Читать книгу И как ей это удается? - Эллисон Пирсон - Страница 4

Я могу собраться сама и собрать детей за полчаса; могу жонглировать валютами девяти стран мира в пяти разных часовых поясах; я могу оперативно достичь оргазма; могу приготовить на скорую руку и проглотить ужин без отрыва от телефонных переговоров с Западным побережьем; могу прочесть Бену сказку, одним глазом следя за телетекстом на экране. Но могу ли я найти такси, чтобы добраться до аэропорта – вот вопрос.

Частью ныне действующей программы “Эдвин Морган Форстер” по снижению расходов стало лишение меня машины для поездок в Хитроу. Предложено заказывать самой. Я и заказала, еще вчера вечером, чтобы утром обнаружить отсутствие такси. В ответ на мой возмущенный звонок парень на другом конце провода заявил, что очень сожалеет, однако раньше чем через полчаса свободной машины у них не будет.

– Час пик, дорогая.

Сама знаю, что час пик, потому и сделала заказ за полсуток!

Парень пообещал попробовать найти что-нибудь за двадцать минут. С жаром отказавшись от унизительного предложения, я швырнула трубку. О чем тут же и пожалела, поскольку другие фирмы либо вовсе ничего не могли предложить, либо называли убийственные сроки ожидания.

Истерика уже на подступах, когда я замечаю бронзового цвета, изрядно затоптанную карточку, выглядывающую из-под коврика у двери. Пегас – ваш крылатый извозчик. Впервые слышу о такой фирме. Набираю номер, и мужской голос обещает прибыть сию минуту. Радость моя ощутима, но недолговечна. Хэкни есть Хэкни – у крыльца тормозит… Пегас – мой укуренный извозчик. Припаркованный под углом в сорок пять градусов, экипаж Пегаса представляет из себя обшарпанный “ниссан санни” в облаке никотина и гашиша. Забираюсь в салон, где процесс дыхания физически невозможен; делаю попытку опустить стекло, чтобы ехать, по-собачьи высунув в окно голову.

– Сломано, – услужливо сообщает таксист. Деловито и без намека на раскаяние.

– А ремень безопасности?

– Сломан.

– А вы отдаете себе отчет, что это противозаконно?

Пегас шлет мне в зеркало заднего вида жалостливый взгляд, призывающий спуститься с небес на землю.

Утренняя свистопляска с такси вылилась в глупейший скандал с Ричардом. Я спрятала чек с рождественской премией Полы в коробку для ланча Эмили, а Ричард случайно нашел и возмутился.

– Не понимаю, – говорит, – почему нянькин рождественский подарок стоит дороже всех остальных вместе взятых.

Я честно пыталась объяснить.

– Потому что Пола должна быть нами довольна, иначе уйдет.

– Неужели это такая проблема, Кейт?

– Откровенно говоря, да. Гораздо большая, чем если бы ушел ты.

– Понятно.

Ну какого черта я такое ляпнула? А все усталость, черт бы ее побрал, если б не эта проклятая вечная усталость, разве сказала бы я то, чего говорить нельзя, пусть мысль и справедлива?

Рич после стычки уселся за кухонным столом, сделав вид, что обнаружил нечто захватывающее в “Архитектурном дайджесте”, а выглядел при этом копией Тревора Говарда в финальной сцене “Короткого знакомства”: сама учтивость, с дрожащим подбородком и влажными глазами.

Даже не посмотрел на меня, когда я прощалась. А потом Бен поднялся в своем стульчике и завел песнь шотландских горцев, что в его исполнении означает “надо пообниматься с мамулей”. Нет уж. Извини, дорогой, но только не в моем костюме из химчистки. После завтрака Бен был оранжевый как солнышко: с ног до головы в абрикосовом джеме.

Такси трогается, тормозит, снова трогается, опять тормозит, и так всю Юстон-роуд. Если это главная артерия Лондона, значит, Лондону требуется венозный обходной путь. Жители столицы злобствуют, запертые в своих авто.

После Кингз-Кросс я достаю из сумки почту. Что здесь? Еще одно письмо от мамы со святочным приложением ее любимого журнала: “26 способов устроить себе сказочный рождественский отдых!”. С каждой пролистанной страницей мое изумление растет. Что это, спрашивается, за отдых, если в повестке значится карамелизирование лука-шалота?

Мы все ползем на запад, минуя эстакаду, затем вдоль слепленных друг с другом, будто зубы в искусственной челюсти, домишек из розового кирпича. Когда я еще жила в одном из таких домов, Рождество было довольно немудреным событием. Елка, пупырчатая индюшка, мандарины в ловушке оранжевой сетки, слившаяся воедино влюбленная парочка в каноэ из пальмы и громадная банка шоколадных конфет, которую опустошали всем семейством за просмотром “Моркам и Уайз”[11]. Главный подарок ждал тебя внизу, под елкой – кукольный дом, ролики или четырехколесный велосипед со звонком, – а набитый бесподобными пустячками чулок обнаруживался в изножье кровати. Увы, с тех пор Рождество, как и мы сами, обросло барахлом и традициями. Билеты на непременного “Щелкунчика”, как и “Бронзовую Келли”, надо заказывать в августе. Впервые услышав о Бронзовой Келли, я решила, что речь идет о какой-нибудь загорелой красотке из “Спасателей Малибу”, но выяснилось, что это единственная достойная рождественского ужина индейка. Провисев час на телефоне, вы получаете возможность упросить супермаркет записать вас в список жаждущих Келли, а когда очередь подойдет, должны притащить чертову птицу домой и нафаршировать. Если верить моему святочному справочнику, фарш, когда-то состоявший из затхлых хлебных крошек, накромсанного лука и ложки прелого шалфея, в наше время дорос до “сливочного масла с белыми грибами, смешанного с красным рисом и клюквой для раздражения пресыщенных вкусовых рецепторов”.

По-моему, в семидесятые годы у нас и рецепторов-то не было, мы просто обжирались сладким и спасались от изжоги аптечными леденцами, сделанными, если судить по цвету и вкусу, из надгробных плит. Ну не ирония ли судьбы? Как только женщины миллионами начали отлынивать от домашнего труда, появились продукты, стоящие того, чтобы повозиться у плиты. Только представь, сколько всякой вкуснятины ты могла бы приготовить, Кейт, если бы хоть изредка появлялась на кухне.

08:43

Пегас выбрал “короткий” объездной путь на Хитроу, поэтому за час двадцать две минуты до отлета мы тащимся по Саутхоллу вдоль бесконечного ряда халяльных мясных лавок. Чувствую, как пульс набирает темп, нога сама ищет педаль газа.

– Послушайте, нельзя ли все же побыстрее? Мне нужно, понимаете, нужно успеть на самолет.

Паренек в белой хлопчатобумажной пижаме с крупным ягненком на плече шагает с тротуара на дорогу прямо у нас перед носом. Пегас резко тормозит, после чего я слышу протяжно-лаконичное:

– Давить людей все еще запрещено законом, леди.

Закрыв глаза, собираю волю в кулак. Спокойно, Кейт, спокойно. Пожалуй, я смогу убедить себя, что контролирую ситуацию, если использую время с толком: позвоню, например, по мобильнику в “Квик Той” и устрою разгон за задержку подарков, в моем случае жизненно необходимых.

– Благодарим за то, что обратились в “Квик Той”. Представитель фирмы ответит на ваш звонок через некоторое время. Приносим извинения за задержку.

Чего и следовало ожидать.

Дожидаясь своей очереди, просматриваю вырванные из “Желтых страниц” листы со списком зоомагазинов Северного Лондона. Острый дефицит новорожденных хомячков налицо. И почему меня это не удивляет? Ага, кажется, один остался в Уолтэмстоу. Интересует? Да!

Когда меня наконец соединяют с “Квик Той”, оператор-недоумок не желает признать существование моего заказа. Грозно сообщаю, что являюсь основным держателем акций их компании и намерена пересмотреть вложения.

– Приносим свои извинения, – мямлит тот. – У нас возникли непредвиденные сложности в связи с беспрецедентным спросом…

Я резонно возражаю, что в это время года сложности с подарками непредвиденными назвать трудно.

– Рождение Иисуса. Отмечается две тысячи лет. Рождество. Подарки. Подарки и Рождество. Припоминаете?

– Желаете получить компенсацию?

– Нет! Я не компенсацию желаю получить, а подарки, и немедленно, чтобы дети не зря заглядывали под елку!

Молчание в трубке, щелчок, затем приглушенный вопль на другом конце:

– Эй, Джеф! Тут одна крутая телка мозг мне компостирует из-за кукольного сервиза и собаки на колесиках. Чего делать-то?

09:17

В Хитроу приехали с запасом. В качестве извинения за то, что по дороге трепала Пегасу нервы, спрашиваю его имя.

– Уинстон, – подозрительно сообщает он.

– Спасибо вам, Уинстон. Отличную дорогу выбрали. Меня, кстати, зовут Кейт. Знаменитое у вас имя. В честь Черчилля?

Он позволяет себе секундную паузу:

– В честь Силкотта[12].

09:26

Прокладывая курс через душный зал ожидания, вспоминаю вдруг, что кое-что забыла. Домой надо позвонить! Мобильник не работает. Какой сюрприз. Телефон-автомат глотает монет на три фунта, за что я получаю лишь многократно повторенное “Благодарим за выбор “Бритиш Телеком”.

С домом связываюсь по кредитному таксофону у регистрационной стойки, под наблюдением трех служащих в синей униформе.

– Алло, Ричард? Даже если ты по горло занят, не забудь о чулках.

– В смысле о белье?

– Что?

– Ты сказала чулки. Имеешь в виду белье? Поясок с резинками, черное кружево, три дюйма обнаженных шелковистых бедер – или же речь идет всего лишь о прозаических контейнерах для подарков Санта-Клауса?

– Ты что, выпил, Ричард?

– Это мысль.

Пока он кладет трубку, я слышу – клянусь, слышу! – как Пола предлагает Эмили “Хубба-Бубба”.

В МОЕМ ДОМЕ ЖВАЧКА ЗАПРЕЩЕНА!

От кого: Кейт Редди, Стокгольм

Кому: Кэнди Страттон

Клиент пригрозил отказаться от наших услуг под предлогом тревожного пренебрежения его фондами. Наплела с три короба, сравнив менеджеров “ЭМФ” с Бьорном Боргом – дескать, они работают по принципу этого феноменального долгожителя в теннисе, который в отличие от звезд-однодневок ставит не на моментальный барыш, а на стабильный доход и славу. Купились, похоже. Бог знает, почему.

Весь день скачу из кабинета Бенгта Бергмана в туалет, где закрываюсь в кабинке и обзваниваю зоомагазины. Еще три дня назад в письмах Эмили к Санте не было и намека на хомячка, зато теперь он фигурирует пунктом Номер Один.

Имена у шведских клиентов – язык сломаешь. Свен Сьостром за ланчем таскал из моей тарелки тефтели и все твердил, что принадлежит к убежденным поборникам “тесного европейского союза”.

Догадайся, кто заполучил единственного типа во всей Скандинавии, ни бельмеса не смыслящего в компьютерах?

ххх

К.

От кого: Кэнди Страттон

Кому: Кейт Редди

Ну и к-да свидимся?

К-да посекретничаем по-девчачьи?

давай куколка не теряйся хоть расслабишься!

цистит классная штука.

ххх

От кого: Кейт Редди

Кому: Кэнди Страттон

НЕ СМЕШНО. Не забывай, что я счастливая замужняя дама. По крайней мере, замужняя – точно.

От кого: Дебра Ричардсон

Кому: Кейт Редди

Только что получила невообразимое унижение из рук – точнее, с языка – гнусной секретарши из школы Пайпер-плейс (знаю, знаю, пора кончать с этим образовательным полоумием). Да, Руби могут записать в список претендентов на 2002 учебный год. “Однако считаю своим долгом предупредить вас, миссис Ричардсон, что у нас на очереди около ста девочек, а Пайпер-плейс в первую очередь принимает младших братьев и сестер наших учеников”.

У тебя яд крысиный нигде не завалялся? Ничем иным этих дур самодовольных не остановить.

Что нового??

От кого: Кейт Редди

Кому: Дебра Ричардсон

А я до сих пор не определилась со школой для Эм. Когда руки дойдут, придется, небось, переспать с директором, чтобы получить место… Но в данный момент есть проблема поважнее: осталось два дня на отучение Бена от соски, поскольку свекровь считает соску орудием дьявола, которым пользуются только цыгане и вконец опустившиеся, насквозь прокуренные личности – “те, кто позволяет детям смотреть видео”.

А что еще делать с детьми в Йоркшире?

Нашла хомячка для Эмили. Похоже, хомячихи отличаются несносным характером и временами кусают или едят собственных детенышей. С чего бы это они?

02:17

Метель. Обратный рейс задерживается. Аукнулась надежда на последний забег по лондонским магазинам. Прочесываю киоски стокгольмского аэропорта в поисках недостающих рождественских подарков. Что выбрать для Ричарда? Сушеную оленину или видеокассету под названием “Любовь и трагедия в снегах Швейцарии”? По-прежнему отвергаю саму мысль покупки писающей Барби из рекламы “ТВ за завтраком”. Вульгарщина. Нахожу компромисс в облике местной родственницы Барби, с виду морально устойчивой особы, скорее всего, тяготеющей к социал-демократам, в миротворческом хаки.

* * *

Канун Рождества

Офис “Эдвин Морган Форстер”

К чему приведут переговоры насчет оплаты сверхурочных, я сама могла бы догадаться, когда Род Таск возник за моей спиной, трижды потрепал по плечу, словно ветеринар кошку перед прививкой, и живописал меня как “в высшей степени ценного члена команды”. До конца дня оставалось всего ничего, и небо над Броудгейт приобрело оттенок крепкого чая.

Род добавил, что в этом году рождественской премии не будет. Не видать мне денег на ремонт в доме и на многое другое, о чем мечталось. Что поделать, сказал Род, всем сейчас трудно, но есть и хорошие новости: руководство решило бросить меня на новую амбразуру.

– Мы считаем тебя самой подходящей кандидатурой для работы с клиентами, Кэти. У тебя это получается лучше всех. Во всяком случае, ножек стройнее во всем “ЭМФ” нет.

Плотный коротышка-австралиец с голосом, который мужчины обычно используют для привлечения внимания бармена, Род Таск три с половиной года назад переместил свою тушу из Сиднея в Лондон, чтобы занять в “ЭМФ” место директора по маркетингу и добавить, так сказать, стальной прочности ходовому винту компании. Признаться, я тогда задумалась об уходе. Ужасно бесила эта его манера никогда не смотреть мне в глаза (не только потому, что я на несколько дюймов выше) и отпускать комментарии по поводу самых разных частей моего тела, будто они выставлены на аукцион; а еще эта привычка заканчивать любое совещание указанием: “Ну, жмите на газ и палите чертовы покрышки!” Несколько недель спустя, в ответ на елейную просьбу Кэнди перевести эту директиву на нормальный английский, Род озадаченно умолк, но быстро справившись с замешательством, одарил нас широченным оскалом: “Отметельте клиента на все его бабки до последнего пенса!”

Словом, я решила уходить. Но тут как раз Эмили стукнуло два – кошмарный возраст, – и я купила книжку под названием “Как укротить вашего малыша”. Вот это было откровение. Советы по общению со злобными непредсказуемыми малолетками, которые ни в чем не знают меры и беспрерывно испытывают материнское терпение, как нельзя лучше подошли к моему шефу. Итак, вместо того, чтобы вести себя с Родом как со старшим по возрасту и рангу, я стала обращаться с ним, как если бы он был шкодливым недорослем. Балуется ребеночек? Постараюсь отвлечь. Капризничает, не хочет делать, что положено? Заставлю поверить, что это его собственная идея.

Итак, в канун Рождества Род сообщает, что с этого дня я несу ответственность за “Сэлинджер Фаундейшн”. Головной офис в Нью-Йорке. Генеральный директор зовется Джеком Абельхаммером. Основных средств на двести миллионов долларов. Нужен фондовый менеджер не меньше моего калибра. За праздники я, конечно, успею ознакомиться с портфолио, но своих нынешних клиентов буду продолжать пестовать до тех пор, пока Род не подберет мне замену.

Спрашиваю, каков он, этот Абельхаммер.

– Свинг у него что надо.

– Что?

– Сильный удар. Меткость не мешает отработать.

– Ах, вы о гольфе.

– О чем же еще, Кэти, о сексе?

Официально праздники начинаются лишь по окончании рабочего дня, но офисы опустели: практически мы уже в пути от слабоалкогольного ланча к крепкоалкогольному десерту. Вернувшись от Рода к себе, обнаруживаю Кэнди на подоконнике, с ногами на моем стуле. Сегодня она в сногсшибательной алой блузе с запаґхом и лиловых ажурных чулках; в волосах блестит золотой “дождь”.

– Так-так, попробую отгадать. Он на тебя насрал, а ты предложила подтереть ему задницу?

– Пардон. – Я беру ее за щиколотки и спихиваю ноги со стула. – Как раз наоборот, все прошло отлично. Род высоко ценит мой талант общения с клиентами, а посему в качестве вотума доверия отдает мне “Сэлинджер Фаундейшн” в безраздельное пользование.

– Угу. – Когда Кэнди улыбается, вы получаете шикарную возможность полюбоваться двумя рядами достойных зависти по-американски безукоризненных зубов.

– И нечего на меня так смотреть.

– Кейт, тебе отлично известно, что вотум доверия в “ЭМФ” идет в комплекте с четырьмя нулями на конце. Как минимум. Что он еще сказал?

Ответить я не успеваю – Кэнди прикладывает палец к губам при виде Криса Банса, штатного стервеца, после продолжительного ланча шествующего мимо нас к туалету пузом вперед. Спец по кокаину, Крис умудряется выглядеть одновременно тощим и обрюзгшим. С тех пор, как я в вежливой форме дала ему понять, что не интересуюсь содержимым его штанов, сексуальное напряжение между нами уступило место обмену колкостями, а изредка и автоматными очередями – если мне удается увести выгодного клиента у него из-под носа. (Мужики типа Криса считают отказ женщины оскорблением, компенсировать которое надо, как долг стран третьего мира – со сложными процентами.)

Кэнди кивает в сторону удаляющейся фигуры:

– Ну и дерьмо иной раз бродит по “ЭМФ”. Не парадным входом пролезет, так задним. Ты часом в кабинетах у них не предложила убирать?

– За кого ты меня принимаешь? Род сказал, что премию в этом году никому не дали.

– И ты поверила? – Кэнди со вздохом закрывает глаза и улыбается. – Вот чем ты мне дорога, Кейт. Умнейший ведь экономист среди женщин со времен Мейнарда Кейнса – и верит на слово жуликам. Они тебя грабят, а ты думаешь, что услугу оказывают.

– Мейнард Кейнс был мужчиной, Кэнди.

Она мотает головой – “дождик” рассылает золотые блики.

– А вот и нет. Он был душка. По моему глубокому убеждению, женщинам следует доказать, что у всех знаменитых мужиков имелась ярко выраженная женская струнка.

18:09

На подготовку к путешествию в Йоркшир к родителям Ричарда ушло больше двух часов. В течение первого Ричард набивает багажник самым необходимым для малыша (Луи XIV в сравнении с Беном путешествовал налегке.) Затем наступает момент поиска ключей от багажника, который, точно перевернутая лодка, возвышается на крыше машины.

– Где они могут быть, Кейт?

Через десять минут все выдвижные ящики в доме разорены, проклятия исчерпаны и ключи находятся в кармане пиджака Ричарда.

Ричард отдает приказ “сию же секунду” устраивать детей в машине, после чего двадцать минут лихорадочно опустошает багажник: он “просто должен убедиться”, что уложил стерилизатор, который “наверняка собственными руками засунул в угол рядом с запаской”. Снова нецензурщина, яростное перекладывание сумок и коробок, нагромождение добра теперь уже без разбору, лишь бы все влезло в багажник: легкомоющийся пеленальный коврик, легкоскладывающийся переносной стульчик, легкораскладывающаяся кроватка алого цвета; слюнявчики и пластиковые мисочки; пижамки; одеяльце Эмили – грязно-желтая свалявшаяся шерстяная тряпица, до того жалкая, будто ее катком переехали. К тому же мы всегда путешествуем с домашним зверинцем для усыпления детей: драгоценным Ру, овечкой, бегемотом в балетной пачке и крокодилом с оскалом серийного убийцы. Соґски Бена упакованы отдельно (не дай бог дед с бабкой увидят!). Хомячиха, живой сюрприз для Эмили, пристроена в углу багажника.

Бен и Эмили, накрепко пристегнутые в своих детских сиденьях, похожи на космонавтов; их мирно-родственные стычки очень скоро перерастают в натуральную баталию. В минуту слабости (а когда это у меня случалась минута крепости?) я открыла припасенного на рождественское утро пластмассового Санту, набитого шоколадками в блестящих фантиках, и вручила детям по парочке, лишь бы замолкли. В результате Эмили, еще четверть часа назад в белоснежной пижамке, сейчас похожа на далматинца с бурым пятном вокруг рта и такими же отметинами во всех прочих местах.

Ричард, одиннадцать с половиной месяцев в году героически безразличный к чистоте и внешнему виду своих отпрысков, вдруг интересуется, почему это дети в таком безобразном состоянии. Что подумает его мама?!

По возможности оттираю Бена и Эмили влажными салфетками. Впереди три часа езды. Машина так перегружена, что вихляет из стороны в сторону.

– Мы еще в Англии?! – возмущенно раздается с заднего сиденья.

– Да.

– Еще не доехали до бабушки?!

– Нет.

– А я хочу к бабушке! Хочу, хочу, хочу!

На подступах к Хэтфилду оба наши чада заходятся в фуге воплей и визгов. Я включаю кассету с рождественскими гимнами в исполнении хора Королевского колледжа, и мы с Ричардом по очереди подпеваем. (Рич тянет дискантом, я же беру на себя партию Джесси Норман.) Вблизи Питерборо, в восьмидесяти милях от Лондона, беспокойная мыслишка продирается сквозь компостную кучу, в данный момент заменяющую мне мозги.

– Рич, а ты Ру не забыл?!

– Разве Ру – моя забота? Я думал, ты возьмешь Ру.

* * *

У семейства Шетток, как и у любого другого, свои рождественские традиции. Одна из них заключается в том, что я покупаю подарки для наших детей, наших двух крестников, я же покупаю подарки для Ричарда, его родителей, его брата Питера, жены Питера Шерил, их троих ребят, а также для дяди Альфа, который неизменно прибывает из своего Мэтлока на раздачу подарков, не пропускает ни одного матча по регби и обожает конфеты с мягкой начинкой, поскольку другие зубы не берут. За Ричардом подарок для меня – если он не забудет и если наткнется после работы на ночной магазин.

– Ну, и что мы подарим папе? – обычно интересуется Рич на полпути в Йоркшир. Супружеское “мы” означает “ты”, что в свою очередь означает – я.

Я покупаю оберточную бумагу и ленту, я заворачиваю подарки. Я покупаю открытки и целый лист марок второго класса. К тому времени, когда я напишу поздравления, подделав подпись Ричарда и сочинив что-нибудь теплое и жизнерадостное насчет быстро летящего времени и непременной встречи в будущем году (ложь!), вторым классом почту отправлять уже поздно, и я вновь выстаиваю очередь за марками первого класса. После чего пристраиваюсь в хвост очереди в “Селфридже”, чтобы взять сыр и флорентийское печенье, которое обожает Барбара.

А когда мы добираемся до родительского дома, распаковываемся и, как положено, пристраиваем подарки под елкой, а продукты и напитки на кухонном столе, Барбара с Дональдом хором причитают:

– Ах, Ричард, ты купил вино! Спасибо! Не стоило беспокоиться!

Интересно, возможна ли смерть от неблагодарности?

Всенощная в церкви св. Мэри, Ротли

Иней так густо прихватил деревенский луг, что трава стала мелодичной: мы прозвякиваем, протренькиваем весь путь от старой мельницы Шеттоков до норманнской церквушки. Внутри тесно, скамейки заняты, воздух спертый, влажный, винный. Пьяницы, появляющиеся в церкви раз в году, должны бы вызывать праведное возмущение у добродетельных прихожан, но я сейчас всех их люблю. Даже завидую неуклюжим стараниям алкашей вести себя смирно, их хмельной радости от того, что дошли сюда, в поисках тепла, света, капельки доброты.

Я держусь. Честное слово, держусь – до тех самых слов из “О, Вифлеем!”, на которых мои руки сами тянутся к глазам: “Молчаливые звезды охраняют Твой сон”.