Читать книгу Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов - Эмилио Сальгари - Страница 6

Угроза великого визиря произвела на христианских командиров глубокое впечатление. Им была известна храбрость и необычайная стойкость этого полководца, которому до сих пор всегда доставалась улыбка победы, несмотря на исключительную доблесть венецианцев.

Командиры христиан понимали, что нынче ночью им предстоит выдержать неистовый штурм, не идущий ни в какое сравнение с тем, что было раньше, и сознавали свою слабость после того, как мины сильно разрушили стены города и бастионы. А потому, посоветовавшись с губернатором, быстро заняли диспозицию, необходимую, чтобы отразить огромную опасность, которая угрожала городу.

Сторожевые посты были удвоены, особенно на башнях, защищающих глубокие рвы, хотя рвы уже настолько были засыпаны обломками, что вряд ли могли служить заслоном. А кулеврины расставили по наиболее высоким точкам, чтобы расстреливать неприятеля картечью.

Жителей города предупредили о готовящемся штурме, и они знали, что, если туркам удастся прорваться за стены, турецкие сабли никого не минуют. И все-таки, несмотря ни на что, ослабленные голодом люди с готовностью пришли укреплять наиболее пострадавшие от мин бастионы обломками собственных домов, тоже разрушенных почти до основания.

Все были охвачены сильной тревогой, ибо инстинктивно чувствовали, что конец Фамагусты близок и предстоит ужасная битва на уничтожение.

Турецкое войско в двадцать раз превосходило осажденных численностью и было уверено в своей несокрушимой силе и непобедимой мощи артиллерии. Турки устали от долгой изматывающей осады и собирались предпринять одну из мощнейших атак, которой ничто не могло противостоять: ни твердость сердец, не знающих страха, ни отчаянная храбрость, ни несокрушимая вера.

Весь день осаждавшие вели себя спокойно, ограничиваясь единичными выстрелами из кулеврин: скорее, для пристрелки, чем с целью разрушить оборонительные сооружения осажденных. Но в самом турецком лагере наблюдалось необычное оживление.

Группы всадников курсировали от шатра великого визиря и паши к дальним флангам войска, развозя приказы; артиллерию подводили ближе к траншеям; по всей равнине по-пластунски, как змеи, расползались минеры, стараясь не попасть под залпы картечи.

Командиры христиан – Брагадино, Мартиненго, Тьеполо и албанец Маноли Спинотто – после совещания с губернатором Асторре Бальоне решили предварить наступление турок мощной бомбардировкой, чтобы не подпустить минеров и не дать туркам расставить артиллерию в наиболее выгодных местах.

И действительно, сразу после полудня все орудия, расположенные на бастионах и башнях, открыли шквальный огонь, усеивая равнину картечью и каменными ядрами, а самые ловкие из аркебузиров, прячась за парапетами и зубцами стен, состязались друг с другом, кто уничтожит больше минеров, которые подползали и подползали, укрываясь за неровностями почвы.

Оглушительная канонада продолжалась до захода солнца. Осаждавшие понесли немалые потери, включая множество разнесенных в клочья кулеврин. Затем, как только тьма сгустилась, зазвучали трубы, призывающие всех на защиту крепостных стен.

Турецкое войско широким фронтом распределялось по равнине, готовясь к штурму.

Из лагеря турок слышались звуки труб и грохот барабанов. Время от времени до венецианцев долетали устрашающие крики, зловещим эхом отдаваясь в ушах, а короткие секунды тишины заполняли вопли муэдзинов, которые ободряли сынов ислама и укрепляли в них привычный фанатизм.

– Во имя Аллаха! Крушите! Убивайте! Нет бога, кроме Аллаха, и Магомет – пророк его!

Христиане сосредоточили силы обороны на бастионе Сан-Марко, ибо знали, что это место – ключ к Фамагусте и главный удар неприятеля придется именно сюда.

Лучшие командиры, и среди них Темпеста, стянули сюда свои отряды и разместили на бастионе двадцать самых крепких и надежных кулеврин.

Кулевринами управляли по большей части венецианские моряки, признанные непревзойденными мастерами своего дела. Огонь из этих орудий должен был проделать большие бреши в турецких колоннах, которые наступали плотными рядами, открыто бросая вызов смерти.

Осажденные отстреливались и с башен, целясь в основном в кавалеристов, которые скакали во всех направлениях, пытаясь полностью окружить крепость, чтобы все, кто попытается ее покинуть, напоролись на их острые сабли.

Как только все открыли огонь, по бастиону вскарабкался Эль-Кадур и подбежал к Капитану Темпесте. Он покинул лагерь, как только началась атака.

– Синьора, – сказал он дрожащим голосом, глядя на нее с величайшей тревогой. – Смертный час Фамагусты вот-вот пробьет. Если не произойдет чуда, завтра утром город будет в руках неверных.

– Мы все готовы умереть, – с покорностью ответила герцогиня. – А что синьор Л’Юссьер?

– Да спасет его Господь. У вас еще есть время бежать. Если вы накроетесь моим арабским плащом, то в суматохе сможете пройти незамеченной.

– Я воин Креста, Эль-Кадур, я солдат Креста, – с гордостью ответила герцогиня. – Я не могу лишить Фамагусту своей шпаги, мне не позволяет мой долг.

– Подумай, синьора, ведь может случиться, что завтра ты умрешь. Я знаю: великий визирь приказал не щадить никого.

– Мы сумеем умереть, как подобает тем, кто силен духом, – сказала герцогиня, сдержав вздох. – Если всем нам на роду написано умереть во время этой памятной осады, значит такова наша судьба.

– Так ты не хочешь уходить, синьора?

– Это невозможно. Капитан Темпеста не может обесчестить себя перед лицом христианского мира.

– Ладно, госпожа, – взволнованно произнес араб. – Тогда и я умру рядом с тобой.

И прошептал про себя:

– Смерть сотрет все, и бедный раб уснет спокойно.

Тем временем разразилась ужасающая канонада. Двести турецких кулеврин, считавшихся лучшей артиллерией, тоже открыли огонь, с неслыханной силой обрушив его на башни и бастионы, и без того наполовину разрушенные во время долгой осады.

Множество железных и каменных ядер долбили защитные сооружения, убивая людей, слышались непрерывные мушкетные выстрелы. Погруженная во мрак равнина казалась огненным морем, и стоял такой грохот, что бастионы дрожали, давали трещины и обрушивались вниз во рвы.

Венецианские воины, хотя и были подавлены такой шквальной кровавой атакой, не теряли мужества и держались стойко, спокойно воспринимая ужасающие вопли, несущиеся с поля. Бесчисленные орды турок, наступая, завывали, как мириады и мириады голодных волков, жаждущих человечины.

Все жители крепости, способные держать оружие, охваченные яростью, выбежали на бастионы: кто с пикой, кто с алебардой, кто с мечом или палицей. Женщины и дети с криками и плачем укрылись в соборе, под дождем падающих бомб, разрушавших последние дома, будто там, внутри храма, предсмертное рычание Льва Венецианской республики могло остановить почитателей Полумесяца и Магомета.

Над Фамагустой стоял немыслимый грохот. Под натиском неприятельской артиллерии с треском рушились крепостные башни, падали стены, погребая под собой защитников, во все стороны разлетались осколки огромных каменных ядер, убивая и воинов, и женщин, и детей.

Губернатор города Асторре Бальоне безучастно наблюдал это смертоубийство, опершись на меч и с невыразимой тоской ожидая последней атаки.

Он стоял в окружении своих капитанов и спокойным голосом отдавал приказы, уже смирившийся с тем, что длинная лента его судьбы сейчас оборвется, и готовый встретить смерть.

Он понимал, что, даже если ему и удастся выйти живым из этой схватки, визирь его все равно не пощадит. А потому он бесстрашно глядел в глаза опасности, которая подстерегала его со всех сторон, и, бесспорно, являл собой пример, достойный восхищения.

Тем временем турецкие орды, поддержанные ударами своей сильной артиллерии, крушившей стены Фамагусты, неустрашимо наступали под непрерывные вопли муэдзинов:

– Убивайте! Уничтожайте! Так велят вам пророк и Аллах!

В первых рядах атакующих, все больше распространяясь по равнине, шли янычары, жестокие и безжалостные воины. Они вели за собой албанцев и отряды рекрутов из аравийских пустынь и Малой Азии.

Минеры, продвигавшиеся впереди всего войска, не теряли времени. Пользуясь темнотой и неразберихой, они с отчаянной храбростью подползали под башни бастионов и, не думая о том, что могут взорваться сами, взметали взрывами тучи пыли, чтобы пробить бреши, в которые могла бы устремиться пехота.

Особым их вниманием пользовался бастион Сан-Марко, они норовили взорвать его со всех сторон. Ужасающий грохот слышался непрерывно, со стен рушилась облицовка, в куски разлетались зубцы.

Однако, несмотря ни на что, сыны Венецианской лагуны и скалистых гор Далмации не прекращали огонь, безжалостно выкашивая солидную часть колонн неверных и усеивая равнину трупами и ранеными.

Под дождем из каменных осколков, взлетавших в воздух при взрывах, когда от сотрясения камни буквально уходили из-под ног, в грохочущей буре из стенобитных ядер, кусков железа, пуль и огненных стрел, пущенных из арбалетов азиатской пехоты, бесстрашные бойцы, взявшись за щиты, готовились отразить натиск турецких сабель.

Грохот усиливался с каждой минутой. Неистовым воплям мусульман отвечали рыдания и молитвы женщин и крики детей. В воздухе, напоенном дымом и пылью, в грохоте пушечных выстрелов звучали колокола, созывавшие всех жителей, которые еще оставались в развалинах пылающих домов.

Орды варваров наступали, медленно, неотвратимо и мощно распространяясь по равнине. Безудержным приливом они тысячами и тысячами карабкались на эскарпы, а рвущиеся повсюду мины вспыхивали в темноте кровавыми огнями и сразу гасли.

– Аллах! За пророка! Смерть гяурам! – ревели сто тысяч голосов, перекрывая грохот артиллерии.

Янычары уже добрались до бастиона Сан-Марко и приготовились его штурмовать, когда темноту вдруг разорвала ослепительная вспышка и раздался ужасающей силы взрыв. Видимо, кусок раскаленного камня или огненная стрела попала на неразорвавшуюся мину, и она грохнула, расколов стену пополам.

В воздух взлетела туча обломков, убившая и ранившая множество янычар и смешавшая их ряды. Часть осколков обрушилась на бастион, где находились венецианцы. Капитан Темпеста стоял возле одного из уцелевших зубцов, готовый во главе своего отряда вступить с захватчиками в рукопашный бой, но тут крупный осколок попал ему в правый бок кирасы, и он упал.

Эль-Кадур был рядом и, увидев, что его госпожа, словно сраженная молнией, выронила щит и меч и упала на землю, подбежал к ней с криком тревоги и отчаяния:

– Они убили его! Они убили его!

Его голос потонул в угрожающих воплях, заглушивших даже канонаду. Янычары с пронзительным визгом ринулись на штурм, и заняться несчастной герцогиней было некому. Перпиньяно с мечом в руках бился во главе своего отряда.

Вне себя, Эль-Кадур схватил свою хозяйку в охапку, прижал ее к груди и бросился с бастиона в город, не обращая внимания на пули и осколки камней, летевшие со всех сторон.

Куда он бежал? Он один знал куда.

Пробежав метров пятьсот-шестьсот вдоль внутренней стены, он остановился под одной из старых городских башен, уже изрядно поврежденной минами. Повсюду высились груды обломков, а с вершины башни стреляли две кулеврины.

Эль-Кадур схватил свою хозяйку в охапку, прижал ее к груди и бросился с бастиона в город…

Эль-Кадур вскарабкался на одну из этих внезапно образовавшихся горок, которая увеличивалась с каждым взрывом, и пролез в тесный лаз, некогда, наверное, служивший входом в каземат.

Он двигался на ощупь, прижимая к себе юную герцогиню, и наконец осторожно положил ее на землю.

– Даже если Фамагуста падет нынче ночью, никто не найдет тело моей госпожи, – прошептал он.

Нашарив в темноте свою сумку, он вытащил огниво и кусочек трута и высек несколько искр, пока не загорелся слабый огонек.

– Они ничего не унесли из каземата, – сказал он. – Здесь найдется все необходимое.

В углу громоздились сваленные в беспорядке ящики, бочонки и прочая утварь. Он порылся в этой куче и вытащил оттуда светильник, который сразу и зажег.

Они оказались в подвальном помещении, служившем, по всей видимости, гарнизону соседнего бастиона складом. Помимо ящиков с оружием и боеприпасами, здесь были сложены матрасы, одеяла и джары – глиняные кувшины с двумя ручками, где обычно держали масло или вино, а теперь и оливки, составлявшие почти единственное питание осажденных.

Не обращая внимания на то, что у него над самой головой стреляет кулеврина и каждый выстрел оглушительным эхом отдается в каземате, араб воткнул светильник в трещину в полу и бережно переложил герцогиню на матрас.

– Не может быть, чтобы она умерла, – сдерживая слезы, бормотал Эль-Кадур. – Не может умереть женщина такой красоты и такой доблести.

Он откинул плащ девушки и внимательно осмотрел кирасу. Справа виднелась глубокая впадина с дырой посередине, откуда сочилась кровь. Осколок камня или металла, летевший с огромной скоростью, пробил даже сталь. С превеликой осторожностью расшнуровав кирасу, он сразу увидел под правым плечом девушки глубокую рану, из которой обильно текла кровь.

– Ну, если в теле нет осколков, моя госпожа выживет, – прошептал араб. – Но какой же силы был удар…

Он разорвал легкий шерстяной плащ герцогини на бинты, осмотрел кувшины и, найдя среди них один с оливковым маслом, окунул в масло бинт. Потом аккуратно перетянул рану промасленным бинтом, чтобы остановить кровь, и несколько раз изо всей силы дунул в лицо девушки, пытаясь привести ее в чувство.

– Это ты, мой верный Эль-Кадур? – вдруг сказала она, пристально вглядываясь в араба.

Голос ее был еле слышен, а лицо – бледно как полотно.

– Жива! Моя госпожа жива! – воскликнул араб. – А я думал, ты умерла, госпожа.

– А что произошло, Эль-Кадур? – снова заговорила она. – Я ничего не помню… Где мы?.. Что за стрельба над головой? Ты не слышишь этот грохот, от которого у меня раскалывается голова?

– Мы в каземате, синьора, и нам не страшны ни пули, ни турки.

– Турки! – вскричала она, приподнимаясь и пытаясь сесть, и глаза ее вспыхнули огнем. – Турки! Фамагуста пала?

– Пока еще нет, синьора.

– А я валяюсь здесь, когда другие идут на смерть?..

– Ты ранена…

– Верно… Вот здесь очень больно. Меня ранили мечом или пулей? Я совсем ничего не помню.

– Кусок камня пробил твою кирасу.

– Боже мой, ну и грохот!

– Турки снова пошли в атаку.

Герцогиня еще больше побледнела.

– Город сдали? – с тревогой спросила она.

– Не знаю, синьора, но мне в это не верится. Я все время слышу выстрелы кулеврин с бастиона Сан-Марко.

– Эль-Кадур, пойди посмотри, что там происходит.

– А как же ты? Как я могу оставить тебя одну?

– Ты нужнее там, на бастионе, чем здесь.

– Я не решусь, госпожа, оставить тебя.

– Иди, – властно повторила герцогиня, – иначе я встану и сама выйду из укрытия, пусть даже и умру по дороге. Сейчас ужасный момент, все воины Креста сражаются, а ты отрекся от пророка и стал таким же христианином, как и я. Иди, Эль-Кадур, я этого желаю, и убивай неверных, убивай врагов нашей религии.

Араб опустил голову, в нерешительности посмотрел на нее повлажневшими глазами, потом вытащил из ножен ятаган и бросился из каземата, бормоча на ходу:

– Да поможет мне бог христиан спасти мою госпожу!