Читать книгу Закат воскресным утром - Эллиот Грей - Страница 3

Осень в том году выдалась довольно мерзкой. Все кругом туманно и мокро: высокие деревья уже сбросили листву и стояли, качаясь на ветру. И где-то вдалеке, над крохотными домиками сонного города вздувались тугие и черные тучи, словно устрашающие шары, готовые вот-вот лопнуть и пролить на землю холодные капли дождя.

Именно в один из таких дней я прибыл в Страсбург, сойдя с поезда лунной ночью на безлюдном вокзале. В одной руке чемодан, в другой мое детище, моя первая повесть «Осень нашей надежды», в жёлтой обложке, где черными буквами было выведено мое имя: Этьен Робер. Я любил этот город, поэтому я оставил его напоследок в своем небольшом туре в честь презентации книги. Хотел еще немного задержаться в этом дивном месте, отдохнуть и возможно совершить пару набросков моей новой рукописи.

Я снял номер все в той же своей излюбленной гостинице «У Розы» на узенькой улочке. Ночь прошла туго, было душно, и мучила бессонница. Утром голова раскалывалась на сотню крохотных кусочков. Теплый душ немного успокоил мою утреннюю мигрень, и я решил спуститься вниз, выпить чашку кофе, и что-нибудь съесть. Сидя за столиком, своим боковым зрением я заметил, как мелькнуло яркое пятно, там, где была регистрационная стойка. В следующую секунду, мой полный взор был пленен источником этого яркого пятна. Лазурь и белизна ударили мне в глаза, словно какой-то проказник плеснул мне в лицо акварель; а этот смех, этот удивительный смех, мои уши были готовы слушать его дни напролет, заражаясь этим звонким девичьим хохотом. Большие глаза и улыбка, обрамленная алой помадой светились ярче, чем алмазы на солнце, но, увы, не для меня. Ее тонкая рука лежала на плече тучного мужчины в сером костюме, а другая игриво придерживала подол длинного атласного платья. Это была Нинель.

– Спасибо, мосье, – проговорил мужчина, отдавая ключ работнику гостиницы.

После, он что-то шепнул своей спутнице на ушко и вдвоем они вышли из гостиницы, оставив за собой след неизгладимой боли, что подобно стреле задела мою грудь, кольнув своим ядовитым жалом. Мог ли я знать, что встречу ее вновь именно здесь при таких обстоятельствах? Это была наша гостиница, обитель нашей любви, убежище для наших самых сладких фантазий, кров наших мыслей и откровений.

Всякий раз я говорил себе, что не хочу прожить такую долгую жизнь в одиночестве, поэтому повстречав Нинель, я был твердо уверен, что хочу на ней жениться. Тогда, я не имел стабильного заработка, а она была молодой и красивой танцовщицей из провинции, на пять лет младше меня, и между нами вспыхнул огонь, такой теплый и нежный, ну в точности отрада для замерзших путников в лесах в холодную ночь. Именно в этой самой гостинице мы проводили свои свидания.

И за три года нашего, боюсь дать точное определение: Брака? Романа со штампом?…Я как бы не питал к ней сильной любви. Поддержка, кротость и нежность на нашем брачном ложе были ее главными критериями, но в ответ я не мог дать ей любви. Я даже говорил это редко, настолько, что порой наша маленькая квартирка превращалась в поле для бытовой войны; она плакала и бранила меня за то, что не слышит от меня теплых слов о высоком чувстве к ней. Но ее злость и обида затухала так же быстро, как и разжигалась, когда я обнимал ее и гладил по ее кучерявой светлой голове, шепча на ушко: «Tout va bien1». Она была ласковой и тихой, и в тот момент мне казалось, что ничего другого мне и не нужно. Вскоре, на втором году нашей совместной жизни она забеременела. Я испытывал к ней нежность, ходил перед ней на цыпочках и заботился о ней, – чтобы не утруждалась, всегда вовремя ложилась спать и не в коем случае не делала резких движений. Но такое поистине увлекательное, превосходное и захватывающее чувство будущего отцовства было прервано ночными болями Нинель. Ее увезли в клинику. Я в мучительных думах и переживаниях ходил по белому коридору больницы, нервно курил, садился, а потом опять начинал шагать, ругаясь с медсестрами. Наконец, доктор сообщил мне:

– Все конечно, мосье.

– Что случилось? – с тревогой спросил я.

– Нам не удалось спасти плод, – удручающе сообщил он.

В тот момент у меня перед глазами нависла черная плена, словно кислотный дождь, убивающий все надежды на лучшее.

И в продолжение оставшегося года я был верен Нинель. Меня приводила в восторг ее красота и улыбка, но я был испорчен, я был двойственным человеком с сексуальным изъяном.

В один из прекрасных погожих дней, я вернулся домой и та картина, что я увидел, повергла меня в смятение: хрупкая Нинель, моя белокурая красавица сидела на диване и громко плакала. Перед ней были разбросаны бумаги, но подойдя ближе, я понял, что это письма из моего ящика. Я знал о любопытности своей супруги, поэтому всегда закрывал ящик письменного стола на ключ, но тем утром, я был весьма неосторожен, и впопыхах, боясь опоздать на работу, забыл запереть свой тайник от внимательных глаз женушки.

– Дорогая, – обратился я к ней. – Что случилось?

Нинель сидела на диване не подвижно еще каких-то несколько секунд, а потом со злостью обернулась ко мне и ее глаза, омраченные слезами, смотрели мне в лицо, а в трясущейся руке она держала одно из моих личных писем:

– Ты подлец… Ты гадкий… Гадкий…

– Нинель…

– Нет! – вскрикнула она. – Ты гадкий извращенец… Не нужно больше слов, я уеду, оставив тебя.

– Нинель, зачем же портить жизнь и себе и мне, – проговорил я. – Давай сядем и обсудим все, как взрослые люди. Прошу тебя.

Я попытался дотронуться до ее плеча, но получил жгучую пощечину. Я спал на холодном полу в кухне, а следующим днем, когда я вернулся с работы, в спальне был бардак, Нинель не было, и лишь ее крохотная частичка, обручальное кольцо, мирно лежало на стопке моих тайных писем на столе. Чуть позже вечером явилась ее матушка – мадам Кюри.

– Я приехала за вещами дочери, – с порога сообщила она и прошла в квартиру.

Я молча наблюдал за тем, как она тороплива набивала чемодан вещами.

– Могу сказать тебе лишь одну вещь, – наконец произнесла мадам Кюри, когда чемодан был собран и стоял у порога. – Нинель сейчас очень плохо. Она едва жива… Убита горем… А ты… Одним словом, подлец!

– Вы ничего не знаете, – сказал я.

– Это ужасно! – вдруг крикнула мадам Кюри. – Как ты вообще до такого дошел? Как они тебе вообще смеют писать такие вещи?

– Давайте будем по тише, – предупреждающе произнес я.

– Ах, если бы я была мужчиной, я бы тебя ударила, честное слово! – еще громче произнесла мадам Кюри.

– Довольно, – сказал я. – Не желаю сейчас выслушивать оскорбления и ругаться с вами.

– Эх ты, – со вздохом произнесла мадам Кюри.

Она ушла и какое-то время я слышал ее шаги и глухой звук чемодана, ударявшейся о ступеньки. А потом все стихло.

Тогда я сжег письма, этих вестников разврата, похоти и грязной извращенности. Я был увлечен тайными переписками с другими мужчинами. В этих письмах раскрывалась вся моя демоническая сущность, черные буквы плясали по белой бумаге, рисуя мои самые сокровенные фантазии, а в ответ на свои послания я получал не менее откровенные строки. Но все пожрал огонь, и я стоял и смотрел, как эти дьявольские бумаги, разрушавшие мою жизнь, тлели, корежились и темнели в языках пламени.

Казалось бы, теперь, когда все сгинуло, превратившись в пепел, я мог начать все заново, и попробовать вернуть Нинель, но, увы, моим разумом завладела чернота тоски. Я продал квартиру и уехал из Страсбурга в Париж, где нанялся редактором в один малоизвестный журнал о домоводстве, и где еще долгие четыре года скучал по своему родному городу и по моей милой Нинель. Но я оставил все в прошлом, просто и легко, чтобы, наконец, распрощаться с ужасной грустью, виновником которой был только я сам. И пройдя все тяготы печали, я исцелил свою душу, но скрепя зубами, признаюсь, что азарт тайных переписок меня не оставил, и я как всякий наркоман, возвращался к этому постыдному, в первую очередь для себя, занятию, но ничего поделать я с этим не мог. Как прекрасны были томные вечера, когда я сидел и с неким возбуждением читал очередное ответное письмо. Брался за перо и на первых парах внутреннего блаженства писал очередное послание.

Поэтому увидев этим утром Нинель, мое сердце невольно всплакнуло, вспоминая наши дни. Тот факт, что с ней был мужчина, меня задел еще сильнее, ведь по ее довольной улыбке, несомненно, можно было прочесть всю ее внутреннею радость, праздник ее души, когда она восторженно смотрела на его грозный силуэт. Некая крыса завести грызла меня изнутри, что милая Нинель так улыбается, но не со мной. Я не смог дать ей этого счастья, а она нашла его в другом, в нашем любимом месте, в гостинице «У Розы». И эта мимолетная встреча, хоть она меня даже и не заметила, раззадорила во мне новую волну самоугнетения, что я не такой, что я бракованный.

И весь следующий день с таким тяжелым грузом я был вынужден провести в местном книжном магазине, презентуя книгу. Народу было немного, это одновременно огорчало и радовало. Мне хотелось показать свое творение людям, но в то же время было так погано, что говорить какие-то громогласные фразы в честь собственного произведения не хотелось. Меня одолевали тугие мысли, боль в груди и костяной язык, который вовсе не хотел сегодня работать на публику. Однако день прошел, да можно сказать, он тянулся, как нуга на ложечке, но он все же пришел к своему завершению. В гостиницу я возвращался по влажной и неоживленной улице: каких-то полчаса я задержался в парке, дабы немного подышать свежим воздухом, прежде чем опять возвращаться в свой душный номер. Вечером Страсбург был похож на крохотный городок из сказки, он горел огнями, отражаясь в темной глади реки Рейн, что словно шелковая ткань была протянута через весь город. Вдоволь налюбовавшись этой дивной картиной, я пришел в гостиницу. На входе меня окликнул администратор:

– Мосье, вам пришло письмо!

Я забрал небольшой желтый конвертик из его рук и поблагодарив, направился к себе в номер. Сразу читать это письмо я, конечно же, не кинулся. Бросил таинственное послание на кровать и отправился в душ, чтобы смыть с себя этот тяжелый день, избавиться от него, отправив в смердящую канализацию, где ему было самое место. Немного приведя себя в порядок, оживив свое тело, закурил и с минуту, постояв у открытого окна, наконец, взял в руки конверт. Ничего лишнего на нем не было, лишь адрес и мое имя. Я открыл его и прочел:

«Дорогой Этьен,

Только сегодня получил ваше письмо, в котором вы говорите, что через месяц будете в Страсбурге, указав гостиницу, в которой вы остановитесь. Пишу вам и надеюсь, что вы уже здесь, в городе, и не успели уехать, потому что я был бы рад с вами увидеться, конечно, если вы не против. Надеюсь, я не прогадал и письмо доставлено вовремя. Жду ответного письма!

Ваш Айван».

Я вспомнил, что пару месяцев назад начал переписку с неким Айваном из Страсбурга. Еще никогда и ни с кем я не встречался по переписке, меня, безусловно, занимала эта интригующая игра с посланиями, но мне и в голову не приходила мысль, что я когда-либо лично увижусь с одним из своих бумажных любодеев. Я просто подумал, что было бы интересно сообщить Айвану, что скоро буду в Страсбурге, и упомянул гостиницу, в которой остановлюсь, но его заинтересованность в личной встрече привела меня в ступор. Я боялся, ведь по-настоящему «открыться» я вовсе не спешил, я даже ни разу не прилагал к письму свое фото, просто потому что мне было страшно за себя, за свою личность. И указывал я всегда лишь имя без фамилии, а адрес давал местного кафе в Париже возле моего дома, где приятная женщина Флора любезно сортировала почту и всегда откладывала заветное для меня письмецо. Кажется, что я не до конца смирился со своим изъяном, и возможно не смирюсь никогда, ведь одна только мысль, что в моей жизни когда-нибудь появится любовник приводила меня в ужас. Содомиты, а именно так броско выражаясь, я предпочитал говорить – представляли для общества и в какой-то степени для меня, странное и подозрительное для мира явление.

Однако, докурив сигарету, я выбросил ее в окно, закрыл его и сел за стол, взявшись за перо, но прежде я занавесил шторы, словно параноик, который боялся, что кто-то увидит мое ответное послание.

«Дорогой Айван

Получил ваше письмо. Я еще в Страсбурге и пробуду здесь две недели, и я вовсе не прочь с вами увидеться. Если конечно ваше предложение все еще в силе, то дерзну взять на себя ответственность за назначение места нашей встречи. Можем встретиться в следующий понедельник 16 числа на Площади Сент-Этьен, предположим в семь часов вечера. Жду ответа!

Ваш Этьен».

Прочитав написанное еще раз, я сложил лист бумаги вдвое и, достав из своего чемоданчика новенький конверт, вложил туда свое послание, а после черканул адрес и имя получателя. Утром я был намерен его отправить.

Следующий день, не изменяя себе, встретил меня все той же серостью. Я отнес письмо на почту и, отдавая его, я чувствовал, что на мою тленную жизнь надвигается смертельный ураган, который был намерен потревожить мою чахлую и тихую пустыню. Буквально спустя трех дней ожидания я, наконец, получил ответ. Все тот же желтый конвертик.

«Дорогой Этьен

Буду с нетерпением ждать нашей встречи!

Ваш Айван».

И все. Несколько строк, но таких удивительных, разбудивших внизу моего живота нечто волнующего гейзера. Я несколько раз прочитал этот скромный ответ, вглядываясь в черные буквы, не веря в действительность происходящего. Посмотрел на календарь. Суббота. Значит, послезавтра. Сотни, сотни мыслей запрыгали по моей голове, не находя себе места. Что мне делать? И я решил сходить в магазин и прикупить себе новый костюм.