Читать книгу Закат воскресным утром - Эллиот Грей - Страница 6

Айван

– Все мы грешники, – произнес учитель.

Он взял мел и написал на доске несколько слов, а потом связал их воедино несколькими линиями. Эти уроки в воскресной школе были для меня настоящей мукой. Верил ли я в бога или судьбу для меня был всегда главным вопросом, но мой отчим, как истинный христианин внушил мне, что стоит мне услышать истинное слово божье и тогда во мне раскроется духовность.

– В первую очередь, мы должны понять от чего исходит наш грех, – сказал учитель. – Что же подтолкнуло нас на дьявольский путь. Как он просочился в наши души.

Он раздал всем листы и карандаши. В правом углу написал свое имя: Айван Легран.

– Излейте свою душу, господь вас услышит, – сказал учитель, поднимая руки вверх.

Я долго сидел и грыз карандаш, пока в классе слышался шорох листов и звуки грифа, плавающего по белой бумаге. Наверное, тогда учитель увидел мое смятение и подошел ко мне.

– Не знаю, что написать, – признался я. – А если я без греха?

Учитель улыбнулся:

– Начни с твоей хорошей стороны. Возможно потом ты придешь к своему греху, сам не замечая этого.

Я подвинул лист бумаги к себе ближе и начал писать. Но я так увлекся, что написал много лишнего, чего не следовало бы читать учителю воскресной школы. Поэтому за оставшиеся пятнадцать минут до конца урока я попросил еще один чистый лист, на котором описал свой ненастоящий грех, а первоначальную версию сохранил и спрятал в портфеле. Именно с этого исповедного урока и начался мой дневник.

В общем, своих родителей я толком не знал. Мой отец умер до моего рождения, а мать, выйдя замуж за моего отчима Теодора Симона, трагически погибла, упав с лестницы, когда мне было четыре года. Теодор, высокий и огромный мужчина, холодного и грубого нрава. Его большие ладони всегда были готовы отвесить мне пару оплеух. У него была сестра, которая была частой гостьей в доме. Такая же высокая и тучная женщина. Она меня не любила, оно и понятно, я не был кровью и плотью ее любимого братца.

– Дурная кровь! – как-то раз произнесла она за обедом в один из очередных дней, когда она у нас гостила. – Плод русской потаскухи! На твоем месте, Теодор, я бы сдала его в детский дом без раздумий. Не смотря на то, как бы ты сильно не любил свою бывшую жену, она была дурной!

Помню тогда в ушах зазвенело. Ярость и злость. Вот что я испытывал. Хотелось плакать от жгучей обиды, прожигающий мою грудь.

Спустя пару лет она умерла от сердечного приступа. И поделом ей.

В школе мне было легче, чем дома. Там лупили меня меньше. В свои шестнадцать лет я понял, что обладаю весьма неплохой внешностью и в тот же год я увлекся театром. Я записался на театральные курсы. Мне нравилось быть в центре внимания, стоять на сцене и играть, примерять на себе чужие лица. На этих же курсах я познакомился с одним парнем по имени Доминик. Ему было восемнадцать. Он был высокий и худой, словно фонарный столб. Он рассказал мне, что работает моделью в одном модном доме Страсбурга. Он был такой молодой, а уже недурно зарабатывающий. С тех пор у меня появилась маленькая мечта. Впрочем, я пока слабо представлял к чему я стремлюсь. Где-то вдалеке маячил образ актера. Вечеринки с шампанским, дорогие автомобили. Несомненно, ковровые дорожки и я на обложке журнала. Сидеть часами в собственном роскошном доме, принимать звонки и письма от поклонников. Идеальный образ моей жизни складывался так – жизнь в дорогом голливудском фильме.

– Нельзя тебе жить одному, – сказал однажды Доминик. – Ты парень красивый, бойкий, без поддержки ты пропадешь.

Мы сидели во дворе, Доминик курил и пытался совратить меня на различного рода пакости.

– Успеется, – отмахнулся я. – Мне только шестнадцать. Тем более я не уверен, что мне нравится все это.

– Вот дурак, – сказал Доминик с раздражением. – Я тебе рассказываю не о каком-нибудь идиоте, а о приличном, добром человеке, который увидел тебя однажды и теперь только тобой и бредет.

– Какой-нибудь старик?

– Точно дурак, – повторил Доминик. – Ему двадцать пять. У него своя фирма в городе, поэтому у него водятся недурные деньги. Твой отчим тебя скоро выживет, помяни мое слово, тебе нужно учиться жить в этом диком мире.

«Хорошо» – подумал я. – «Я ничего не теряю. Если мне все это не понравится, я просто встану и уйду».

В назначенный день Доминик повел меня в клуб «Лаванда». Этот клуб был подпольным и находился где-то в темных переулках нелюдимой части города. Я знал, что в этом клубе собираются такие, как Доминик. Там мы заказали много маленьких пирожных и чая. Потом к нам присоединился знакомый Доминика. Мосье был весьма почтенного возраста. Седые бакенбарды и кустистые брови не могли скрыть его неподдельную счастливую улыбку при виде мое приятеля. Он любезно все оплатил, а потом в назначенное время пришел тот самый господин, о котором шла речь. Звали его Кристоф Бланшетт. И к сожалению, было не так просто установить сразу, был ли он хорошим или плохим. Его черные волосы были небрежно зачесаны назад, а впалые щеки искрились румянцев и сильно выделяясь на его бледном лице. Его яркие рысьи глаза не знали покоя, и в то время, когда он со всеми поздоровался, он тут же начал потрошить меня своим взглядом. Он поинтересовался как меня зовут.

– Ага, Айван значит, – сказал он улыбнувшись и продолжил беседу с приятелем Доминика.

И двигался он как-то необычно. Грация, присущая кошки прослеживалась в его каждом жеманном движении. Длинными пальцами он водил по столу и оттопыривал мизинец, когда держал чашку. Что-то без сомнения привлекало меня в нем, а внутри разгоралось желание поговорить с ним. Он был словно одним из героев, сошедших с экранов. Черный костюм и сигара, что он закурил позже рисовали передо мной образ настоящего голливудского искусителя.

– У меня есть одна потрясающая идея, – сказал он, обращаясь к приятелю Доминика. – Вы с Домиником можете взять мой автомобиль и поехать на премьерный спектакль моей очень хорошей подруги. Я позвоню и договорюсь о местах для вас.

– Право не стоит, – отмахнулся пожилой мосье.

– Ладно вам, это мой приятный и добрый жест.

– Всегда хотел побывать в театре, – восторженно заявил Доминик.

И, конечно же его поседелый приятель не мог ему отказать. Он любезно принял предложение Кристофа, а мы остались одни. Тогда он начал подступать, медленно и осторожно, позволив даже себе слегка дотронуться до моей руки. Изначально мне все казалось отталкивающим. Я не хотел вступать в эту богомерзкую игру, но спустя какое-то время я сломался, мне стало интересно и до жути любопытно какие плоды принесет эта маленькая пьеса, которую я был намерен разыграть.

Так прошла неделя со дня знакомства. Кристоф начал нравится мне все больше. Было что-то неотразимое в его манерах и голосе. Он не был особо разговорчивым, а только слушал меня и кивал. Я не знал, что у него за фирма, кто он такой, и каждый раз при новой встрече я ловил себя на мысли, что он может быть опасен. Возможно, он один из охотников на таких людей, как Доминик, как я, хоть я и не в полной мере считал себя таким. Мне нравилось думать о различных вещах, где я не в самом скромном русле думал о Кристофе, но не более.

И так, если не считать этого страха, я был счастлив. Он подарил мне кое-какие вещи – книгу сонетов Шекспира и новое пальто – он был очень щедр на подарки и водил меня в рестораны, на премьерные спектакли и кинотеатр, где я с восторгом наблюдал за актерами, все больше лелея свою мечту. Я мог получить все что хотел, мне стоило лишь сказать ему об этом.

Все это время Кристоф ограничивался только моими объятиями, но подарков стало больше, и через некоторое время плата за всю эту роскошь возросла. Он начал требовать каких-то новшеств в наших отношениях. Поначалу я шутил, тянул время и часто пропускал наши свидания, но однажды вечером он пригласил меня к себе домой послушать новую пластинку, которую привез из Америки. С полным энтузиазмом я прилетел к нему, где мы изначально и правда слушали музыку, он пил скотч, а я чай. Потом он обнял меня, начал очень больно сжимать и целовать, и у меня возникло ощущение, что все внутри приобретает мрачный оттенок и как-то переполняется тоской. Я вдруг почувствовал себя плохо, побледнел и отстранился.

– Не нужно так тискать, – сказал я. – Можно обнимать и целовать, но не тискать.

И Кристоф тут же рассердился. Он накричал и велел мне одеваться и убираться прочь.

– Мы завтра встретимся? – спросил я с надеждой.

– Больше никогда, – заявил он.

Я подумал, что он, может быть, шутит и решил выждать время. Стоял и смотрел на него пытливым взглядом. Кристоф кинул передо мной деньги и сказал, что это на такси. Я вернулся домой и отчим, видевший мое возвращение, треснул ладонью по моему лицу и вдобавок толкнул, да так сильно, что я не устояв, упал и ударился о комод.

– Ты не должен шляться так поздно ночью, – злостно сказал он. – Я уже хотел вызывать полицию. О чем ты вообще думал?

После он заметил на мне новое пальто.

– Откуда оно у тебя?

– Подарили в моем театральном кружке, куда я хожу, – соврал я, вытирая кровь с носа. – Нам всем подарили, как благотворительность.

– Хочешь сказать ты из бедной семьи? – свирепел отчим.

– Нет, просто…

– Тогда зачем оно тебе? И вообще, что ты забыл в этом театральном кружке, туда ходят только одни пидерасты!

Зимой этого же года на свое семнадцатилетние я не получил подарка, за то отчим сообщил, что жениться. Отчим всегда был падким на женское внимание. После смерти матери я и дня не помню без какой-нибудь дамы в нашем доме. Он даже и не старался скрывать отношений, но и не спешил объяснять, что за новая приятельница завтракает с нами. Мне думалась, слава богу, что он избавляет меня от знакомства с неизвестными «гостьями» нашего дома.

Его новой спутницей оказалась хрупкая и милейшая женщина. Звали ее Нинель. Такое нежное имя, как и она сама. Она была славная, простая и без скверного характера. Когда по утрам она варила кофе, а мой отчим съев завтрак, уходил в спешке, не соизволив одарить Нинель поцелуем или же обычным взглядом, мое сердце сжималось, и я жалел ее. Он не заслуживал ее, думал я.

А тем временем я нашел себе новое развлечение. Пришел в контору, которую посоветовал Доминик. Опять же, все это было так секретно, где-то в подвале жилого дома. Контора называлась «Друг по переписке» или как-то так. Там старушка окинула меня презрительным взглядом, когда я сказал ей, что мне есть восемнадцать. Но ее возраст и замыленный временем глаз сыграли в мою пользу, и она дала мне пару адресов, на которые мне следовало писать.

Первое время меня забавляло новое развлечение. Было, правда, немного опасно, что отчим может увидеть письма в почтовом ящике адресованные мне… Но мне нравилась моя новая пьеса, в которой я отлично играл роль. Мне писали со всех уголков страны и с каждым я был уже новым человеком: Адрианом, Валентином и Себастьяном. И лишь однажды в мои руки попало письмо некого Этьена. Он был загадочным, но интересным собеседником. Ему я представился настоящим именем и даже вложил фото в одно из писем. Меня огорчило, что он не сделал того же самого, но однажды мне представился случай встретиться с ним лично, так как он должен был приехать в мой город. Я написал письмо и с нетерпением ждал ответа.