуду мою недостаточно быстро

Или ванная после уборки недостаточно чистая:

Pero, tú no eres fácil.

А порой это комплимент

За хорошо сданный экзамен

Или в тот редкий момент,

Когда получаю награду.

Pero, tú no eres fácil.

Когда мама моя, беременная, страдала,

Потому что я повернулась не той стороной,

Все думали, я могу умереть,

Или хуже: убить мами.

За нее в церкви возносили молитвы,

И даже отец Шон заявился в больницу,

Чтобы держать ее за руку, вы это учтите,

Пока она рожала меня.

И папи нервничал, стоя за акушеркой,

Которой в жизни не было сложно ни с кем так, как с нами.

Но вместо смерти я взорвалась фейерверком:

Я плакала и махала крохотными кулаками.

И первое, что папи сказал своим басом,

Первое, что я услышала, будучи ребенком:

«Pero, tú no eres fácil».

Ты, конечно, непростая.

Она убирается в Куинсе в офисе,

Едет с зарей двумя поездами,

Чтобы быть там ровно в восемь.

Между этажами она драит пролеты,

Убирает мусор, неважно, просят ли,

И пытается быть невидимой при своем боссе.

Она сама говорит, ее руки не знают покоя,

А пальцы трут резину перчаток,

Совсем как Библию, что она вечно таскает с собой.

Ближе к вечеру – еще полтора часа,

Тоже на поезде, чтобы вернуться домой.

Она говорит, что читает псалмы,

Готовится к мессе,

Но я бы на ее месте прислонилась головой

К холодной стене вагона,

Прижала бы сумку покрепче

И глаза бы закрыла, чтобы не укачало,

Чтобы перед тяжелым вечером

Попытаться отдохнуть для начала.