Читать книгу Сатанисты ХХ века - Елизавета Шабельская - Страница 5

Прошло три года…

Снова встречаем мы наших артисток, но уже в роскошном будуаре прелестного маленького особняка на одной из лучших улиц Берлина, огибающих знаменитый городской парк Тиргартен. В этой роскошной вилле живет Гермина Розен, «звезда» одного из многочисленных частных берлинских театров, сверкающая красотой, нарядами и бриллиантами более чем драматическим талантом.

Три года – время немалое для молодой девушки, и для молодой артистки в особенности. За три года женщина может многому научиться, и еще больше позабыть, не исключая и детски чистых увлечений любовью и дружбой.

Но, как это ни странно, симпатия, связывавшая двух столь мало схожих учениц венской консерватории, все же сохранилась, несмотря на трехлетнюю разлуку. И теперь Бельскую, только что приехавшую в Берлин, встретила на вокзале Гермина Розен. С величайшим трудом удалось русской артистке отвоевать себе право поселиться в гостинице «Бристоль», а не в прелестном «апартаменте», приготовленном для нее подругой в своей роскошной квартире.

В виде вознаграждения Ольга обещала приятельнице обедать у нее в тот же день и провести вместе целый вечер.

Тонкий, роскошно сервированный обед только что кончился.

Подруги перешли из великолепной столовой, меблированной черным деревом с бронзовыми инкрустациями и необычайным изобилием серебра на двух больших резных буфетах, и расположились в небольшом восьмиугольном будуаре хозяйки дома – прелестном уголке, сплошь затянутом палевым атласом с вышитыми по нем букетами пунцовых роз, любимых цветов Гермины (в этом сезоне, по крайней мере). Громадные букеты таких же роз стояли на камине и на столиках. В открытое венецианское окно, задернутое шторой из настоящего венецианского кружева, доносился свежий весенний воздух, насыщенный ароматом цветущей сирени. Окно будуара выходило в маленький цветник, расположенный перед фасадом виллы «Гермины». Затейливая золоченая решетка отделяла этот цветник от улицы.

– Ну, теперь рассказывай о своем житье-бытье, Ольга, – заговорила хозяйка, усаживая свою гостью на мягкую кушетку и придвигая к ней маленькую японскую чашечку с душистым кофе… – Ведь мы не виделись целых три года… Я каждый год надеялась тебя увидеть, но ты, точно нарочно, пряталась по разным захолустьям. Если бы я не знала Гроссе, и, главное, тебя, я бы Бог знает что подумала. Ну не хмурься, радость моя. Лучше расскажи мне, отчего ты так долго оставалась в провинции, в Граце, в Аугсбурге, в Базеле вместо того, чтобы добиваться Берлина, как это сделала я?..

Ольга Бельская внимательно оглядела прихотливую роскошь прелестного будуара и затем перевела взгляд на его хозяйку, очаровательно «интересную» в изящном «домашнем» наряде из розового крепдешина, отделанного широкими валансьенскими кружевами. На прелестном бледном личике русской артистки мелькнула тень сожаления и сейчас же исчезла.

– В сущности, мне нечего тебе рассказывать. Работала я много. И, кажется, что работала не бесполезно. По крайней мере, теперь вряд ли кто узнает во мне иностранку. Когда мой старый директор торжественно объявил мне это, то я решилась попытать счастья в Берлине, благо счастливый случай привел директора здешнего императорского театра в наш маленький Базель. Разыскивая актрис, берлинский директор посмотрел меня в двух или трех ролях, между прочим, и в роли Геро, которую я теперь играю, вероятно, лучше, чем в Вене, и пригласил дебютировать весной на казенной сцене… Вот и вся моя история!..

Гермина Розен недоверчиво покачала головкой.

– Это история твоей деловой жизни, Ольга. Но ведь ты не только актриса, но и женщина. Неужели тебе так-таки никто не понравился за эти три года?

– Никто, – просто ответила Ольга. – Да мне и некогда было думать о таких пустяках. Надо было работать.

Гермина всплеснула руками:

– Ольга… Воля твоя, но с твоей наружностью, – ты стала еще красивее, чем в те годы… Кстати, сколько тебе лет?

– Двадцать семь, – спокойно ответила артистка. Гермина Розен чуть не вскрикнула.

– Тише, тише… Ради Бога не говори этого никому. Посмотри на себя в зеркало. Ты спокойно можешь признаться в 20, много в 22 годах, но никак не больше. Мне вот всего только 18 лет по метрическому свидетельству, а я и то по совету мамаши начинаю убавлять. Пока оно кажется лишним, но лет через 25 разница выйдет заметная.

Ольга громко рассмеялась житейской мудрости своей «маленькой» подруги.

– Я вижу, что ты многому научилась, – ласково произнесла Ольга, и в ее звучном мягком голосе послышалось сожаление, – но, преклоняясь перед твоим дипломатическим искусством, я все же попрошу тебя обо мне не беспокоиться. Ты знаешь, я никогда не умела обманывать, даже первого апреля, и уж, конечно, не стану учиться теперь из-за такого пустяка, как возраст. Для актрисы возраст не имеет значения. Нам столько лет, сколько кажется на сцене.

– Воображаю, как ты красива на сцене! – вскрикнула Гермина с искренним восхищением.

– На сцене, надеюсь, ты меня скоро увидишь. Я была сегодня в императорском театре и переговорила с директором. Мой первый дебют назначен через неделю. Я играю Гретхен, затем Геро и «Дебору». Увидишь, сделала ли я успехи… А до тех пор, расскажи мне, как ты поживаешь?.. Ты очень переменилась.

– К лучшему, надеюсь? – весело перебила Гермина.

– Да, конечно. Ты стала совсем красавицей, как и следовало ожидать, и «звездой» первой величины в твоем театре. Я давно уже читаю в берлинских газетах статьи о твоих успехах, о твоих туалетах, бриллиантах…

– И так далее, – перебила Гермина с очаровательной гримаской. – Да, обо всем этом говорят больше, чем о моем таланте, что, впрочем, и понятно. В тех ролях, которыми меня награждает мой противный директор, талант, в сущности, излишен. Недавно только я сто раз подряд сыграла королеву Каролину в «Мадам Сан-Жен»… Весело, нечего сказать?..

Ольга покачала головой.

– Ты видишь, как я была права, советуя тебе не начинать карьеру у Яунера. Это выбило тебя из числа серьезных актрис.

– Однако я имела громадный успех в Вене, – перебила Гермина восторженным голосом. – Ах, Ольга, если бы ты знала, какой это был дивный сезон… Меня буквально засыпали цветами… На руках выносили в карету… И так было день за днем целый год. Пьеса наша прошла ровно 365 раз. А на следующий год меня пригласил директор «Резиденц-театра», обещая все, что угодно, и конечно, надул, противный жид. Его контракты обязывают нас играть роли по выбору дирекции. Он, конечно, уверяет всех, что это «простая формальность», обязательная только для «маленьких ролей». А на деле выходит совсем иначе. Я уже два раза разругалась с ним и хотела уходить, да мамаша удерживает. Она находит, что мое положение здесь слишком выгодно.

Гермина запнулась, встретив вопросительный взгляд приятельницы. И, заметно колеблясь, выговорила, невольно понижая голос:

– Не знаю, слыхала ли ты, что мне покровительствует принц Арнульф и… банкир Зонненштейн… Мамаша откладывает деньги в банк. Я же, по правде сказать…

Гермина снова замялась, глядя в серьезные и грустные глаза Ольги. Внезапно яркий румянец разлился по нежному личику хорошенькой актрисы и неожиданные слезы сверкнули в ее черных глазах.

– Ты не суди меня слишком строго, Оленька… Ты ведь знаешь мое воспитание и… мою мамашу. Я родилась для того, чтобы доставить ей безбедную старость, и должна была исполнить то, к чему меня готовили с раннего детства. Правда, это не очень весело, особенно, когда приходится любезничать с противным старым Зонненштейном. Но… что ж делать? Тот, кого я могла бы полюбить, для меня недостижим…

– Значит, ты любишь кого-нибудь? – с искренним участием спросила Ольга.

– Как тебе сказать. И да, и нет… Есть на свете человек, – ты его видела в Вене, помнишь, в день нашего первого дебюта…

– Лорд Дженнер! – вскрикнула Ольга, внезапно бледнея.

– Ага! И ты не забыла его, – заметила Герина. – Значит, он и на тебя произвел впечатление…

– Мне этот красивый англичанин, и особенно его пожилой приятель, внушают страх…

– Страх? – повторила Гермина с недоумением. – Почему?..

– Причину не сумею тебе объяснить, но почему-то мне кажется, что они имеют роковое влияние на мою судьбу. Три раза встретила я их на моей дороге, и каждый раз, вслед за этой встречей, меня постигала неудача… Разрыв с дирекцией Бург-театра ты, конечно, помнишь… То же самое случилось ровно через год, когда меня пригласил директор висбаденского театра, видевший меня в нескольких ролях. Он отказался от своего приглашения под каким-то нелепым предлогом после того, как я увидела этих англичан сидящими в одной ложе с ним. Больше скажу: последний сезон в Базеле я была очень несчастна. В том самом городе, где целый год меня на руках носили, во втором сезоне газеты принялись критиковать каждый мой шаг, каждое слово. А публика, всегда такая ласковая и милая, стала холодна и равнодушна… И все это после того, как эти англичане прожили в Базеле три дня проездом во время знаменитого базельского карнавала. Конечно, все это, может быть, и случай, но какое-то внутреннее чувство говорит мне: «Берегись этих англичан»…

Гермина громко рассмеялась.

– О, русское суеверие! Ах, милочка, можно ли воображать подобные нелепости?! Эти англичане премилые люди и не могут никому принести несчастья.

– Однако и твой контракт с Бург-театром расстроился, несмотря на слово, данное директором.

Гермина сделала презрительную гримаску.

– Ах, милочка, для меня это было отнюдь не несчастьем, а скорее наоборот. Яунер платил мне по 2000 гульденов в месяц, – для начинающей артистки жалованье невиданное. А кроме того, успех, которого словами не перескажешь… Нет, милочка, тот, первый год был приятнейшим годом моей жизни.

– А ты не встречалась с этими англичанами?

– Конечно, встречалась, и даже очень часто… Особенно с лордом Дженнером. Он сильно за мной ухаживал, и я была бы не прочь отвечать на его любовь, если бы не… – Гермина запнулась, и яркая краска покрыла ее лицо.

– Значит, и с тобою случилось что-нибудь неприятное? – быстро перебила Ольга.

– Как тебе сказать?.. – задумчиво ответила хозяйка. – Ну да, лорд Дженнер мне очень нравился… Но как раз к концу года, когда я уже почти решилась уехать с ним в Америку…

– А?.. Значит, он тебя звал туда же? – быстро спросила Ольга.

– Ну да… Что же тут удивительного? У него большие плантации где-то около Флориды, на каком-то американском острове. Совершенно естественно, что он хотел увезти меня туда, но ему помешали какие-то семейные обстоятельства. Я не совсем хорошо поняла, почему именно он обязан был жениться на какой-то своей испанской кузине, но зато поняла, что делить любимого человека с его законной женой я не в состоянии… Так мы и расстались… Я была очень зла и очень несчастна. Но тут подвернулся мой принц, приехавший из Берлина с каким-то поручением от своего дяди, императора. Он стал за мной ухаживать, и назло моему лорду, который осмелился приехать в Вену со своей молодой супругой, я согласилась последовать за принцем в Берлин… Он-то и устроил мне ангажемент в Резиденц-театре… Когда же за мной стал ухаживать богатейший банкир Берлина, то мой лорд и подавно должен был взбеситься. Это единственное, что меня утешает в настоящее время. Если бы он женился, то не было бы женщины счастливей меня. Но его жена… Я ведь ее видела. Он приезжал с ней в Берлин, и даже к нам в театр привозил. Должно быть, похвастаться захотел. Напрасно. Ни красоты, ни благородства нет в этой испанской «грандессе». Суха, черна… верней, желта как лимон… Рядом с ним она кажется совсем негритенком.

– Знаю. Я видела его в Базеле с какой-то дамой, только не знала, что это его жена, – задумчиво произнесла Ольга. – Они вместе прожили три дня в Базеле, а через неделю я получила предложение от Дренкера присоединиться к американскому турне, устраиваемому знаменитой Гейстингер. Условия предлагались самые выгодные, но не знаю почему, у меня душа не лежит к Америке.

– Я очень охотно поехала бы в Америку, если бы он поехал со мной. Но… так как это невозможно, то я предпочитаю остаться здесь с моим принцем и банкиром. Чего бы ты хотела от жизни, Ольга? – с участливым любопытством спросила Гермина.

– Успеха… Прежде всего, успеха на сцене.

– Но ведь ты же всегда и везде имела успех, Ольга…

– В том-то и горе, что мои успехи какие-то странные. Всегда и повсюду мое первое появление вызывает целую бурю восторгов. Но затем случается что-то непонятное и необычайное. И я вдруг перестаю нравиться тем самым людям, той самой публике, которая меня вчера еще засыпала цветами. Даже в маленьком Базеле случилось то же самое, и, не скрою, я смертельно боюсь повторения этой старой печальной истории в Берлине.

– Полно, милочка. Я ведь знаю, как ты играешь Гретхен. Берлинцы будут от тебя без ума, – уверенно заметила Гермина.

– Да, в день моего первого дебюта. А там опять что-нибудь случится, и снова мне придется искать другое место, быть может, и другое дело…

Гермина Розен хотела что-то ответить, но дверь внезапно открылась и на пороге показалась достойная мамаша молодой артистки, растолстевшая, обрюзгшая, постаревшая, в богатом, шелковом платье и с заплывшим лицом, ставшим с годами типично еврейским.

Ее появление сразу прекратило задушевную беседу подруг. Начались обычные расспросы, советы и сожаления; пришлось выслушать еще раз все то, что так часто слышала и так ненавидела Ольга Бельская в разговорах состарившихся актрис и маменек хорошеньких молодых дочерей.

Едва скрывая свое нетерпение, она просидела еще минут десять, и затем, наскоро допив чашку кофе, распростилась, пообещав приехать ужинать после представления «Фауста».

– До тех пор я запираюсь, чтобы повторить давно не игранную роль, – объявила она Гермине, провожавшей ее через ряд роскошных комнат до передней.

А почтенная мамаша хорошенькой актрисы встретила возвращающуюся дочь характерным возгласом:

– Какая странная особа эта Ольга! Такая красавица и до сих пор в суконных платьях и ни одного бриллианта!.. Удивительно непрактичный народ эти русские… Пожалуйста, не вздумай снова поддаваться ее влиянию.