Читать книгу И как ей это удается? - Эллисон Пирсон - Страница 3

06:37

“О, дай нам Его о-бо-сжать,

О, дай нам Его о-бо-сжать,

О, да-ай нам Его обо-сжа-ать!”

Эмили гладит меня, тормошит, а когда это не действует, будит меня рождественским гимном. Она стоит возле моей кровати и желает знать, где ее подарок. “Их любовь купить нельзя”, – любит повторять моя свекровь, явно никогда не пытавшаяся проверить это утверждение крупными суммами.

Я как-то попробовала явиться из командировки домой с пустыми руками, но уже по пути из аэропорта струсила, заставила таксиста остановиться в Хаунслоу и нырнула в магазин игрушек, где к стрессу от смены часовых поясов добавилась тошнота от жуткого освещения. Барби из коллекции Эмили, которых я привозила ей отовсюду, щеголяют в таких вызывающих нарядах, что Трейси Эмин[4] впору делать из них инсталляцию. Барби – танцовщица фламенко, Барби – болельщица “Милана” (в футбольной форме и изящных ботиночках), Барби – таитянка (маленькая гибкая распутница, способная выгнуться мостиком и укусить себя за пятку) и Барби, которую Ричард зовет “Клаусом” – сверх всякой меры блондинистая девица устрашающего вида, с незрячими голубыми глазами, в галифе и черных сапогах.

– Мам! – Эмили с видом знатока обозревает последнее подношение. – Это Барби-фея, она может взмахнуть палочкой, чтобы маленький Иисус Христос не сердился.

– Младенец Иисус ничего не знает о Барби. Это из другой оперы.

Эмили шлет мне взгляд а-ля Хиллари Клинтон, полный царственно-благородного снисхождения.

– Да не тот младенец Иисус, – вздыхает она. – Другой совсем, глупая!

Как видите, по возвращении из командировки вы все же можете купить у своего пятилетнего ребенка если не любовь или прощение, то хотя бы подобие амнистии; целых несколько минут, когда обвинительный порыв уступает место жадно-ликующему порыву обретения. (Если какая-нибудь из работающих матерей заявит, что не имеет привычки подкупать детей, пусть добавит “лгунья” в свое резюме.) На память о каждом примере мамочкиной измены Эмили получает подарок – точно так же, как моя собственная мать получала новый брелок к браслету на память об очередной измене отца. К тому дню в мои тринадцать лет, когда папуля окончательно ушел налево, мама с трудом поднимала руку, отягощенную золотыми побрякушками.

Пока я валяюсь в постели, размышляя о том, что не так уж все плохо в жизни (по крайней мере, моего мужа ни в серийных интрижках, ни в пьянстве не обвинишь), в спальню прошлепывает Бен – и я отказываюсь верить собственным глазам.

– Боже! Что с его волосами, Ричард?

Рич выглядывает из-под одеяла, будто впервые в жизни видит своего наследника, которому в январе, между прочим, стукнет год.

– А-а. Пола сводила его в ту парикмахерскую, что рядом с гаражами. Сказала, что волосы в глаза лезут.

– Да он же похож на мальчишку из гитлерюгенда!

– Ничего, отрастут. Мы с Полой решили, что все эти кудряшки в стиле маленького лорда Фаунтлероя[5] устарели. В наше время дети другие.

– Бен – не другие дети. Он мой малыш. И я хочу, чтоб он был похож на нормального малыша.

Ричард в последнее время сносит мои скандалы стандартным способом – в позе смиренного ожидания “на случай ядерной войны”. Но сегодня он позволил себе тихий бунт:

– Сомневаюсь, что нам удалось бы устроить международные телефонные переговоры с парикмахером.

– И что это значит, позволь спросить?

– Только то, что пора научиться не обращать внимания на мелочи, Кейт. – Тренированным жестом Ричард подхватывает сына на руки, смахивает с крохотного носика козявку и шагает вниз завтракать.

07:15

Переключение скоростей между домом и работой порой происходит так резко, что, клянусь, я слышу скрежет сцепления в собственных мозгах. Мне нужно время, чтобы вновь настроиться на детскую волну. Благие намерения поначалу хлещут через край, я полна спортивного пыла и бравурного задора – ни дать ни взять Джули Эндрюс.

– Ну-у, детки мои?! И что бы вы хотели сегодня на завтрак?

Эмили с Беном приглядываются к доброй тетеньке, пока у младшего не лопается терпение и он, поднявшись на стульчике, не щиплет меня изо всех сил за руку – явно с целью удостовериться, что это точно я. Облегчение обоих очевидно, когда через тридцать безумных минут место чужой добрячки вновь занимает их родная мамочка-мегера.

– А я сказала, будете пшеничные! Никаких шоколадных хлопьев – и мне плевать, чем вас кормит папа!

У Ричарда сегодня встреча с клиентом на объекте в Баттерси, нужно уйти пораньше. Не дождусь ли я Полу? Дождусь, если мадемуазель явится вовремя. Мне самой выходить без пятнадцати восемь, и ни секундой позже.

07:57

Вот мы наконец и заявились – с полным отсутствием раскаяния на лице и букетом разномастных извинений. Пробки виноваты, дождь, расположение звезд. Знаешь ведь, Кейт, как оно бывает. Еще бы мне не знать. Прицокиваю и вынужденно сочувственно вздыхаю, пока наша няня заваривает себе чашечку кофе и равнодушно просматривает мой список дел на день. Справедливо указать на то, что все двадцать шесть месяцев работы в нашем доме Пола умудряется опаздывать каждое четвертое утро? Это почти наверняка скандал, а скандал отравит воздух, которым дышат мои дети. Следовательно, скандала не будет. Уж во всяком случае, не сегодня. До отхода автобуса три минуты, а до автобусной остановки шагать восемь.

08:27

Опаздываю на работу. Непристойно и беспардонно опаздываю. Автобусы торчат в пробке. К чертям автобус. Пулей по Сити-роуд, через Финсбери-сквер, прямо по лужайке, где меня застает возмущенное “Эй” дедули, чья работа и заключается в том, чтобы орать на бегунов по лужайкам.

– Эй, мисс! А вкругаля, как все, никак?

Неприятно быть объектом подобных окриков, но я, кажется, начинаю бессовестно радоваться, если мне на людях говорят “мисс”. На тридцать шестом году жизни, когда сила земного тяготения и двое малолетних детей так и норовят пригнуть тебя к земле, отмахиваться от комплиментов не приходится. Кроме того, пробежка напрямик экономит минуты две с половиной.

08:47

Здание одного из старейших и самых безобразных учреждений Сити, фирмы “Эдвин Морган Форстер”, находится на углу Броудгейт и Сент-Энтониз-Лейн. Крепость постройки девятнадцатого века с внушительным стеклянным носом века двадцатого, оно выглядит так, будто гигантский морской лайнер врезался в универмаг и застрял в нем. На подступах к главному входу я притормаживаю для мысленной инспекции:

Обе туфли на ногах? Парные? Проверено.

Детской отрыжки на пиджаке нет? Проверено.

Юбка в трусы не засунута? Проверено.

Лифчик не торчит? Проверено.

Окей, захожу. Марширую через мраморный холл, сую пропуск под нос охраннику Джеральду. После ремонта полуторагодичной давности вестибюль “Эдвин Морган Форстер”, прежде похожий на операционный зал банка, стал смахивать на вольер зоопарка, спроектированный русскими конструктивистами для нужд пингвинов. Все до единой поверхности пронзают глаза арктической белизной – за исключением задней стены, выкрашенной точнехонько под цвет бирюзового подарочного мыла фирмы “Ярдли”, которому моя двоюродная бабушка Филлис отдавала предпочтение тридцать лет назад. Дизайнер, однако, описал данный колер как “океанский цвет мечты и перспективы”; и за этот огрызок мудрости получил, по слухам, аж семьсот пятьдесят тысяч долларов от фирмы, специализирующейся на сохранении и приумножении капиталов.

Нет, вы только вообразите себе это здание! Четыре лифта на семнадцать этажей. Разделите на четыреста тридцать сотрудников, помножьте на шесть тычущих в кнопки недоумков, прибавьте двоих стервецов, не желающих придержать двери, и Розу Клебб с ее буфетной тележкой – в результате получаете четыре минуты ожидания. Или пешком по лестнице. Я выбираю лестницу.

На тринадцатом этаже, вся из себя лилово-багровая, иду прямиком к главе отдела инвестиций Робину Купер-Кларку, нашему денди в полосочку. Стычка ароматов столь же молниеносна, сколь и убийственна. Оба благоухаем. Я – туалетной водой “Eau de Испарина”, Робин – “Флорис Элит” с легкими нотками компьютерного “железа” и офисного стола орехового дерева.

При крайне высоком росте Робин обладает талантом смотреть на тебя сверху вниз, при этом не смотря сверху вниз, то есть ни в малейшей степени тебя не принижая. Признаться, я нисколько не удивилась, узнав в прошлом году из некролога, что его отец был епископом и кавалером ордена Военного креста. Чувствуется в Робине что-то святое, вечное: за время моей работы в “ЭМФ” случались моменты, когда казалось, что без его доброты и чуточку шутливого уважения я бы не выжила.

– Восхитительный цвет лица, Кейт. Пробежалась на лыжах? – Уголки рта Робина приподняты в обещании улыбки, но седая кустистая бровь изогнулась дугой в сторону часов над столом.

Притвориться, что тружусь с семи утра, а сейчас просто заскочила за чашкой капучино? Стреляю глазами по офису: мой помощник Гай многозначительно ухмыляется у автомата с водой. Черт. Гай явно узрел меня в ту же секунду, потому что его взывающий к вниманию начальства глас уже летит над склоненными головами трейдеров с прижатыми к подбородкам телефонными трубками, над секретарями, европейским отделом и одетыми в одинаковые рубашки сотрудниками подразделения всемирных акционерных фондов.

– Бумаги от Бенгта Бергмана я положил тебе на стол, Кэтрин, – объявляет Гай. – Мои соболезнования. Опять не рассчитала время?

Обратите внимание на слово “опять” – каплю яда на острие кинжала. Гаденыш. Что такое был Гай Чейз три года назад, когда мы финансировали его учебу в Европейской школе бизнеса? Остолопом из Баллиола[6], грязнулей в костюме-тройке и кепке. Вернулся он в дымчатом костюме от Армани и с таким выражением лица, словно получил степень магистра по специальности “Слепое самолюбие”. Полагаю, что не погрешу против истины, назвав Гая Чейза единственным сотрудником “Эдвин Морган Форстер”, которому мое материнство доставляет радость. Ветрянка, летние каникулы, детские рождественские спектакли – далеко не полный перечень шансов для Гая блеснуть в мое отсутствие. Мелкими пакостями он, как вы уже поняли, тоже не брезгует. В данный момент Робин Купер-Кларк смотрит на меня выжидающе. Соображай, Кейт, соображай.

Оправдать опоздание в Сити не такая уж проблема. Главное в этом деле – выдать достойную причину из серии тех, что моя подруга Дебра называет “мужскими предлогами”. Высшее руководство кривится от описаний ночной рвоты у годовалого младенца или самоволок няньки (услуги няньки оплачивают обычно оба родителя, но ответственность за ее расхлябанность загадочным образом перекладывается на материнские плечи), зато с превеликим удовольствием проглатывают любую ахинею на тему двигателя внутреннего сгорания. “Мотор заглох / в машину врезались”. “Видели бы вы, что творилось (вставить красочное изображение аварии) на перекрестке (вставить названия улиц)”. Пройдет на ура, уверяю вас. В последнее время к перечню мужских предлогов добавилась забарахлившая сигнализация, поскольку, несмотря на откровенно дамские симптомы, как то капризная непредсказуемость и визгливость, сигнализация тем не менее относится к мужским игрушкам и в случае поломки может потребовать срочной отлучки на станцию техобслуживания.

– Видел бы ты, что творилось на развязке в Далстоне, – с чувством сообщаю я, натягивая на лицо маску стоического возмущения прелестями мегаполиса и разбрасывая руки, чтобы помочь Робину представить масштабы автомобильного побоища. – Какой-то придурок на белом фургоне такое выкинул! Светофоры будто взбесились. Уму непостижимо. Застряла минут на… минут на двадцать, не меньше.

Робин понимающе кивает:

– По Лондону рулить – хуже некуда. Лучше уж на поезде добираться.

В наступившей секундной паузе я пытаюсь сформулировать вопрос о здоровье Джилл Купер-Кларк – летом у нее обнаружили рак груди. Робин, однако, принадлежит к англичанам, с колыбели оснащенным системой заблаговременного оповещения, с помощью которой они легко предугадывают и блокируют любые вопросы личного характера. Имя Джилл не успевает слететь с моих губ, как Робин говорит:

– Попрошу Кристину заказать нам столик на ланч. У Олд Бейли[7] погребок оборудовали – не иначе как свидетелей на вертеле подают. Занятно, верно?

– Да-да, конечно… Я только хотела узнать…

– Вот и отлично. Там и поболтаем. Пока.

Самообладание возвращается, едва я добираюсь до тихой гавани своего рабочего стола. Видите ли, какая штука: я люблю свою работу. Вам так не показалось? И тем не менее это правда. Обожаю прилив адреналина, когда акции, на которые я сделала ставку, оправдывают ожидания. Я ловлю кайф, оказываясь одной из немногих женщин в бизнес-зале аэропорта, а возвращаясь из командировок, с удовольствием расписываю друзьям кошмары перелетов. Я без ума от гостиниц с их сервисной службой в номерах, смахивающей на джинна из арабских сказок; и от белоснежных простыней, дарящих мне такой нужный сон. (Прежде я мечтала оказаться в постели с кем-нибудь; сейчас, при наличии двоих детей, я жажду постели для одной себя, желательно на полсуток без перерыва.) Но больше всего я люблю саму работу, головокружительное чувство удовлетворения от собственного профессионализма, ощущение контроля хотя бы в этой области, если вся остальная жизнь – сущий хаос. Обожаю цифры за то, что исполняют мои приказы, не подвергая сомнению их целесообразность.

09:03

Включаю компьютер, жду соединения. Интернет сегодня еле ползает; смотаться в Гонконг на личную встречу с чертовым Ханг Сенгом, пожалуй, было бы быстрее. Выстукиваю пароль (Памперс Бена) и с ходу ныряю на сайт Блумберга – глянуть, чем дышали вчера рынки. Индекс Никкей стабилен, бразильский Бовеспа, как обычно, отплясывает свою дикую самбу, а в Доу-Джонсе жизнь едва теплится, как у безнадежного пациента в реанимации. Мама родная, что-то холодом потянуло, да не только от тумана, окутавшего город за окном офиса.

Проверяю курсы валют на предмет всяких неожиданностей, после чего знакомлюсь со сплетнями из мира крупных корпораций. Сегодняшний хит связан с Гейл Фендер, биржевой брокершей, а точнее, экс-брокершей. Она подала иск на свою фирму за дискриминацию по половому признаку, поскольку сотрудникам мужского пола Лоуренс Герберт выплачивает несравнимо боґльшие премии за куда худшую работу. Заголовок гласит: “Снежная королева остыла к мужчинам”. Для средств массовой информации женщина в Сити – либо Елизавета I, либо стриптизерша на покое. Иного не дано. Похоже, все старые девы и вышедшие в тираж шлюхи обречены на появление в “Уолл-стрит Джорнал”.

Лично мне всегда импонировала идея стать Снежной королевой. Где костюмчик отыскать, не подскажете? Отороченное мехом платье, туфельки на каблуках-сталактитах и подходящий по дизайну ледоруб. Что касается Гейл Фендер, то ее историю наверняка ждет конец всех подобных историй: потупив взгляд и бормоча “без комментариев”, дама покинет зал суда через служебный выход. Сити душит бунт в зародыше: у нас есть собственный способ прихлопнуть мятежникам рот. Достаточно заткнуть глотку пятидесятифунтовыми купюрами – вот и весь фокус.

Щелкаю по значку электронной почты. В ящике сорок четыре новых сообщения. Проглядываю, сперва избавляясь от мусора.

Бесплатный экземпляр нового журнала по инвестициям? В корзину.

Приглашение на берег Женевского озера на конференцию по глобализации, с угощением от всемирно известного шеф-повара Жана-Луи… В корзину.

Отдел кадров желает знать, не появлюсь ли я в новом рекламном ролике компании. Ради бога. Предоставьте только личный трейлер с Джоном Кьюсаком, привязанным к кровати.

Не подпишу ли я прощальную открытку для бедолаги из финансового отдела, уволенного по сокращению штатов (по слухам, Джефф Брукс уходит добровольно, однако репрессии явно не за горами). Всенепременно.

Верхнее в списке письмо от Селии Хармсворт. Глава отдела кадров сообщает, что мой босс Род Таск вынужден отказаться от проведения ознакомительной беседы со стажерами “ЭМФ”. Не буду ли я так добра взять на себя эту задачу? “Ждем Вас в конференц-зале на тринадцатом этаже с часу дня!”

Нет! Нет и нет. К пятнице нужно написать девять фондовых отчетов, а в половине третьего у меня запланировано посещение важнейшего мероприятия – рождественского спектакля.

Разделавшись с рабочим мусором, перехожу к главному, к почте содержательной, а именно: письмам от друзей, шуткам и анекдотам, что посылают друг другу, точно конфеты. Наше поколение называют изголодавшимся по времени. Если это правда, то электронная почта для нас – эдакий деликатес, который мы едим на бегу, но с наслаждением. Вряд ли мне удастся в полной мере объяснить, до чего сытно меня кормят постоянные электронные корреспонденты. А их немало. Дебра, к примеру, задушевная подруга еще по колледжу, нынче мать двоих детей и юрист фирмы Эддисона Поупа, что через дорогу от Банка Англии, в десяти минутах ходьбы от нашей конторы. Думаете, мы часто видимся? Ничего подобного. С тем же успехом я могла бы работать на Плутоне. Еще есть Кэнди. Языкатая помощница менеджера по фондам, гений всемирной паутины, уроженка Рокуэя, штат Нью-Джерси, Кэндис Марлен Страттон. Моя сестра по оружию, эксперт по новейшим разработкам в области дамского белья. Мой любимый персонаж – Розалинда из “Как вам это понравится”; Кэнди же предпочитает Элмора Леонарда[8], и ее любимец – пацан в футболке с надписью “Вы меня с кем-то спутали. Мне все пофигу!”.

Кэнди обретается прямо здесь, за колонной, футах в пятнадцати от меня, но вслух мы за день редко когда двумя словами перекинемся. Экран монитора – другое дело. Тут мы судачим, как соседки в старые добрые времена.

От кого: Кэнди Страттон, “ЭМФ”

Кому: Кейт Редди, “ЭМФ”

Привет, Кейт,

В: Почему замужние женщины толще одиноких?

О: Одинокие приходят домой, видят, что у них в хол-ке, и ложатся в постель. Замужние приходят домой, видят, что у них в постели – и идут к хол-ку.

Ты как? У меня цистит.

Перебор с сексом.

Х

От кого: Дебра Ричардсон, “Эддисон Поуп”

Кому: Кейт Редди, “ЭМФ”

Доброе утро!

Как слетала в Шв-ю и Н-Й? Бедняжка. Феликс упал со стола и сломал руку в четырех местах (я понятия не имела, что руку, оказывается, можно сломать аж в стольких местах). Кошмар. Шесть часов в реанимации. Руби вчера объявила, что любит няньку, папочку, зайчика, брата, всех телепузиков и мамочку, именно в этом порядке. Приятно знать, что жизнь проходит не зря, правда же?

Про ЛАНЧ в пятницу не забыла? Скажи, что придешь.

ХХ

Деб

От кого: Кейт Редди

Кому: Кэнди Страттон

Отрывалась на полную катушку. Стокгольм, Нью-Йорк, Хэкни. До рассвета крушила кексы для рождественского концерта Эмили – даже не спрашивай.

Вдобавок наша ПолПотиха заделала Бену жуткую нацистскую стрижку, а я не смею жаловаться, потому что не была дома, а значит, потеряла все права на родительский авторитет. К тому же надо напомнить господину Роду Таску, что сегодня мне надо уйти пораньше на концерт.

Есть предложения, как бы это провернуть без слов:

а) ребенок

б) уйти?

ХХХ

PS: Что такое секс? Не припоминаю.

От кого: Кэнди Страттон

Кому: Кейт Редди

дорогая, пошли всех полпотих к чертям, посмотри в глаза прочим мамашам и заяви “да, я работаю и горжусь этим” иначе отдашь концы

роду таску скажи что у тебя дикая менстр-ция австралийцы бабских проблем боятся еще больше, чем британцы пока-пока

ххх

Оглядываюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как Кэнди салютует мне банкой “колы”. До недавнего времени рацион Кэнди состоял в основном из продуктов коки – и тех, что пьют, и не только, – что сохраняло ей тонкую, как карандаш, талию и пышную грудь, а это, в свою очередь, обеспечивало массу любовников, но не любви. Годом старше меня, тридцатишестилетняя Кэнди перманентно одинока, и мне случается завидовать ее возможности совершать самые фантастические поступки: к примеру, выпить где-нибудь после работы, или сходить в туалет в одиночку, без любопытной пятилетки на хвосте, или появиться в офисе с запавшими глазами оттого, что всю ночь занималась сексом, а не появляться в офисе с запавшими глазами оттого, что всю ночь успокаивала ревущий плод занятий сексом. Пару лет назад Кэнди обручилась-таки с неким Биллом, консультантом из фирмы Андерсена, но, к сожалению, именно в тот момент у нее подоспел финал работы с германским пенсионным фондом, и Кэнди пропустила три свидания подряд. В третий раз, дожидаясь ее в ресторане в Смитфилде, Билл поболтал с медсестричкой из больницы Барта. В августе они поженились.

Кэнди говорит, что не собирается терзаться по поводу угасания способности к деторождению до тех пор, пока у “Картье” не начнут выпуск биологических часов.

От кого: Кейт Редди, “ЭМФ”

Кому: Дебра Ричардсон, “Эддисон Поуп”

Дебра, дорогая,

Здорово опоздала, долго писать не могу. От ланча ни за что не откажусь.

Почему это правдивые женские оправдания никогда не принимаются с такой легкостью, как лживые мужские?

В недоумении,

К.

От кого: Дебра Ричардсон

Кому: Кейт Редди

Потому что мужики не желают знать о том, что у тебя есть своя жизнь, дурочка.

До завтра.

Д.

В конце концов я решила не мозолить глаза Роду Таску с личным напоминанием о рождественском концерте, а вставить в постскриптум к рабочему имейлу. Солиднее выглядит. Не одолжением, а мелким жизненным фактом. Ага, вот и ответ пришел.

От кого: Род Таск

Кому: Кейт Редди

Господи, Кэти, как время-то бежит. Не вчера ли ты на собственном рождественском концерте выступала. Само собой, уходи когда нужно, но примерно в 17:30 нам надо будет побеседовать. Кстати, тебе придется еще раз слетать в Стокгольм, пожать Свену руку. Пятница тебя устроит, куколка?

Привет,

Род

Нет. Пятница меня не устроит. Поверить не могу, что он намеревается отправить меня еще в одну командировку до Рождества. Это значит пропустить праздничную вечеринку на фирме, снова отменить ланч с Деброй и поставить крест на подарках, которые я так и не купила.

Офис наш спланирован по открытому типу, но директор по маркетингу занимает одно из двух помещений со стенами; второе отдано Робину Купер-Кларку. Кабинет Рода, куда я марширую со своим протестом, пуст, но я задерживаюсь, засмотревшись в громадное, во всю стену, окно. Внизу, прямо подо мной, каток Броудгейт – ледяное блюдо в обрамлении ступенчатых башен из бетона и стали. В этот час каток пуст, если не считать одинокого фигуриста, высокого парня в зеленом свитере, выписывающего лезвиями коньков фигуры, которые я поначалу принимаю за восьмерки, но в результате, перечерченные поперек, они оказываются знаком доллара. Клубы тумана, накрывающего Сити, наводят на мысль о военном времени, когда после бомбардировок гарь рассеивалась, чудесным образом являя купол собора святого Павла. Обернитесь – и в окне напротив увидите башню Канэри-Уорф, подмигивающую нахальным циклопом.

Выйдя из кабинета Рода, я влетаю прямиком в Селию Хармсворт. Впрочем, столкновение для обеих сторон проходит безболезненно – я просто-напросто амортизирую от выдающегося бюста Селии. Когда английские дамы определенного круга достигают пятидесяти лет, обыкновенные женские сиськи трансформируется у них в груди, или даже – в зависимости от площади наследуемых земель и ветвистости генеалогического древа – в бюст. Если первые идут в парном комплекте, то бюст всегда в единственном числе. Бюст отрицает саму возможность разделения на полушария или подпрыгивания при ходьбе. Если первые предлагают: “Ну-ка, подойди, поиграй!”, то бюст, подобно тупорылому автомобильному бамперу, предупреждает: “Прочь с дороги!”. Наша королева – обладательница бюста. Селия Хармсворт тоже.

– Кэтрин Редди. Как всегда, в спешке, – брюзгливо комментирует она.

Селия, начальница отдела человеческих ресурсов, одна из наименее человечных личностей в компании: бездетная, бесцветная, ледяная, как охлажденное шабли, она мастерски заставит вас ощутить себя бесполезным и использованным одновременно. Вернувшись на работу после рождения Эмили, я как-то обнаружила, что Крис Банс, управляющий хеджевого фонда и самый высокооплачиваемый работник в “ЭМФ” за последние два года, подлил водки в сцеженное грудное молоко, которое я держала в офисном холодильнике возле лифтов. Тогда я подошла к Селии и спросила, как женщина женщину, что она посоветовала бы сделать с этим кретином, который к тому же в ответ на мое возмущение заявил, что алкоголь в питании трехмесячного младенца “Эт-та та-акой при-икол”.

До сих пор помню презрительную гримасу Селии, предназначенную отнюдь не этой свинье Бансу.

– Используйте женскую хитрость, дорогая, – ответила Селия.

Сейчас она говорит, что в восторге от моей готовности в обеденное время пообщаться со стажерами.

– Род сказал, что презентацию вы проведете хоть с закрытыми глазами. Слайды, легкая закуска и все. Не мне вас учить, Кейт. Только не забудьте о миссии компании.

Быстренько прикидываю в голове: напитки, сэндвичи, ознакомительная речь – примерно час; остается полчаса, чтобы поймать такси, пересечь город и успеть к началу концерта. Времени как будто хватает. Должна справиться, если только новички обойдутся без своих чертовых вопросов.

* * *

13:01

– Добрый день, дамы и господа, меня зовут Кейт Редди, и я рада приветствовать вас на нашем тринадцатом этаже. Бытует мнение, что тринадцать – число несчастливое. Возможно; но только не здесь, в “Эдвин Морган Форстер”, фирме, которая входит в десятку лучших в своей области в Великобритании, в полсотни лучших в мировом масштабе и была названа фирмой года. Наши доходы за прошлый год составили более 300 миллионов фунтов стерлингов, что и позволило нам не жалеть средств на сэндвичи с тунцом в качестве сегодняшнего угощения для вас.

Род прав. Презентацию я способна провести даже с закрытыми глазами; собственно, я ее по большей части так и провожу, потому что перелет начинает сказываться, затылок наливается свинцом, а ноги дрожат, будто меня столкнули босиком в ледяную воду.

– Не сомневаюсь, что термин “фондовый менеджер” вам уже знаком. Если в двух словах, то фондовый менеджер – это игрок высшего класса. Моя работа заключается в том, чтобы изучать возможности самых разных компаний по всему миру, оценивать продвижение их товаров на рынке, проверять послужной список их жокеев, после чего поставить солидный кусок на фаворита и молиться, чтобы он не рухнул на первом же барьере.

Смех в зале; послушно благодарный смех двадцатилеток, разрываемых между горделивым осознанием собственной значимости – как-никак выиграли схватку за шесть стажерских мест в “ЭМФ” – и младенческим страхом изобличить себя.

– Если лошадки, на которых я поставила, все-таки падают, приходится решать – то ли пристрелить их на месте, то ли попытаться вылечить сломанную ногу. Запомните, дамы и господа, сострадание – штука зачастую дорогостоящая, но далеко не всегда бесполезная.

Двенадцать лет назад и я была стажером. Сидела в таком же зале, то забрасывая ногу на ногу, то сдвигая колени, не в силах решить, какой из образов хуже – герцогини Кентской или Шэрон Стоун. Единственная девушка в наборе того года, я была окружена сплошь парнями, сильными самцами в ловко сидящих, элегантно-полосатых шкурах. Куда мне было до них: черный креповый костюмчик из “Уистлз”, на который я ухлопала последние сорок фунтов, делал меня похожей на школьную инспекторшу из Вулвергемптона.

Обвожу взглядом новичков. Типичная стажерская группа: четыре парня, две девушки. Ребята, ссутулясь, всегда сидят сзади; девчонки устраиваются в первом ряду, с прямыми спинами, вооруженные авторучками, чтобы записывать сведения, которые им в жизни не понадобятся. Со временем я научилась моментально распознавать, кто есть кто. Вот, к примеру, мистер Анархист с бачками, словно сделанными из липучки, и мрачной миной а-ля Лиам Галлахер[9]. По такому случаю при костюме, но мысленно все еще в кожаной куртке. Думаю, в колледже Дейв был рьяным активистом. Изучает экономику ради подготовки к борьбе за права рабочих и при этом исподтишка всучивает соседям растворимый кофе высшей паршивости из слаборазвитых стран.

Сидя сейчас в конференц-зале “ЭМФ”, он обещает себе потратить два, максимум пять лет на Сити со всем его предпринимательским дерьмом, обеспечить себе солидную финансовую поддержку и выступить в крестовый поход за счастье всего человечества. Мне его почти жаль. Лет эдак через семь, прочно обосновавшись в каком-нибудь из модерновых мавзолеев на Ноттинг-Хилл с двумя ребятишками, которым нужно дать приличное образование, и транжиркой-женой, наш анархист точно так же, как и все мы, будет клевать носом под сериал, а на коленях у него будет лежать нераскрытый номер “Нью Стейтсмен”.

Остальные трое – желторотые богатые наследники со школьными проборами. У одного из них, по имени Джулиан, адамово яблоко так активно снует по горлу, что, того и гляди, из него польется сидр. Девушки, как обычно – уже вполне женщины, в то время как молодые люди едва ли не школьники. Женская часть стажерской группы “ЭМФ” охватывает весь диапазон прекрасного пола. Одна из девушек – рыхлая провинциалка с доброй сдобной мордашкой и бархатным ободком в волосах, непременным украшением ей подобных. Кларисса как-то-там. Список кратких биографий стажеров сообщает, что Кларисса окончила Университет Питерборо по специальности “современные науки”. Такую к клиентам нельзя подпускать на пушечный выстрел. Племянница кого-нибудь из директоров, не иначе; попасть в “ЭМФ” с таким дипломом можно исключительно по протекции богатых родственников.

А вот соседка ее куда интересней. Родилась и выросла в Шри-Ланке, но закончила женский колледж в Челтнеме и Лондонскую школу экономики. Истинная внучка Великой Британской империи, из тех, кто в тонкости манер, отточенности языка – словом, в английском духе даст фору англичанам по крови. Со своими восхитительными раскосыми глазами, взирающими на мир сквозь очки в черепаховой оправе, и безмятежной грацией кошки, Момо Гьюмратни так хороша, что даже в супермаркет ей не стоит ходить без вооруженной охраны.

Я оцениваю стажеров, они меня. Интересно, что они видят? Светлые волосы, очень неплохие ноги, стройности в фигуре достаточно, чтобы не напрашиваться на ярлык “мамаша”. Уроженку северных графств они во мне тоже не распознают (акцент отшлифован еще во время учебы). Может, они даже побаиваются меня. Рич как-то сказал, что я его временами пугаю.

– Уверена, что все присутствующие здесь обращали внимание на строчку в самом низу банковских счетов, напечатанную такими крохотными, едва различимыми буковками? “Помните, что ваши инвестиции могут не только возрасти, но и упасть в цене!” Видели? Так вот, за этой строчкой стою я. Если я напортачу, вы потеряете деньги, но все мы в “ЭМФ” очень стараемся, чтобы этого не случилось, и чаще всего добиваемся успеха. Лично я, выбрасывая на рынок акции авиакомпании на три миллиона долларов, как, к примеру, сделала сегодня утром, не позволяю себе забывать о том, что моя ошибка может оставить старушку из Дамбертона без пенсии. Но не стоит так волноваться, Джулиан, стажеры ограничены в размерах совершаемых сделок. Для начала получите пятьдесят тысяч. Чтобы поднабраться опыта – достаточно.

Прежде морковные, щеки Джулиана становятся малиновыми, а рука толстушки выстреливает вверх:

– Не могли бы вы сказать, почему продали сегодня именно эти акции?

– Хороший вопрос, Кларисса, очень хороший. Объясняю: у меня на руках было акций на четыре миллиона, их стоимость росла и продолжает расти, однако за последнее время мы достаточно заработали на повышении, к тому же в деловом мире ходят слухи о спаде в авиакомпаниях. А работа фондового менеджера в том и заключается, чтобы вытащить деньги клиентов на пике стоимости акций. Я постоянно пытаюсь балансировать между более крупным наваром и какой-нибудь пакостью, которую в любой момент может устроить великий и беспощадный бог торговли.

Мой опыт подсказывает, что самое важное для стажера “Эдвин Морган Форстер” – не умение мгновенно ухватить суть инвестиционной политики или сходу обеспечить себе место на автостоянке. Только способность выслушать миссию нашей компании с невозмутимым лицом покажет, из какого теста вы слеплены. Известная среди сотрудников как “пять столпов мудрости”, миссия представляет собой пример запредельной белиберды. (Что за дикий зигзаг истории превратил матерых капиталистов конца двадцатого столетия в попугаев, тупо талдычащих речевки китайских крестьян, которым даже личный велосипед не дозволялось иметь?)

– Итак, пять золотых правил “ЭМФ” гласят:

1. Взаимовыручка!

2. Абсолютная честность с коллегами!

3. Стремление к наилучшим результатам!

4. Забота о клиентах!

5. Настрой на успех!

Дейв мужественно сдерживает ухмылку. Хороший мальчик. Я скашиваю глаза на часы. Ничего себе! Пора двигать.

– Ну, а теперь, если больше вопросов нет…

Черт. Вторая стажерка тянет руку. Хорошо хоть на парней можно положиться: эти вопросов никогда не задают. Ни за что не зададут, даже если ни черта не знают, как нынешняя четверка, и уж конечно не на презентации, где задать вопрос – значит признать, что кое-что в этом мире выше твоего разумения.

– Прошу прощения, – осторожно начинает юная шри-ланкийка, словно извиняясь за совершенную ошибку. – Я знаю, что в “ЭМФ”… м-м-м… словом, не могли бы вы, мисс Редди, поделиться своими ощущениями как женщина – как вам работается в этой сфере?

– Что ж… Мисс?..

– Момо Гьюмратни.

– Ну что вам сказать, Момо. Во-первых, из шестидесяти фондовых менеджеров только трое – женщины. “ЭМФ” придерживается политики равных возможностей, и политика эта будет работать до тех пор, пока к нам приходят такие стажеры, как вы. Во-вторых, мне известно, что японцы уже работают над камерой, где можно будет выращивать младенцев вне материнского лона. К тому моменту, когда вы решитесь завести детей, камера будет усовершенствована, и нам таким образом выпадет честь заполучить первого искусственного младенца. Уверяю вас, мисс Гьюмратни, весь штат “Эдвин Морган Форстер” будет праздновать это событие.

На мой взгляд, этого достаточно, чтобы остановить поток вопросов. Ан нет – Момо, оказывается, не так пуглива. Оливковые щеки чуть темнеют от румянца, но она вновь тянет руку и подает голос в тот момент, когда сама я тянусь за сумочкой в попытке поставить точку на встрече.

– Прошу прощения, мисс Редди. А у вас есть дети, можно узнать?

Нет, нельзя.

– Да. Когда я в последний раз пересчитывала, было двое. И позвольте совет, мисс Гьюмратни: не стоит начинать каждый вопрос с “прошу прощения”. Очень скоро вы обнаружите, что в “ЭМФ” приветствуется масса полезных слов, но “прощение” не из их числа. На этом, если нет возражений, мы и закончим. Нужно бежать, проверять рынки, выбирать лидеров, вкладывать деньги! Благодарю за внимание, леди и джентльмены. Последняя просьба: при встрече не стесняйтесь, подходите, я проэкзаменую вас на предмет знания пяти золотых правил “ЭМФ”. А если вам очень повезет, то сообщу и шестое, свое собственное.

Во взглядах всех шестерых – немой вопрос.

– Правило номер шесть: если деньги отвечают вам взаимностью, вашим достижениям в Сити предела нет. Деньги не ведают разницы между полами.

* * *

14:17

С такси в Сити проблем нет. Никогда. Только не сегодня. Сегодня таксисты устроили ралли под девизом “Пусть Кейт опоздает”. Выдержав семь минут на обочине почти без истерики, бросаюсь под колеса такси с выключенным огоньком. Водитель пытается увильнуть. Обещаю удвоить цифру на счетчике, если он довезет меня до садика Эмили, не используя тормоза. Пока машина лавирует по запруженным улицам, я трясусь на заднем сиденье, прислушиваясь к бешеному пульсу в шее и запястьях.

14:49

Паркетный пол в вестибюле садика Эмили определенно предназначен для предания позору опаздывающих матерей на шпильках. Я цокаю по паркету как раз в тот момент, когда архангел Гавриил сообщает великую новость Деве Марии, которая от неожиданности принимается вырывать клочья шерсти у стоящего рядом с ней ослика. Марию изображает Дженевьева Лоу, дочь Александры Лоу, матери-настоятельницы и председательши родительского комитета. Иными словами, ни в коей мере не работающей мамаши. Матери-настоятельницы не на жизнь, а на смерть бьются ради лучших ролей для своих чад. Не для того они, поверьте, отказались от синекуры и пропустили любимый сериал, чтобы малышу Джошуа всучили третьестепенную роль брата трактирщика в капюшоне с прорезями для глаз.

– В прошлом году он превосходно сыграл барашка, – стонут они, – но в этом году он может попробовать что-нибудь посложнее.

Когда три волхва – худенький рыжий мальчуган и две девочки, которые подталкивают его вперед, – шествуют по сцене с дарами для младенца Иисуса, дверь позади публики с вероломным скрипом открывается. Добрая сотня взглядов вонзается в пылающую краской стыда особу с фирменным пакетом от “Теско” в одной руке и дипломатом в другой. Мама Эми Редман, если мне память не изменяет. Александра Лоу на весь зал шикает на бедняжку, бочком-бочком, скукоженно пробирающуюся на свободное место в заднем ряду. Моя инстинктивная симпатия к коллеге по несчастью быстро приказывает долго жить, погребенная премерзостным чувством облегчения – как-никак, а я не последняя, дай Бог счастья этой женщине. (Я вовсе не желаю плохого работающим матерям. Честное слово. Мне просто нужно знать, что все мы одинаково скверные мамы.)

А на сцене, под неверный аккомпанемент визгливых флейт из магнитофона, звучит финальный гимн. Мой ангел – третий слева в заднем ряду. По случаю столь знаменательного события взгляд Эмили так же непроницаемо немигающ, бровки сдвинуты в той же суровой сосредоточенности, как и в момент ее появления на свет. Помню, моя новорожденная дочь пару минут обозревала родильную палату, будто хотела сказать: “Э-э, нет, ничего не говорите. Сама во всем разберусь”. Сейчас, на спектакле, окруженная егозливыми мальчишками, одному из которых позарез нужно в туалет, моя девочка без запинки тянет рождественский гимн; и материнское сердце распирает от гордости.

Почему-то малыши, вразнобой распевающие “Родился в яслях”, гораздо трогательнее безукоризненно стройного хора Королевского колледжа. Я лезу в карман за платком.

15:41

В зале, где накрыты столы с угощением, несколько папаш прячут лица за видеокамерами, а вокруг целое море мамаш, мотыльками порхающих вокруг своих драгоценных огоньков. На всяческих детсадовских мероприятиях только другие мамы кажутся мне настоящими; сама я вроде как не достойна этого титула – по молодости лет или за недостатком опыта. Чувствую, как мое тело по собственной воле, как бездарный мим, выдает карикатурно материнские жесты. Однако свидетельство моего родительского статуса, цепко ухватившись за мою левую руку, настаивает, чтобы я надела ангельский нимб. Облегчение и благодарность Эмили за то, что мамочка все-таки появилась, очевидны: в прошлом году я дезертировала в последний момент, потому что переговоры достигли критической точки и мне пришлось лететь в Штаты. Заскочив в “Сакс” на Пятой авеню, я привезла музыкальный пустячок с летающими внутри стеклянного шара снежинками в качестве утешительного приза. Утешения не получилось. Горечь детской обиды длится дольше, чем радость от подарков.

Мне позарез нужно улизнуть и позвонить в офис, но куда денешься от Александры Лоу, принимающей восторги в адрес игры Дженевьевы и нюрнбергских пряников домашней выпечки. Александра берет один из “моих” кексов, подозрительно тычет пальцем в холмик сахарной пудры, после чего целиком отправляет угощение в рот и объявляет приговор сквозь фонтан крошек:

– Рош-шкош-шные кекшы, Кейт. Фрукты вымачивала в бренди или в граппе?

– Капелька того, капелька другого – ну, ты понимаешь.

Александра кивает.

– На будущий год неплохо бы испечь штоллен. У тебя есть хороший рецепт?

– Нет, зато я знаю, где есть. В соседнем супермаркете.

– Ха-ха-ха-ха! Отлично. Ха! Ха! Ха!

Александра – единственная из известных мне людей, кто смеется, будто по книжке читает. Безрадостно и монотонно, в такт тряся плечами.

Так. В любую секунду жди вопроса, не перешла ли я на неполный рабочий день.

– Ну, Кейт, уже перешла на неполный рабочий день? Нет, значит. По-прежнему весь день на работе. Боже правый! Не представляю, как ты справляешься. Просто не представляю. Клэр, я как раз говорила Кейт, что не представляю, как она справляется. А ты можешь себе представить?

* * *

19:27

Нелегкая это штука – быть ангелом. Усталость наконец берет верх над Эмили, и я прикидываю, что могу пролистнуть три страницы – она и не заметит. Срочно нужно расчистить завал в электронном ящике. Однако стоит мне смухлевать, как сонно прикрытые глаза ангела распахиваются.

– Ты ошиблась, мамочка.

– Разве?

– Помнишь, там еще Пятачок прыгает в карман к Кенге? А ты пропустила!

– Боже мой, правда?

– Ну ничего, мамочка. Можно начать с начала.

20:11

Автоответчик переполнен. Прокручиваю сообщения. Грассирующий баритон выходца из западных графств сообщает, что фирма “Квик Той” готова ответить на мой запрос относительно задержки рождественских подарков. К сожалению, в связи с беспрецедентным спросом ваш заказ будет выполнен только к Новому году.

Господи, что за люди!

Следующее сообщение – от мамы – занимает почти всю пленку. Не в ладу с техникой, мамуля все еще привычно молчит после каждой реплики, оставляя место для ответа. Звонила она, чтобы успокоить. Не волнуйтесь, я прекрасно справлю Рождество и без вас. Уж лучше бы поплакалась – не так было бы больно за нее. Убийственный удар, за столетия доведенный матерями до совершенства: сначала они заставляют тебя почувствовать себя виноватым, потом ты злишься, что тебя заставили чувствовать себя виноватым, отчего тебе становится еще хуже.

Я отправила почтой книжечки для Эмили и Бена и кое-какие мелочи для тебя и Ричарда. Надеюсь, подойдут. Мамуля всегда боится, что не угодит.

После завуалированного маминого упрека особенно приятно услышать жизнерадостный голос Джилл Купер-Кларк, желающий мне счастливого Рождества. Прости, в этом году с открытками не вышло, рабочая хренотень завертела (смешок), зато новый сотрудник у меня теперь – вылитый Дерк Богард. Целую. Позвони как-нибудь.

Напоследок раздается начисто лишенный чувства голос, до того ледяной, что я его едва узнаю. Бывшая коллега, брокерша Джанин. Джанин оставила работу в прошлом году, когда фирма ее мужа взмыла на волне рынка акций, и Грэм отхватил состояние того уровня, что позволяет прикупить яхту “Табита”, среди бывших владельцев которой значится кузен Аристотеля Онассиса. Когда Джанин еще работала, мы регулярно обменивались опытом, как держать оборону семьи, не прекращая ежедневных вылазок в стан мужчин под прицельным снайперским огнем. Теперь Джанин – член клуба натуралистов, изучает преимущества домашнего овощеводства. Диванные чехлы у нее имеются летние и зимние, и их смена происходит четко в соответствии со временем года; а недавно она систематизировала семейную фотоисторию, разложив все фотографии по пухлым альбомам, и те красуются на журнальном столике в ее малой гостиной, источая ароматы натуральной кожи и самодовольства. Когда мы с Джанин общались в последний раз, я поинтересовалась, чем она занимается. Да так, ничего особенным. С горшками вожусь, цветы пересаживаю – ну, ты понимаешь. Нет. Я не понимаю. Цветочные горшки и я? Нас друг другу не представляли.

Джанин желает знать, появимся ли мы у них на новогоднем обеде. Извиняется за беспокойство. Извинения в голосе нет и в помине. Она явно брызжет слюной от возмущения, что ее приемом посмели пренебречь.

О чем речь? Какой такой новогодний обед? Пять минут экскаваторных работ на столике в прихожей приносят результат – под рекламными листовками, сухими листьями, одинокой коричневой варежкой и прочим обнаруживается кипа нераспечатанной рождественской почты. Перебираю конверты, пока не нахожу нужный, надписанный каллиграфическим почерком Джанин. Внутри – фотомонтаж с Джанин, Грэмом и их безупречными детьми, плюс приглашение на обед. Просьба ответить до 10 декабря.

За неимением другого выхода, я выбираю привычный: виню во всем Ричарда. (Его вина не очевидна, но кто-то же должен нести ответственность, иначе жизнь станет невыносимой.) Рич полирует коленями кухонный пол, мастеря для Бена северного оленя из картона и чего-то мягкого, подозрительно смахивающего на недостающую варежку. Я заявляю, что мы дошли до последней стадии социального остракизма.

– В обществе принято заранее отказываться от приглашений, которые не собираешься принимать!

На меня вдруг накатывает отчаянная тоска по невозможному: превратиться бы в женщину, которая отвечает на письма без задержек, на плотной кремовой бумаге с изысканными рисунками Уильяма Морриса на полях. Причем авторучкой, а не разлохмаченным на конце фломастером, выуженным из портфеля Эмили.

Рич пожимает плечами.

– Не бери в голову, Кейт. Эдак ты с ума сойдешь.

Возможно. Но неплохо было бы иметь выбор.

23:57

Ванная. Лучшее место на земле. Сложившись пополам, освобождаю ванну от резиновых утят, затонувшего корабля и магнитных букв – без своих гласных коллег, спущенных в унитаз, согласные образовали по-хорватски злобно шипящую абракадабру (скрцзчк!). Отдираю от края сморщенную, чуть влажную одежку Барби, припахивающую чем-то смутно знакомым – похоже, головастиками; после чего приподнимаю за угол резиновый коврик, и его присоски после некоторого сопротивления отлепляются, издав возмущенный чмок.

Затем обыскиваю шкафчик в поисках чего-нибудь расслабляющего для ванны – масла лаванды, морского огурца, бергамота, – но подобная роскошь у меня всегда в дефиците, так что приходится довольствоваться чем-то пенистым под многообещающим названием “Жизненная сила” в ядовито-зеленой бутылочке. Наконец пускаю воду. Горячую. Настолько, что мое тело в первый момент принимает ее за холодную. Откидываюсь на спину и замираю, как сытый крокодил, высунув наружу один нос с раздувающимися ноздрями. Смотрю на женщину в быстро запотевающем стенном зеркале и думаю, что это ее время, которое она имеет право провести в одиночестве (общество динозаврика Барни с ухмылкой серийного убийцы, неожиданно всплывшего у нее между коленок, не в счет).

Ванна у нас древняя, вся в серо-синей стариковской венозной сетке. Мы ухлопали такую кучу денег на кухню, что на прочее мало что осталось, и наш дом страшнеет в восходящем порядке: чем ближе к крыше, тем ниже класс. Кухня от Теренса Конрана[10], гостиная от “ИКЕА”, ванная и вовсе из берлоги людоеда. Но если снять контактные линзы да оставить зажженной одну свечку, стены в отслаивающейся, точно кожа прокаженного, краске навевают мысли скорее о древнеримском храме, посвященном богине домашнего очага Весте, чем о новой гидроизоляции, которая обойдется нам тысяч в пять минимум.

Пенные пузырьки на ладонях лопаются, открывая островки слоистой ярко-розовой кожи вдоль костяшек. Та же гадость, что уже вспыхнула за левым ухом. Стрессовая экзема, если верить медсестре из “ЭМФ”. У вас нет возможности несколько снизить темп жизни, Кейт? Г-м, дайте подумать: перенести трансплантацию мозга, выиграть в лотерею, перепрограммировать мужа в человека, который запомнит, наконец, что разбросанное по всему дому барахло нужно убирать на место?

Сколько я еще выдержу в том же духе? Не представляю. Как затормозить и что-нибудь изменить? Тоже не представляю. Не могу вытряхнуть из головы сегодняшний эпизод со шри-ланкийкой. Как ее? Момо как-то-там. Не перегнула ли я палку? Девочка-то вроде бы милая. Хотела честного ответа. Стоило ответить честно? Стоило объяснить, что единственный путь чего-то добиться в “ЭМФ” – вести себя по-мужски: если ты ведешь себя по-мужски, тебя считают упрямой и несносной, а если ведешь себя по-женски, то непредсказуемой и несносной? Несносность – это все, что не относится к мужчинам. Ладно, сама разберется.

Если бы в ее возрасте я знала то, что знаю теперь – решилась бы рожать? Закрыв глаза, я пытаюсь представить себе мир без Эмили и Бена. Все равно что без музыки или молнии во время летней грозы.

Вновь погружаюсь в воду, пытаясь отправить мысли в свободное плаванье, но они липнут ко мне, как ракушки к днищу корабля.

✓ Не забыть!!!

Провести беседу с Полой, изложив новую политику относительно стрижек детей, опозданий и т. д. Провести беседу с Родом Таском, изложив новую политику относительно работы с клиентами, а именно: Я ИМ НЕ ГЕЙША ИЗ СКОРОЙ ПСИХИЧЕСКОЙ ПОМОЩИ. Прибавка жалованья! Повторяй за мной: Я Больше Не Стану Работать Сверхурочно Задаром! Прицениться к ковровой дорожке на лестницу. Купить елку и модные гирлянды (где продают – у “Джона Льюиса” или в “ИКЕА”?) Подарок для Ричарда (“Как стать идеальной домохозяйкой”?), для свекра со свекровью (головка сыра или семена альпийских растений из рекламы “Таймс”? Черт, куда я сунула вырезку?). Чем набить рождественские чулки для Э. и Б.? Фруктовый мармелад для дяди Альфа. Леденцы от укачивания? Попросить Полу забрать одежду из химчистки. Интересно, во что обойдется нанять персонального консультанта по вопросам покупок? Мышцы тазового дна кача-а-а-ать. Купить готовую глазурь для праздничного торта, на домашнюю нет времени. Марки для открыток — 30 шт. Отучить Бена от соски!! Не забыть Ру!! Позвонить в долбаный “Квик Той”, пригрозить судом. Подгузники, бутылочки, кассету со “Спящей красавицей”. Сдать мазок!!! Мелирование. Хомяк?