Читать книгу Капитан Темпеста. Дамасский Лев. Дочери фараонов - Эмилио Сальгари - Страница 9

В следующий миг лейтенант Капитана Темпесты, отвалив еще один тяжелый камень, пролез в каземат.

При свете факела стало ясно, что юноше сильно досталось.

Голова его была повязана каким-то лоскутом, почерневшим от крови и пороха, кольчуга изодрана в клочья, от сапог остались одни лохмотья, а от меча – обломок в три пальца длиной, окровавленный до самой рукояти.

За эти двенадцать или пятнадцать часов боя лицо его так осунулось, словно он неделю голодал.

– Это вы, синьор! – воскликнул араб. – Господи, на кого вы похожи!

– А Капитан? – озабоченно спросил лейтенант.

– Спит. Не будем его будить, синьор Перпиньяно. Ему очень нужно как следует отдохнуть. Взгляните на него.

Лейтенант собрался подойти, но тут герцогиня, разбуженная шумом, открыла глаза.

– Перпиньяно! – радостно воскликнула она, всплеснув руками. – Как вам удалось живым уйти от турок?

– Чудом, Капитан Темпеста, – отвечал венецианец. – Если бы они меня нашли, вы бы меня здесь не увидели. Но нескольким беглецам удалось спрятаться в развалинах, а всех остальных зарезали. Проклятый Мустафа никого не пощадил.

– Никого! – Голос герцогини сорвался от ужаса и тоски. – Даже командиров?

– Даже командиров, – отвечал лейтенант, с трудом сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. – Этот мерзавец-визирь собственноручно отрезал правое ухо и отрубил руку доблестному Брагадино, а потом велел на глазах у янычар содрать с него кожу. С живого.

– Какая гнусность! Какой позор!

– А потом велел отрубить головы Асторре Бальоне и Мантиненго, изрубить на куски Тьеполо и Маноле Спилотто и бросить их тела на съедение собакам.

– Боже мой! – вскрикнула герцогиня и закрыла глаза руками, словно стараясь отогнать страшное видение.

– А остальные, синьор лейтенант? – спросил Эль-Кадур.

– Убиты все. Мустафа помиловал только женщин и детей, которых увезут в Константинополь в рабство.

– Значит, конец Льву Святого Марка? – простонала герцогиня.

– Знамя Адриатической республики больше никогда не взовьется над Кипром.

– Неужели никто не попытается поквитаться за такое сокрушительное поражение?

– Настанет день, Капитан Темпеста, и корабли Венецианской республики отплатят этим азиатским тиграм по заслугам. Венецианские галеры еще зальют Архипелаг турецкой кровью, будьте спокойны. Светлейшая республика смоет с себя позор, и Селим Второй ответит за неслыханные зверства своего великого визиря.

– Но Фамагуста превратилась в кладбище.

– В ужасающее кладбище, Капитан Темпеста, – отвечал венецианец с глубоким волнением в голосе. – Улицы завалены трупами, а на разрушенных стенах устроили страшную выставку голов тех, кто жил в городе и храбро его защищал.

– А вам-то как удалось избежать турецких сабель?

– Я уже сказал, по чистой случайности, просто чудом. Когда все было кончено и янычары ворвались на бастионы, которые уже никто не защищал, я побежал за теми немногими уцелевшими, кто бился за ротонду бастиона Сан-Марко. Я бежал как сумасшедший, не зная, где смогу найти убежище, и уже считал, что погиб, как вдруг из развалин дома послышался голос:

– Эй, парень, сюда!

Сквозь засыпанную мусором и камнями оконную решетку я разглядел двоих людей, отчаянно махавших мне руками. Это было спасение. Они отодвинули засовы и впустили меня, вернее, втащили, потому что от ран и усталости я уже не стоял на ногах.

– А кто были эти благородные люди? – спросила герцогиня.

– Двое моряков венецианского флота, они сюда прибыли вместе с подкреплением под командованием Мартиненго: старший помощник капитана и марсовой.

– Где они теперь?

– Прячутся в темном погребе. Закрылись на засовы и привалили ко входу несколько камней, чтобы турки его не нашли.

– А как вы узнали, что я здесь? – спросила герцогиня.

– Это я ему сказал, – отозвался Эль-Кадур.

– А я в суматохе боя совсем забыл номер каземата.

– Почему же эти двое моряков не пришли вместе с вами?

– Они не решились, капитан. И потом, они боялись, что это убежище уже заняли янычары Мустафы.

– До погреба далеко?

– Шагов триста.

– Эти люди могли бы нам очень пригодиться, синьор Перпиньяно.

– Я тоже так думаю, герцогиня, – ответил венецианец, наверное впервые поименовав ее настоящим титулом знатной дамы.

Девушка несколько секунд помолчала, словно что-то обдумывая, потом, обернувшись к арабу, который все время неподвижно стоял рядом, резко спросила:

– Ты все-таки решился?

– Да, госпожа, – отвечал сын пустыни. – Только этот человек может нам помочь.

– А если ты ошибаешься?

– Дамасский Лев сюда не явится, синьора. У Эль-Кадура есть пистолет и ятаган, и он умеет с ними обращаться лучше, чем янычары Мустафы.

Герцогиня обернулась к венецианцу, который застыл от удивления и никак не мог сообразить, при чем тут турок, которого выбили из седла перед стенами Фамагусты.

– Вы полагаете, синьор Перпиньяно, побег возможен и турки его не заметят?

– Нет, синьора, – отвечал лейтенант. – Город наводнен янычарами, все еще жаждущими христианской крови, а за стенами не меньше пятидесяти тысяч азиатов стоят на страже и следят, чтобы никто не вышел из города.

– Ступай, Эль-Кадур, – сказала герцогиня. – Наша последняя надежда в руках Дамасского Льва.

Араб загасил фитиль пистолета, удостоверился, что ятаган легко скользит в кожаных ножнах, украшенных серебряными пластинками, одним движением нахлобучил капюшон с кистями по краям и закутался в свой широкий шерстяной плащ.

– Повинуюсь, госпожа.

Он пошел к лазу, опустив голову и спрятав лицо под капюшоном, но вдруг резко обернулся, горящими глазами пристально посмотрел на герцогиню и сказал с глубокой грустью:

– Если я не вернусь и моя голова останется в руках турок, я желаю тебе, синьора, отыскать виконта Л’Юссьера и вернуть себе утраченное счастье.

Последние слова заглушило рыдание.

Герцогиня д’Эболи села и протянула арабу руку.

Дикий сын пустыни подошел к импровизированному ложу, встал на колено и запечатлел на белой руке девушки долгий поцелуй. Ей показалось, к ее коже приложили раскаленное железо.

– Иди, мой добрый Эль-Кадур, – со вздохом произнесла она.

Араб рывком встал, глаза его горели.

– Или Дамасский Лев тебя спасет, или я его убью, – решительно заявил он.

Быстро отодвинув камень у входа, он выскользнул в щель, как дикий зверь из норы. Герцогиня грустно прошептала:

– Бедный Эль-Кадур! Какая верность и какая мука живут в твоем сердце!

Араб быстро сбежал вниз по огромной куче мусора и обломков, покрывшей основание башни, и пошел на свет костров импровизированного лагеря, который турки разбили в центре города.

Улицы Фамагусты погрузились во тьму. Теперь турки были уверены в своей безопасности: ведь они перебили не только гарнизон, но и всех жителей, способных держать в руках оружие.

Глаза Эль-Кадура без труда различали в темноте горы непогребенных трупов, которых с жадностью пожирали стаи собак, изголодавшихся за долгие месяцы осады.

Несколько раз Эль-Кадуру удалось отбиться от атак одичавших псов, которые были словно бешеные, причем некоторые нападали так свирепо, что пришлось пустить в ход ятаган. Он быстро добрался до широкой площади перед церковью Святого Марка, точной копией знаменитого венецианского собора, только поскромнее и поменьше.

Возле костров расположились биваком человек сто вооруженных до зубов янычар. Они курили, болтали, а по углам площади и перед домами, чудом уцелевшими после шквального огня мусульманской артиллерии, стояли часовые.

На ступенях церкви сидел албанец. Заметив араба, он наставил на него мушкет с зажженным фитилем и спросил:

– Ты кто и куда идешь?

– Ты же прекрасно видишь, что я араб, а не христианин, – ответил тот. – Я солдат паши Хусейна.

– А что тебе здесь надо?

– Мне надо передать срочный приказ Дамасскому Льву. Можешь сказать, где он расположился?

– Кто тебя послал?

– Мой паша.

– Я не знаю, Мулей-эль-Кадель, может, уже спит.

– Но еще нет и девяти.

– Он пока не оправился от раны. Но я тебя пропущу. Он расположился в одном из этих домов.

Часовой загасил фитиль своей аркебузы[6], закинул оружие за плечо и направился к маленькому, невзрачному домику со стенами, изрытыми снарядами и бомбами мусульман. Перед домом дежурили двое чернокожих рабов геркулесового телосложения и две огромные арабские собаки.

– Разбудите вашего хозяина, если он уже отдыхает, – сказал албанец двум часовым. – Здесь посланец паши Хусейна, он хочет с ним поговорить.

– Хозяин еще не спит, – ответил один из рабов, подозрительно взглянув на араба.

– Тогда иди предупреди его. С пашой шутки плохи, да к тому же он водит дружбу с великим визирем.

Один из рабов вошел в дом, а второй остался на пороге вместе с псами. Немного погодя первый вышел и сказал арабу:

– Иди за мной, господин тебя ждет.

Эль-Кадур сжал под плащом рукоять ятагана и решительно шагнул в дом, готовый на все, даже убить сына могущественного паши Дамаска в случае опасности.

Турок ждал его в одной из комнат первого этажа, очень скромно обставленной и освещенной всего одним факелом, вставленным в оплетенную глиняную бутыль. Он был бледен, рана еще не полностью зажила, но все равно он был неотразимо красив – с огромными черными глазами, достойными озарить лицо любой из гурий магометанского рая, и изящно закрученными усиками.

Хотя он еще не оправился от раны, на нем была сверкающая стальная кольчуга, перетянутая на бедрах голубой перевязью, на которой висели сабля и богато убранный ятаган с золотой рукоятью, украшенной бирюзой.

– Кто ты такой? – спросил он араба, сделав рабу знак удалиться.

– Мое имя ни о чем тебе не скажет, – ответил араб. – Меня зовут Эль-Кадур.

– Мне кажется, я тебя уже где-то видел.

– Возможно.

– Тебя послал Хусейн-паша?

– Нет, я соврал.

Мулей-эль-Кадель отступил на два шага, быстро схватившись за рукоять сабли, но не вытащил ее из ножен.

Эль-Кадур жестом успокоил его и быстро проговорил:

– Не думай, что я пришел сюда посягнуть на твою жизнь.

– Тогда почему ты солгал?

– Потому что иначе ты бы меня не принял.

– Что же заставило тебя воспользоваться именем паши Хусейна? Кто тебя послал?

– Женщина, которой ты обязан жизнью, – со значением ответил Эль-Кадур.

– Женщина?! – удивленно вскрикнул турок.

– Вернее, благородная дама-христианка, принадлежащая к высшей итальянской знати.

– И я обязан ей жизнью?

– Да, Мулей-эль-Кадель.

– Да ты сошел с ума. Я никогда не был знаком ни с одной итальянской аристократкой, и ни одна женщина никогда не спасала мне жизнь. Дамасский Лев способен спасти себя сам, не прибегая ни к чьей помощи.

– Ты заблуждаешься, Мулей-эль-Кадель, – спокойно сказал араб. – Если бы не великодушие этой женщины, не бывать тебе при штурме Фамагусты. Ведь твоя рана еще не зажила.

– Да о ком ты говоришь? О том юном капитане, что выбил меня из седла?

– Да, о Капитане Темпесте.

– Объяснись.

– Это итальянская аристократка, она даровала тебе жизнь, хотя имела полное право тебя добить.

– Да что ты такое говоришь! – воскликнул турок, сначала залившись краской, а потом побледнев. – Тот капитан, что сражался, как бог войны, – женщина?! Нет! Не может быть! Женщина не могла победить и выбить из седла Дамасского Льва!

– Это была герцогиня д’Эболи, известная среди христиан под именем Капитан Темпеста, – сказал Эль-Кадур.

Мулей-эль-Кадель был настолько поражен, что на какое-то время потерял дар речи.

– Женщина! – с болью вырвалось у него. – Дамасский Лев обесчещен, и теперь ему остается только сломать свою саблю.

– Нет, такой храбрый воин, как ты, не может сломать самый доблестный клинок турецкого войска. Женщина, что одержала над тобой победу, – дочь самого знаменитого фехтовальщика, которым гордится Неаполь.

– Но ведь это не он меня сразил, – почти с рыданием в голосе ответил турок. – Меня выбила из седла женщина! Честь Дамасского Льва теперь утрачена навсегда!

– Та, что победила тебя, – благородная дама, Мулей-эль-Кадель!

– Она станет меня презирать.

– Нет, потому что теперь твоя противница по поединку взывает к великодушию Дамасского Льва.

В глазах турка сверкнул огонь.

– Моя противница нуждается во мне? Разве Капитан Темпеста не погиб?

– Он жив, но ранен каменным ядром.

– Где он? Я хочу его видеть! – крикнул Мулей-эль-Кадель.

– Чтобы убить? Моя госпожа – христианка.

– А кто же ты?

– Я ее верный раб.

– Это герцогиня послала тебя ко мне?

– Да.

– Чтобы просить меня помочь ей бежать из Фамагусты?

– И не только об этом.

– А в твое отсутствие ей не угрожает никакая опасность?

– Думаю, нет. Она в надежном убежище, и потом, она не одна.

– Кто ее охраняет?

– Ее лейтенант.

Мулей-эль-Кадель снял со стула длинный плащ из темной шерсти, взял со стола два длинноствольных пистолета с рукоятями, украшенными серебром и перламутром, и сказал арабу:

– Веди меня к твоей госпоже.

Эль-Кадур взглянул на него с недоверием:

– А ты обещаешь, что не выдашь ее?

Щеки турка вспыхнули.

– Ты что, не доверяешь мне? – возмущенно вскинулся он. Потом, помолчав, снова заговорил: – Ты прав, она христианка, а я турок, враг христиан, но знай, я не одобряю жестокостей великого визиря. Его зверства навсегда обесчестили оттоманское войско. Ты араб, и я не знаю, христианин ты или приверженец пророка, но ты должен знать Коран и знать, что турки не клянутся на своей священной книге, в отличие от той, что причудливо написана блестящим пером архангела Гавриила. Эта книга обязательно найдется у кого-нибудь из муэдзинов, и я готов торжественно поклясться на ней в твоем присутствии, что спасу твою госпожу, которой обязан жизнью. Хочешь?

– Нет, господин, – ответил араб. – Я верю тебе и без клятвы. Я знал, Дамасский Лев будет не менее великодушен, чем герцогиня д’Эболи, моя госпожа.

– Где она?

– В одном из казематов.

– Ранена тяжело?

– Нет.

– У вас там, в каземате, есть еда?

– Только кипрское вино и оливки.

Мулей-эль-Кадель хлопнул в ладоши, и на пороге тотчас появились два черных раба.

Он обменялся с ними несколькими словами на неизвестном Эль-Кадуру языке и обратился к арабу:

– Иди за мной, они нас догонят.

Они вышли из дома и миновали площадь. Никто из часовых не посмел их остановить. Словно двое воинов, получивших задание патрулировать площадь вдоль внутренней стены, они медленно двинулись к башне.

Едва они отошли от площади шагов на триста-четыреста, как их догнали двое негров с арабскими догами на поводках. Негры несли огромные корзины.

Их попытался остановить отряд янычар, рыскавших среди развалин в надежде найти оставшихся в живых христиан.

– Пошли вон отсюда, или я прикажу выпороть вас, как собак! – крикнул Мулей-эль-Кадель. – Дайте дорогу Дамасскому Льву! Вам что, мало резни?

Никто не осмелился перечить сыну могущественного паши, и янычары пустились бежать, освободив дорогу.

Прежде всего Мулей-эль-Кадель удостоверился, что возле башни никого нет, потом двинулся через развалины за Эль-Кадуром. Рабы и собаки шли следом.

Он опустился на одно колено и пристально взглянул в глаза герцогини черными, как ночь, глазами.

Едва оказавшись в каземате, освещенном факелом, турок сбросил плащ и, обменявшись учтивым приветствием с Перпиньяно, быстро подошел к ложу, на котором лежала герцогиня. Она не спала.

– Женщина, которая меня победила? – воскликнул он с волнением. – Я вас узнал, синьора!

Он опустился на одно колено, совсем как европейский аристократ, и пристально взглянул в глаза герцогини черными, как ночь, глазами.

– Синьора, – произнес он с благородным почтением, – пред вами не враг, пред вами друг, которому судьба дала возможность восхититься вашим необычайным мужеством и который не испытывает ни малейшего разочарования оттого, что был побежден такой женщиной, как вы. Приказывайте. Дамасский Лев готов спасти вас и оплатить свой долг перед вами.