Читать книгу Дартмур - Элли Раш - Страница 1

Сентябрь, чтоб его черти задрали… Последний учебный год. Восьмой по счету.

Взгляд Феликсы уныло скользнул по кованому забору высотой метров пять, не меньше. В такие сама Королева Англии на слонах въедет и не застрянет.

Всего год потерпеть. По сравнению с прожитыми – мелочь.

Колесики чемодана стучали при каждом попадании на стыки камней, выстилающих прямую широкую дорогу. Она упирается прямо в дубовые двери Школы магии кристаллов Дартмур.

Феликса остановилась, придерживая ручку чемодана. Развернулась. Ворота медленно плыли друг к другу навстречу, отрезая огромную территорию от внешнего мира.

Она прибыла последней.

Ворота закрылись с тихим щелчком. За ними сразу появилась полупрозрачная дымка, размывая очертания. Кристаллическая пленка становилась плотнее, превращаясь в густую молочную пелену, полностью скрывая территорию школы и… исчезла. Работа кристаллов невидимости.

Единственный момент, ради которого стоит сюда попасть. Увидеть, как становишься невидимым для внешнего мира. А после приходит ощущение скованности. Заточения.

Тюрьма особого режима.

Колесики снова застучали по камню. Раздражает!

Первокурсники на зеленой лужайке под теплыми лучами солнца с открытыми ртами разглядывали каменное строение.

Радостные, довольные.

Счастливые.

Еще не знают, что кого-то из них, вероятно, будут презирать все восемь лет.

– …смотри-смотри, вон та башня… я хочу там жить! – восторженный мальчик показал в неопределенном направлении.

Феликса вспомнила себя семь лет назад. Точно так же стояла на газоне с открытым ртом и не верила глазам. Все вокруг казалось чем-то волшебным и нереальным, пленительным и загадочным. Будоражащим.

Школа магии кристаллов Дартмур! Что может быть лучше? Из дождливого Лондона в солнечный Дартмур.

Три месяца доставала родителей вопросами: «Когда же уже, когда?». И получала простой ответ: «Скоро».

Скоро.

И оно наступило.

Тонкая ладошка прикрывает от бьющего в глаз солнечного луча. Он точно выбрал целью ослепить сразу, не давая возможности насладиться видом.

Каменное строение. Темно-серая глыба посреди зеленых полей. Монументальная. Завораживающая и пугающая.

Неровные каменные стены, узкие окна. Много окон. Колонны как указатель: вход – здесь.

– Я Мими, а ты?

Отрывать взгляд от школы не хотелось. Девочка, прервавшая своим тоненьким голоском, вмиг стала врагом номер один.

Белокурые кудри рассыпались по плечам. Хрупким, кукольным. И вся внешность казалась слепленной, фарфоровой, ненастоящей. Завидной.

– Феликса.

Даже имя у нее – Мими. Не то что…

– Красивое, – кукла улыбалась слишком мило и открыто, вызывая еще больше ревностной зависти.

Ничего не ответив, Феликса вернулась к любованию школой, только та больше не вызывала восторга. Вернее, он был уже не тем. Не тот.

– Можно я постою с тобой? Те мальчишки обзывают меня куклой.

Феликса поджала губы. Она ведь и сама про себя так ее назвала, и все же кивнула.

Пусть стоит.

Мечтая поскорее оказаться внутри и избавиться от общества слишком-красивой-Мими, она рассматривала башни.

Две… четыре… восемь. Восемь башен! Как… здорово! В них ведь можно жить? Наверняка можно. Иначе зачем они? Как же там, внутри, наверное, красиво!

Дрожь предвкушения сотрясала тело, нетерпение переливалось через край.

Хочу увидеть! Хочу-хочу-хочу!

И снова тонкий голос развеял весь восторг.

– Я из Сандерленда, а ты? – голос полон надежды на продолжение общения, словно все ее отталкивают, и никто не желает разговаривать.

Феликса смотрит на Мими искоса, исподлобья. Почему для разговора она выбрала ее? Вокруг полно девчонок, подойди к любой, Мими. Подойди и заведи милую беседу. Но она продолжает смотреть огромными голубыми глазами с густыми-густыми черными ресницами.

Что-то заставляет ответить. Сухо, как смогла.

– Из Суиндона.

Услышав ответ, Мими засияла. Как солнышко. Лицо засветилось надеждой, что она, возможно, станет ее подружкой. Будут сидеть за одним столом на занятиях, на завтраке, обеде и ужине. Болтать перед сном и делиться секретами.

Всю эту гамму Феликса увидела в распахнутых глазах.

Зря, наверно, отреагировала остро. Может, не такой плохой вариант подружиться здесь с кем-то до того, как все начнут собираться в кучки, создавать свои группы общения.

– Здорово! – Мими задохнулась от восторга. – Мы тоже хотели переехать поближе к Лондону, но у отца не сложилось с работой и…

И зачем ты все это слушаешь, Феликса? Неужели интересно? Нет. Совершенно безразлично. Но она продолжает слушать, и не перебивает, потому что Мими важно высказаться. Она хочет хоть с кем-то поговорить. И, когда поток слов иссякает, половина ее болтовни пропущена мимо ушей, она спрашивает:

– А твоя семья?

– Что?

Недоумение скрыть не удается, потому что смысл ее длинной сбивчивой речи Феликса не уловила.

– Ну… твои родители… кто они? – сконфуженное пояснение добавляет ясности лишь настолько, чтобы почувствовать укол.

В кукольных голубых глазах море надежды и ожидания. Чистого, незамутненного. Искреннего. А вместо ответа на самый ненавистный вопрос просыпается одно желание – сменить тему. Так, чтобы это осталось незамеченным.

– Кто тебя обзывал? Они?

Кучка мальчишек у каменной дорожки гадко посмеивалась. Противно. Жабы издают куда более приятные звуки, чем… эти.

Один высокий, другой толстый, третий в очках, четвертый наглый. Характеристики лучше и придумать нельзя. Тот, что выше всех, выглядит неуверенно и явно чувствует себя неуютно. Толстый громко и невоспитанно ржет, из открытого рта сыпется печенье.

Фу, гадость!

Тот, в очках, улыбается, но вниманием рассеялся по поляне – наблюдает, изучает, запоминает.

Последний просто выглядит наглым. Об этом кричит все: надменная ухмылка, колкий взгляд, руки в карманах брюк и поза я-здесь-царь.

– Он, – тихий ответ предназначался для ушей Феликсы.

Повернувшись к мальчикам спиной, палец указал за плечо точно на наглого.

В тот момент это показалось хорошей идеей – поставить его на место.

– Гусь! – громко сказала, смотря на наглеца.

Вокруг все завертели головами. Воздух наполнился тягучей массой любопытства.

Наглец посмотрел по сторонам с гаденькой ухмылкой, надеясь увидеть, кого тут назвали гусем. Холодный колючий взгляд уперся в Феликсу и ухмылочка пропала. Сжав губы, он высокомерной походкой, отталкивая всех с пути, подошел вплотную.

– Кто тут подал голос? – он не спрашивал. Он смотрел.

Осматривал каждый сантиметр одежды сверху вниз. Взглядом, наполненным ненавистью и откровенной неприязнью.

– Мамочка не научила тебя, как надо разговаривать с высшими?

Он выплюнул слова вместе с ядовитой слюной.

Мими охнула, прижимая ладошку ко рту.

И что это было? Тебя заплевал надменный аристократ?

Брезгливо потерев шею ладонью, Феликса скривилась.

– Надеюсь, ты не заразен. Не хочу из-за твоих слюней оказаться на больничной койке в первый же день.

– Как ты смеешь, ты…

С гримасой ненависти начал он, но не закончил.

– Первокурсники, внимание!

Пронеслось по поляне, обрывая ядовитую речь.

Колючий взгляд зеленых глаз в немой борьбе сражался с яркими янтарными. Лица обоих окрасила ненависть друг к другу.

Ей хотелось выдернуть пару его шоколадных кудрей. Может, десять… может клок.

Ему хотелось сбрить наголо копну ее карамельных волос. Морально раздавить. Уничтожить. Чтобы выла и умоляла о прощении.

– Внимание, первокурсники! – требовательно повторила женщина, стоя на каменной плитке.

Двое брезгливо разошлись в разные стороны, мысленно пообещав друг другу поквитаться…

И сдержали обещание.

– Первокурсники, внимание!

Профессор Горденгер у края лужайки терпеливо и слегка недовольно ожидала реакции детей.

Колесики чемодана противно стучали о камни, привлекая внимания больше, чем к профессору.

– Здравствуйте, профессор.

Странно. Вид строгой женщины подарил немного радости, а сдержанная улыбка даже вселила надежду, что, возможно, этот год будет не таким ужасным.

– Здравствуйте, мисс Фоукс. Вы опаздываете, – строго заметила она и переключилась на первокурсников. – Слушайте внимательно! Мистер Борд, для вас отдельное замечание…

Ее голос остался снаружи, а внутри школы, в широком каменном коридоре, царила тишина. Ровно до момента, пока дурацкие колесики чемодана не оказались на полу, гремя еще сильнее.

– Просьба неинициированных надеть кристаллы, – раздался над головой безучастный голос.

«Спасибо, что напомнили. Как будто можно забыть!»

Раздражение снова колыхнулось.

Стены давили глыбами, не доставляя никакой радости. Семь лет назад Феликса ломилась в школу, готовая сбить с ног каждого, лишь бы быстрее попасть в замок. Теперь – наоборот. Готова бежать, лишь бы оказаться подальше.

Из года в год одно и то же: заходить в большой зал с чемоданом, когда профессора давно ушли, а ученики успели забросить свои вещи по комнатам до первого в стенах школы обеда.

Половина набила желудки и ушла делиться впечатлениями от каникул, другая часть сыто и расслабленно болтала за столом.

Закрыла глаза, сделала вдох… Представляя, что все не так плохо и остался всего год. Один.

Не семь.

Не размыкая век, шагнула вперед, таща за собой треклятый чемодан. Всего шаг и лоб столкнулся с твердой поверхностью. В нос ударил запах весенней свежести с примесью миндаля, пропитанный обещанием чего-то нового после долгой зимы.

– Смотри куда прешь, отброс.

Презрительный голос, начищенные до тошнотворного блеска туфли…

Шам Дейвил с искривленными в неприязни губами смотрел сверху вниз.

Недолго.

Он резко, небрежно оттолкнул Феликсу в плечо, сдвигая с дороги.

Понадобилось немного времени прийти в себя. Учебный год по праву считается открытым.

– Катись к чертям, Дейвил.

Она всегда произносила его фамилию как нечто неприятное, отвратительное, адски ненавистное. И немного – очень – гордилась этим.

Он привык, что ее проговаривают со страхом и трепетом, выстанывают или восхваляют. Но когда озвучивала она, у него срывало крышу. Пусковой механизм начинал короткий отсчет до высвобождения эмоций. Иногда неконтролируемых.

Никто не смел так с ним разговаривать.

Никто и никогда.

– Потасканная Фоукс, – он развернулся, стукнув каблуками по каменному полу.

Есть в этих движениях некая театральность, наигранность, ведь ему прекрасно известно: взгляды всех присутствующих в зале прикованы к ним двоим.

– На автобус не хватило, пришлось идти пешком?

Свита Дейвила подоспела к эпической кульминации, и загоготала в поддержку идиотской шутки.

Толстый за семь лет стал еще толще и походил на жирную свинью, вечно пожирающую сэндвичи. Высокий вытянулся до двух метров, а лицо так и осталось с отпечатком интеллекта десятилетнего. В очках – единственный более-менее адекватный из всей компании. Он все больше молчал.

Наглый… не изменился. Все тот же Шам Дейвил: кретин и идиот в одном лице. Его ухмылка стала жестче, отточенная до безупречности на практике. Взгляд зеленых глаз – еще более холодный, острее прежнего, несмотря на теплоту цвета.

Пустой.

Когда-то они сверкали как капли дождя на первых листьях, теперь в них только злость и ненависть, презрение и брезгливость. И демонстрация. Силы, власти. Если бы мог, сам с собой бы сексом занимался, а так, бедолага, трахает шлюх из своей свиты.

Словно прочитав мысли, на горизонте появилась Мими. Глубокий вырез обтягивающего верха платья дал возможность всем желающим оценить внушительный бюст. Бордовые губы с толстым слоем помады вытянулись в притворной улыбке, голубые глаза яростно блеснули.

– Фе-еникс, – протянула девушка тонким кукольным голосом.

Дернулась, как от пощечины.

– Для тебя – Фоукс.

Бесцветный тон чуть подправил ухмылку Мими, но она удержала лицо.

Такое же кукольное, как семь лет назад. Милое личико давно перестало светиться живыми эмоциями, став изваянием для музея.

Теперь, с выдающейся грудью, длинными стройными ногами тонконогой лани, узкими упругими бедрами она все больше походила на Барби. А Дейвил…

Нет, не Кен.

Манекен.

– Глупо обижаться, Феникс, – Кукла акцентировалась на прозвище Феликсы, игнорируя замечание. – Научись принимать реальность. Каждый на своем месте.

Таким голосом комплименты говорят, расхваливают, вылизывают с головы до пят. Ей бы плохие новости рассказывать, чтобы вроде все хреново, но сладко так, аж зубы сводит.

– Упасть со своего места не боишься?

Беседа явно держала курс на столкновение миров. Отбросов и… остальных. Друзья – Феликса заметила краем глаза – начали выходить из-за стола.

Обычное дело. Непрекращающийся конфликт отбросов и высших.

Так было всегда. Еще до них. И останется после.

Неизменный порядок вещей.

– Отзови своих шавок, – рыкнул Дейвил, нанизывая Феликсу на острые мечи пронзающего взгляда.

Янтарь – твердый камень. Его на меч не насадишь. Он воспламенится от спички и не потушишь.

– Ты кого шавкой назвал, придурок? – Билл сжал плечо Феликсы, готовый в любой момент задвинуть подругу за спину.

Слева встали Тим и Ник, Фанни с Эмбер чуть позади настороженно наблюдали.

Если задернуть портьеры на огромных окнах, увидишь летающие искры, предупреждающие о скором пожаре.

– Скройся в яме, отброс, – толстяк Уоррингтон оскалился.

Без того маленькие глазки превратились в две щелочки в окружении щек.

– Свалили на хер! – натурально прорычал Дейвил, раздувая ноздри от злости.

Билл дернулся к нему, сжимая кулаки, но уперся в вытянутую поперек руку.

– Зря замараешься, – голос не дрогнул, хотя внутри Феликсы клокотала смесь страха и ненависти.

Дейвил умел нагонять жуть. Его глаза, почти безумная ухмылка, словно секунду назад он вышел из ада, отточенным движением стряхнул пепел с плеча и сказал: «Славное местечко!».

Сильнее всего грела ненависть к нему. С того самого первого дня, на протяжении семи лет взращиваемая на плодородной почве из желания взаимного уничтожения.

Зачем она остановила Билла? Пусть бы сделал из гуся паштет. Или хотя бы просто врезал. Раз. Может, два. Чтобы просто спустил себя с пьедестала на пару ступеней и увидел, что мир у его ног не заканчивается, и стоят они на одной земле.

Только это не поможет. Лишь проблемы появятся, не успел учебный год начаться.

Они никому не нужны, но высшие этого добиваются. Чтобы их всех вышвырнули из Дартмура и остались только они. Элита.

Обнажив зубы в яростном оскале, Дейвил резко развернулся и зашагал прочь. Толстяк Уоррингтон имитировал презрительный плевок под ноги, длинный Уайт по-идиотски усмехнулся, а Маккинни сохранил беспристрастное выражение на лице.

Эванс хмыкнула, послала издевательский воздушный поцелуй и побежала на каблуках за Дейвилом. Следом ушли и остальные.

– Ничего не меняется, – покачал головой Билл и закинул руку на плечо. – Рад снова тебя видеть!

Его улыбка ослабила натянутый узел напряжения.

Феликса тоже соскучилась. Стоило сказать всего несколько слов, он ведь лучший друг, но слова застряли в горле и не вылетели.

– Как прошли каникулы? – спросила вместо этого.

Розовые волосы Фанни, собранные в два девчачьих хвостика, смотрелись нелепо в готическом зале архитектуры тринадцатого века. Разве что с витражами на окнах немного сочетаются.

Ник выбрил правую височную сторону и покрасил в зеленый цвет. Он почти вымылся, но еще заметен. Изменения у Эмбер если и произошли, то остались незамеченными. Чего-то необычного не наблюдалось. Каштановые волосы, отсутствие пирсинга, даже уши не проколоты. Все тот же вздернутый нос и пухлые губы.

Тим выделился. Действительно сумел ввергнуть в шок. Ни одной татуировки, вытащил пирсинг из ушей и носа. Он говорил, что хочет свести все, наделанное по глупости. Правда, никто не верил, что он все-таки решится.

– Отстойно, – Фанни оседлала скамейку. – Почти все лето прожили у тетушки Мириам. Она такая зану-уда-а… Думала, не доживу до отъезда. Сдохну на заднем дворе.

Понимающие улыбки друзей радовали Фанни. Каждые каникулы как чертово испытание. В Дартмуре, не сладко, но по сравнению с домашними… тут хотя бы есть друзья.

– Я проехался с братом по Италии. Нормально, – пожал плечами Тим, завершая скупой рассказ.

Все посмотрели на Эмбер.

– Скучно, – она накрутила кудрявый локон на палец.

Никто не распознал лжи, не заметил бегающего взгляда. Внимание перешло к Нику.

– Ни хрена интересного, – он хлопнул себя по коленке. – Я все лето просидел под домашним арестом.

– Опять взорвал машину? – хохотнул Билл, припоминая старую историю. Небольшая шалость, закончившаяся пожаром.

– Не… Спустил отчима с лестницы, когда тот пытался вынести мамино золото.

О непростых отношениях в семье Ника знали все. Он искренне любит и ценит мать, а она, почему-то, верит словам мужика, а не сына.

Чтобы скрыть неловкость, Билл взял слово:

– А я познакомился с тремя крутейшими девчонками, и мы замутили тройничок!

Одобрительные возгласы полетели от парней, пока подруги посмеивались с легким шоком. За последние годы они слышали много разных и историй и удивляться, кажется, уже нечему.

– А ты, Феникс? – Фанни крутила хвостик, игнорируя Билла, который лез к ней с вопросом, хочет ли она в следующий раз присоединиться к нему и стать четвертой. – Отстань, Билли. Твой огурчик мне неинтересен. Так что у тебя?

Феликса не спешила отвечать, зная, что так это все не закончится.

– Огурчик? – возмутился Билл. – Огурец, как минимум! Не, вы слышали? Она сказала: «Огурчик»!

– Дурак, – смеялась Фанни вместе с подругами, а Феликса, хоть и улыбалась, пребывала будто бы не здесь.

– У меня тоже ничего интересного. Все как обычно.

Больше Дейвила она не любит ложь. Не разделяя на белое и черное, к ней приравнивается умалчивание. От этого выкручивает кости, внутренности выворачивает наизнанку, не позволяя дышать ровно. Язык присыхает к небу, горло жжет и саднит, будто она сутки пела арию, хотя совершенно не умеет петь.

Никто не заострил внимания на таких мелочах, доверяя друг другу, ведь если бы было что-то по-настоящему важное и значимое, они бы обязательно поделились. По крайней мере, они в это верили. К тому же, у нее действительно не произошло никаких значимых событий. Разве что очередная неудавшаяся попытка навестить сестру в Швейцарии, но и тут нечего рассказывать.

Низкий голос профессора Брауни перекрыл гогот парней.

– Мисс Фоукс, профессор Горденгер просит вас зайти. Немедленно.

Переглядывания стали обычным делом. На протяжении учебного года большая часть времени проводилась именно за этим занятием. Неловкие фразы, долгие разговоры, личные и общие проблемы – все сопровождалось неизменным обменом взглядами.

Феликса поднялась, не совсем понимая, чего от нее хочет профессор. Год только начался. Наверное, за опозданием последует выговор.

Профессор Брауни ушел. В конце коридора мелькнула широкая спина, затянутая в твидовый пиджак, и исчезла. Друзья пожелали удачи подруге, и она покатила за собой чемодан по полупустому коридору.

Дребезжание колесиков снова стучало отбойным молотком по натянутым нервам.

Надо быть спокойнее. В первый день пребывания в школе точно не стоит бояться вызова Горденгер.

Два лестничных пролета остались за спиной. Несколько поворотов и Феликса остановилась у кабинета декана. Занеся кулак для стука, не успела коснуться двери, как та открылась.

Здесь ничего не изменилось за лето. Все те же портреты на стенах, в воздухе витает легкий аромат сандала, из узких окон пробивается свет. Длинная полоса расчертила стол пополам, пока Горденгер не вернулась на стул, перекрыв ее собой.

– Вызывали, профессор?

За лето у нее прибавилось морщин, круги под глазами стали на тон темнее. Все больше волос могли похвастаться серебром, разбавляя темный пучок. Заколка в виде паука красовалась на нем, полностью охваченном длинными лапками.

– Мисс Фоукс, вы не передумали поступать в Университет магии? – скупой на эмоции голос ввинтился в барабанные перепонки.

– Нет, – жадно выдохнула Феликса. – Конечно, нет! Не передумала.

В Дартмуре ее до сих пор держало желание продолжить обучение, развиваться дальше и доказать самой себе, что все мучения того стоили. Что годы угнетения, унижений, ощущения себя отбросом пережиты не просто так.

– Я ожидала такого ответа. Вам известно, что старосты при поступлении пользуются некоторыми привилегиями, увеличивая свои шансы?

Кровь зашумела в ушах. Ей было известно. Как и то, что отбросов никогда не назначали старостами. Эта роль всегда отводится высшим.

Социальное неравенство в чистом виде.

– Зачем вы мне это говорите? – бесцветно поинтересовалась Феликса. – Меня ведь не назначат старостой.

На пятом курсе она мечтала об этом. Мечтала получить кристалл старосты. Не ради власти – хотя она тоже прельщала – а ради того самого шанса на поступление в Университет. Тогда же ее мечты разбились об острые скалы реальности: отбросам не место среди элиты, ведь именно они были старшими школы на протяжении всего времени ее существования.

– Категоричность не поможет вам на пути к успеху, – Горденгер недовольно поджала губы. – Я долго и обстоятельно говорила с директором, рассказала о ваших успехах и стремлениях. Он согласился дать вам шанс проявить себя на посту старосты.

Слова прозвучали оглушающим взрывом всех возможных эмоций. Ликование заполнило пятки, пробираясь выше, выше и выше, заполняя собой все тело. Бесконечная радость, которую, казалось, никогда не испытывала!

Беспрецедентно! Невероятно. Немыслимо!

Хотелось кинуться на шею профессору, обнять до хруста, чтобы показать, насколько сильно она рада. Но даже этого не хватило бы для полного выражения эмоций.

Она староста! Господи… даже в мыслях звучит фантастически, а когда произнесет вслух, вообще голову от счастья потеряет.

– Спасибо, профессор! – ей стоило титанических усилий сдержаться от пронзительного крика.

Что бы ни происходило, надо держать лицо. Хотя бы пытаться.

– Спасибо! Я не подведу, обещаю!

– Я верю вам, мисс Фоукс, – сдержанно улыбнулась Горденгер.

Хотелось скорее бежать к друзьям, чтобы поделиться шикарной новостью. Заселиться в башню старост, о которой ходила масса слухов. Сами старосты почему-то не слишком распространялись о внутреннем устройстве башни, так что время от время появлялись новые вариации. Например, говорили, что в башне собственный сад с водопадом.

Звучит бредово.

– Я могу заселяться?

Энтузиазм не скрыть. Он выплескивался наружу водой из переполненного кувшина.

Профессор бросила недовольный взгляд на часы и поджала губы.

– Староста от мальчиков опаздывает.

Запал радости начал постепенно растворяться. Огромный шар, наполненный эйфорией, проткнули, выпуская приятные эмоции и опустошая.

Староста мальчиков. Едва ли должность получил кто-то из отбросов.

Башню придется делить с каким-то выскочкой из высших. Это осознание давило Пизанской башней, которая все-таки упала. На голову.

Ей придется провести целый год в борьбе.

Да, здесь, в Дартмуре, она из года в год воевала с элитой, но никогда не нападала первой. Теперь, вероятно, придется всеми способами отвоевывать свое спокойствие с гораздо большими усилиями.

Дверь откатилась без стука, а горло Феликсы стянула невидимая удавка, перекрывая путь кислороду. От радости, обуревающей только что, не осталось следа. Не оставила после себя даже шлейфа духов: ни дорогих ни дешевых. Никаких. Она просто исчезла.