Читать книгу Спальня, в которой ты есть - Эмма Марс - Страница 7

Соединенные священной связью татуировок. Сейчас мы с Луи были такими, и с каждым днем эта чувственная связь между нами становилась все крепче. Да, для того чтобы закрепить наш союз, я предпочла кольцу этот несмываемый рисунок чернилами. Насколько я помню, обручальные кольца не очень-то мне помогали…

Кстати, интересно, а Дэвид снова использует обручальное кольцо Гортензии? То самое, что было предназначено мне, наверняка появилось уже на пальце Алисы. Чтобы проверить свою теорию, я пролистала не один глянцевый журнал в поисках фотографии, где бы Алиса не прятала левую руку. Когда мне все-таки удалось сделать это, я убедилась, что на безымянном пальце блондинки ничего нет. Странно. Может, он просто хочет надеть это пресловутое кольцо ей на палец во время какой-нибудь более важной и официальной церемонии, чем их представление перед камерами? Когда будет много всяких журналистов, конечно?

В тот вечер, когда у нас с Луи проходило анонимное свидание, я долго не решалась заговорить с ним по поводу того странного несоответствия, найденного месье Шурманомом. Полная нелепица, глупость… о которой я, однако, беспрестанно думала. За два дня до его дня рождения заговорить на эту тему было так просто… и так заманчиво. И я глупо поддалась этому желанию. Любопытство губит нас, видите ли, если не делает безумцами.

– Май 1968… По меньшей мере, необычная дата рождения, – произнесла я нарочито рассеяно, как бы вскользь.

Практически каждый год пресса предсказывала социальные волнения, и политики, и профсоюзные деятели много говорили о последствиях, которые могли породить протестные движения. Луи смотрел новости одним глазом, но был сосредоточен на глянцевом журнале об искусстве, который держал в руках.

– Ну… Я думаю, что в 1968 году на свет появилось несколько сотен тысяч детей, из которых десятки родились в мае. Я не единственный.

– Точно… но не думаю, что все могут похвастаться такими пикантными историями своего рождения.

18 мая 1968 года, к этому дню забастовки шли уже третью неделю и на заправочных станциях не оставалось ни капли горючего. В машине не было бензина, такси не ездило, и Андре Барле пришлось позаимствовать трехколесный велосипед, на котором развозили газеты, которые он издавал, и доставить таким образом в срочном порядке Гортензию в больницу. И в этой же карете сорок восемь часов спустя он отвез обратно домой жену и ребенка, сопровождаемый удивленными взглядами прохожих, маршировавших по улицам города. Зрелище было настолько забавным, что соседи достали фотоаппарат, дабы запечатлеть такую сцену. Эпизод навсегда сохранился в семейных архивах как один из самых ярких. Эту фотографию доставали во время всех длинных и скучных обедов, чтобы хоть как-то поразвлечь собравшихся.

– Может, и хорошо, что случай был редким, – постарался он уклониться от прямого ответа.

– Посмотри, например, на Дэвида… – настаивала я.

– И что?

– Думаю, что никто не вспомнит о смешных подробностях при родах в январе 1969.

Он не реагировал, и я решила начать еще раз.

– Наверное, это был самый обычный месяц, январь 1969 года. Особенно пятое число, ровно через четыре дня после Нового года.

Не отрываясь от чтения, он очень спокойно поправил меня:

– Январь 1970-го. Не 69-го. Дэвид родился пятого января 1970 года, – настойчиво повторил Луи, и в его голосе я услышала металлические нотки.

Он делал вид, что читает, но я обратила внимание на то, что, когда он произносил эти слова, его взгляд неподвижно застыл, уставившись в пустоту.

– 69-го, ты уверен? – я старалась не выдать в голосе своих эмоций.

– Да, Дэвид родился 5 января 1970 года. Я отлично знаю дату рождения собственного брата.

Его тон смог убедить меня лишь наполовину. Да, конечно, в принципе это было неоспоримо. Дискуссии ни к чему бы не привели. Я прекрасно видела, что ничего не добьюсь сейчас.

– Да, но, в конце концов, 69-й, 70-й… почти одно и то же… – сказала я.

– Не совсем.

Он встал, бросил журнал на маленький столик и, не давая мне шанса вновь вернуться к начатому разговору, вдруг неожиданно шутливо добавил:

– Скажите-ка мне лучше, мадемуазель историк, вы не знаете, где может лежать «Сто раз на дню»?

Этот вопрос застал меня врасплох, что, по всей вероятности, и было целью Луи, и я не нашла ничего лучшего, чем ответить:

– В нашей спальне, разве нет?

– По правде говоря, нет. Я только что искал дневник, но не нашел нигде в нашем доме.

Я все еще не привыкла к последнему слову, которым он называл этот роскошный дворец, в котором мы теперь жили. Дом. Спящая красавица, наверное, тоже говорила о своем замке: «Ну же, ребята, давайте возвращайтесь уже с охоты на дракона домой».

Из небольшого, закрытого, но очень комфортного и уютного пространства, где каждый уголок был наполнен воспоминаниями о тех сладких моментах, которые мы там пережили, мы переехали в огромный дом, у которого тоже, безусловно, имелась душа, но все же здесь слишком долго никто не жил. Слишком долго.

– А… после нашего отъезда из «Шарма» нельзя сказать, что ты очень уж им занималась?

Я не очень люблю, когда меня в чем-либо упрекают, однако таким был наш уговор и я о нем прекрасно помнила.

– Да, конечно. Как раз припоминаю, не забыла ли я его в одной из комнат?

– Хорошо… пойду поищу.

– Прекрасно, – сказала я. – Ну а пока ищем, может, воспользуемся запасными листочками, которые можно будет туда просто вложить? Если хочешь, конечно.

– О'кей. В конце концов, я думал, что это ты туда хочешь писать?

На самом деле, мы не устанавливали никаких определенных правил. В этом не было необходимости. Когда мы жили вдвоем на двадцати или двадцати пяти квадратных метрах комнаты номер один, «Сто раз на дню» то и дело попадал нам в руки, мы писали туда тогда, когда одному из нас хотелось это сделать, в минуты послеобеденных сиест или когда он попадался на глаза во время редких уборок. Это не было обязанностью, мы не планировали, что и когда туда писать, каждый делал это, когда считал нужным. Случалось, мы так хотели зафиксировать какое-то событие или описать испытанное чувство, что записи накладывались одна на другую на рваных листочках нашего дневника и строчки перебивали друг друга.

– Я думал перечитать некоторые записи…

Мы очень редко делали это.

– Правда? А почему?

Он подошел ко мне, крепко обнял, так, что наши татуировки соприкоснулись, и заглянул в глаза:

– Потому что я никак не могу перестать радоваться вашим последним успехам, мадемуазель, вы растете на глазах.

Наша помолвка в Мальмезоне, а также свидание вслепую очень понравились Луи. Я могла прочитать это в его сдержанной, слегка натянутой улыбке, словно у него было что-то кислое во рту. Про себя я ликовала. Наконец-то у меня есть перед ним небольшое преимущество!

– …И я хотел лишь сравнить Эль сегодняшнюю с той, что знал вчера.

– А еще, – загадочно сказала я, – ты не видел Эль завтрашнюю!

Я слегка наклонила вправо голову, тем самым как бы случайно открыв свою шею для его поцелуев, а сама принялась нежно целовать его шею в том самом месте, где рождался розовый бутон, нарисованный опытной рукой Стефан. Я обожала целовать татуировки Луи. Мне казалось, что таким образом я питаю их живительной влагой и мотивы их оживают.

– Хм… Ты меня интригуешь.

Но вся эта небольшая игра между нами была не просто так. Сегодня, 16 мая, оставалось два дня до его дня рождения. Луи исполнялось сорок два года. В моих словах он уловил едва заметный скрытый смысл обещания.

– Надеюсь! Но ты можешь меня хоть пытать в течение этих двух дней, я ничего не расскажу! Ничего, дорогой мой.

– Всего лишь два дня? – сказал он и шутливо попытался укусить меня в затылок.

– Ай!

Подарок, приготовленный мной вместе с Исиамом, был продолжением той цветочной ночи, но вам я могу о нем рассказать. Я сняла все комнаты в «Шарме» в ночь с 18 на 19 мая и в каждой из них решила воплотить одну из мужских фантазий… Думаю, я неплохо представляла себе эротические фантазии Луи.

Но мне хотелось не только удовлетворить желания своего любовника и будущего мужа, я решила показать ему, раскрыть все возможности моих собственных желаний. Я могла удовлетворить его в полной мере лишь тогда, когда находила необходимый выплеск собственным фантазиям. Заметит ли он мой рост? Оценит ли то, как ученик постепенно выходит из тени своего учителя?

Витрина галереи Соважа показалась мне в этот вечер 18 мая достаточно темной, когда я подходила к ней под руку с Луи. На фасаде, выходящем на улицу Севинье, было размещено множество экранов унылого серого цвета, на которые прохожие смотрели с абсолютным равнодушием.

– Это и есть сенсационная выставка твоего юного протеже? Черные экраны?

– Потерпи немного…

Мы зашли внутрь, галерея Альбана Соважа показалась мне такой же шумной и приветливой, как и в первый мой визит. На бородатом лице встречавшего нас владельца галереи сверкали стекла новых модных очков, которые, однако, не смогли скрыть его лихорадочного возбуждения.

– Это будет что-то не-ве-роят-ное, друзья! Невероятное! Говорят, что даже придут представители кабинета министров. И здесь будет вся пресса. Сюда даже отправили представителей TimeMagazine во Франции.

Толпа любопытных собравшихся была еще не очень многочисленной, и, со своей стороны, я пока что не могла увидеть ничего особо примечательного на этой выставке. Внутри, на белых стенах, мониторов оказалось еще больше, чем снаружи. Они тоже были выключены. Единственное, что отличало их от собратьев, висящих на улице, это то, что над каждым висела табличка, на которой значился один из городов мира: Лондон, Токио, Сидней, Сан-Франциско, Рио-де-Жанейро, Москва, Рим, Йоханнесбург, Шанхай, Калькутта, Берлин, Стокгольм… «Трансляция происходящего в режиме реального времени через веб-камеру…» – так описывал мне свою новую выставку Дэвид Гарчи еще во время нашего новоселья. Это и было его громкой сенсацией? Туристические виды самых знаменитых мест мира? За кого он нас принимает?

– Девочки на месте? – Луи, положив руку мне на талию, указал на большой занавес, за которым угадывались очертания небольшой сцены.

– Они заканчивают краситься. Будут готовы начать минут через десять, – сообщил галерист.

– Великолепно.

– Будет спектакль? – поинтересовалась я, внезапно во мне проснулось любопытство.

– Ну, в каком-то смысле.

Луи хотелось сделать из этого сюрприз, и я его отлично понимала. Современное искусство, такое, каким он себе его представлял, в первую очередь держалось на эффекте неожиданности. Сначала нужно было ввести зрителя в некий транс всеми возможными средствами. В таком состоянии ему не оставалось ничего другого, как затуманенным рассудком пытаться сочинить какую-нибудь критику этому концептуальному творению.

– О… – На пороге галереи появилась группа людей. – Думаю, что прибыли наши новые жертвы. Начинается стрельба.

Завсегдатаи подобных выставок и вернисажей имеют удивительное чутье. Просто невероятно: как только на столах появляются первые закуски, пирожки, тарталетки, как только начинают искриться первые пузырьки шампанского в бокалах, предусмотрительно расставленных на столе, так сразу в дверях показываются они, ценители прекрасного.

– Дэвид сегодня здесь?

Разумеется, Дэвид Гарчи был звездой этой вечеринки. От него сегодня зависел успех Луи в мире искусства и, конечно же, его собственный успех.

– Если он до сих пор в том же месте, где был пять минут назад, то, значит, до сих пор не может отойти от последствий своих коктейлей с водкой и апельсиновым соком.

– Давай поищем его. Идешь?

Среди вновь прибывших гостей я заметила Ребекку Сибони, хозяйку эскортового агентства «Ночные красавицы», в котором я работала одно время. Ее светлые волосы и стройное тело, даже скорее худое, выгодно подчеркивались классическим элегантным костюмом цвета фуксии. Я оставила Луи исполнять обязанности гостеприимного хозяина и пошла поздороваться с бывшей начальницей.

– Добрый вечер, Ребекка. Сколько лет…

– В самом деле. Я рада тебя видеть, семейная жизнь тебе очень к лицу. Прекрасно выглядишь.

Ребекка сказала комплимент, осмотрев меня с ног до головы, оценив, как прекрасно сидит на мне изящное платье из китайского шелка, купленное как-то Луи по случаю, как оно выгодно подчеркивает мою тонкую талию и придает объем бедрам.

Однако за этими любезными словами я не могла не почувствовать ее досады, хоть и весьма умело замаскированной. Ведь она долгое время хотела быть спутницей Луи.

– Спасибо.

Повисла неловкая пауза, которая продлилась несколько секунд, показавшихся мне часами. Мне вспомнилось то, как фамильярно Ребекка обращалась к Луи во время одного из телефонных разговоров, пиратскую запись которого раздобыл Фред: «Мой Лу, ты же знаешь, что я здесь только для тебя. Вся полностью». И в этот вечер она снова была здесь, рядом с ним. С тех пор я много раз возвращалась к фразам, которыми они обменивались тогда, вспоминала их, прокручивала у себя в голове. Я хотела убедиться, что там не было ни малейшего намека на двусмысленность. Луи в самом начале играл в ту же игру, что и Дэвид. Потом он совершенно искренне влюбился в меня и с помощью своей старой подруги всеми силами пытался заставить меня отказаться от брака с его младшим братом. Но этому объяснению явно противоречил следующий факт, который я обнаружила: я была полной копией Авроры, девушки, которую оба брата любили в юности. С того времени… Я просто перестала терзать себя по этому поводу. Какая разница, в конце концов, если теперь я живу с единственным мужчиной, которого когда-либо по-настоящему любила?

– Ты знаешь, что они для нас приготовили? – спросила меня Ребекка.

Она указала рукой на черные экраны вокруг нас, и как будто какое-то невидимое ухо услышало этот сигнал – на экранах появилось изображение. Сначала что-то похожее на таблицу, потом размытые очертания непонятных картинок, которые при более внимательном рассмотрении оказались коллажем из изображений веб-камер со всего света. Можно было уже различить на экранах разнообразное нижнее белье, мужское и женское, разного цвета волосы на половых органах и кожу разных оттенков. Через несколько секунд вся суть выставки, ее цель, уже не вызывала сомнения: сорок половых органов, принадлежащих мужчинам и женщинам, разных возрастов, рас, комплекций, оказались представлены крупным планом на главном экране. Самым удивительным было то, что от каждого монитора тянулся кабель и общее изображение пестрой картинкой транслировалось на потолок зала. Все провода исчезали за занавесом, где пряталась небольшая сцена.

– Добрый вечер и добро пожаловать в галерею Альбана Соважа и Луи Барле…

Вот так мой мужчина триумфально вошел в самый закрытый и претенциозный мир на нашей планете, в мир современного искусства. Альбан был очень доволен всем происходящим, он, взяв микрофон, неспешно прогуливался между собравшимися гостями.

– Мы очень рады приветствовать вас здесь сегодня вечером, Луи и я, чтобы представить вашему вниманию новое произведение Дэвида Гарчи «Постоянный Секс».

Затем он несколько минут нес какую-то философско-концептуальную галиматью с таким серьезным видом, будто объявлял о помолвке английского принца с певицей R’n’B, затем сунул микрофон неизвестному артисту, возникшему из ниоткуда, бледному, как простыня. Молодой пижон схватил микрофон, повернулся спиной к зрителям и обратился к тем, чьи части тела мы видели на экранах:

– О’кей, потрогайте себя, пожалуйста. – Отточенными и синхронными движениями, как в танце, столько же рук, сколько было гениталий, начали трогать свои обнаженные тела.

– А сейчас ласкайте себя, – это уже командовал Дэвид Гарчи. И все так же синхронно принялись мастурбировать, увлеченно, вдохновенно, изо всех сил. Только сейчас я обратила внимание, что экраны с изображениями мужских и женских половых органов были расположены в определенной последовательности, они чередовались друг с другом, словно того требовали правила приличия при рассадке гостей на званом обеде.

Когда каждый из участников доходил до пика наслаждения, более или менее ярко выражая свои эмоции, кабель, идущий от этого экрана, начинал светиться. Скоро создалось такое впечатление, что мы находимся в ночном клубе, освещенном многочисленными неоновыми огнями. Я не заметила присутствия Альбана рядом, однако отчетливо слышала его голос, нашептывающий чуть ли не под ухом:

– Мы определяем уровень наслаждения каждого с помощью звуковых частот их стонов. Чем они выше, тем ярче соответствующие свет и цвет.

– Все нужно только для этого? – спросила я, несколько обескураженная безвкусицей и некоторой вульгарностью увиденного. Превратить галерею в ночной клуб, который испытывает оргазм?

– Это даже еще лучше, чем кажется… Их стоны будут также перенесены на музыку, как в одной известной программе. И все эти звуки будут транслироваться в режиме онлайн. Нужно лишь на максимум увеличить звук.

При этих словах Дэвид Гарчи начал подбадривать своих маленьких солдат удовольствия.

– Громче… громче, ребята, – по-английски взывал он к ним и повторил еще раз, но уже на французском: – Пожалуйста, громче, друзья!

Чем слышнее были стоны, тем сильнее становился рокот толпы вокруг меня. Каждый внимательно смотрел на остальных приглашенных, чтобы составить собственное мнение. Некоторые не пытались даже скрыть своего отвращения, а другие здорового смеха. Я поймала вопрошающий взгляд Ребекки и спросила ее вполголоса:

– Министр в самом деле придет посмотреть на… это?

Моя бывшая хозяйка приподняла одну бровь, такую светлую и тонкую, что она казалась практически невидимой. Из колонок, расставленных по периметру залы, раздались первые звуки прекрасной романтичной музыки, достаточно, однако, ритмичной, чтобы нам захотелось медленно и плавно под нее двигаться. Я догадалась, что эта мелодия состоит из вздохов и стонов, собранных со всего мира в режиме реального времени. Новаторство и изобретательность данного мероприятия заключались в том, что у зрителей создавалось ощущение, что они присутствуют на обыкновенной провокационной выставке. Но в этот самый момент поднялся черный занавес, и на сцене появились три танцовщицы в бикини телесного цвета, почти прозрачном, в нем они выглядели еще более волнующе и привлекательно, нежели бы были просто голыми. Несмотря на всеобщее волнение, вызванное их появлением, я тотчас же узнала метиску Саломею. Второй была Пегги, знаменитая коллега Сони, которая однажды одолжила нам свой маленький кабриолет. Ну и, конечно же, сама Соня. Все три соблазнительно покачивали бедрами, но на лицах танцовщиц было выражение, как у внезапно кем-то спугнутых невинных овечек. Все это весьма сомнительно гармонировало с мастурбирующими космополитами.

– Наверное, оказалось действительно непросто заставить девочек выглядеть более или менее благопристойно, – прошипела сквозь зубы Ребекка.

– Вы были в курсе?

– По правде говоря, нет! – воскликнула она. – Я бы никогда не дала согласия на… подобную грязь! Луи мог бы нанять любых красоток для этого маленького шоу. Каждая испорченная девчонка с горящим взором согласилась бы на такое предложение. Но не София! Только не для такой выставки!

– Соня профессиональная танцовщица, – защищала я ее. – Артистка! Не эта…

– Да я знаю, знаю!

На сцене уже начали изображать стриптиз, который начался с того, что девушки сняли с себя верхние части купальников. Соня устремила глаза куда-то вдаль, поверх голов зрителей, было очевидно, что ей не хотелось ловить на себе любопытные похотливые взгляды.

Что до Луи, Дэвида Гарчи и Альбана, то они стояли чуть поодаль, явно довольные произведенным на публику эффектом, и счастливо улыбались, как мальчишки. Гости слушали, внимательно смотрели на происходящее и пытались найти во всем какой-либо смысл. Они явно не знали, куда именно и как нужно на это смотреть, и на лицах многих было написано смущение и недовольство.

– О’кей. Я ухожу отсюда, – сказала я, решительно направившись к выходу.

Гул толпы на улице дал мне понять, что весь спектакль можно наблюдать и снаружи, на тех экранах, что были закреплены на стенах. Я только задавала себе вопрос: интересно, а звуковое сопровождение там тоже слышно?

Оказавшись на улице, я смогла в этом убедиться. Изображения трех танцовщиц сменялись видом половых актов и мастурбаций по всему свету, в прямом эфире… посреди улицы! Они совсем с ума сошли? Я заметила силуэт Луи, который, заметив, что я направилась к выходу, поспешил пойти за мной. В этот же самый момент на улице раздался вой полицейских сирен, и я увидела, как к нам на полной скорости приближаются две машины. Луи все еще был где-то в глубине зала, Альбан тоже, когда в зал вошли двое полицейских в штатском. Единственное, что выдавало в них представителей власти, – это оранжевые повязки на рукавах.

– Полиция… полиция… пропустите, пожалуйста.

Они пытались просто пройти сквозь толпу любопытных гостей, теснившихся у входа, не разгоняя их. Эта сцена показалась мне настолько нереальной, что, вместо того чтобы уйти, как я планировала несколько минут назад, я застыла посреди тротуара.

Руководил процессом тот полицейский, что был постарше, блондин с редкой, коротко подстриженной светлой бородой. Он резко задал вопрос:

– Вы ответственный за весь этот беспорядок?

– Да нет же, почему я? – ответил ему кто-то.

В это время его напарник, худой и темноволосый, фотографировал происходящее вокруг с помощью огромного фотоаппарата, висящего у него на шее.

– Я ответственный! – внезапно раздался голос Луи.

Мой мужчина шел из глубины зала настолько быстро, насколько ему это позволяли больное колено и трость. Он улыбался своей приветливой улыбкой, заготовленной специально для таких официальных случаев, улыбкой, которая мало походила на его настоящую, с милыми ямочками. Он протянул руку:

– Луи Барле. Я официальный представитель этой галереи.

– Капитан Лешер… – ответил офицер, но не пожал протянутой ему руки.

– Могу я спросить вас, капитан, чему мы обязаны таким визитом?

– Вы издеваетесь надо мной? Так вы себе представляете дружескую вечеринку? – Он указал рукой на большой экран, где как раз в этот момент можно было увидеть крупным планом два половых органа: мужской и женский. Девушка ввела себе в вагину два пальца и была недалека от оргазма.

– Послушайте, я не прошу вас понять или оценить… – напрягся Луи. – Но, между прочим, это искусство. Высокое искусство.

Тут, как нарочно, вдруг погасли все экраны: и наружные, и внешние. Вероятно, это сделал Альбан, испугавшись и решив, что пора принимать срочные меры.

Офицер окинул Луи презрительным взглядом, а потом продолжил:

– Я забыл уточнить: я представляю отдел по защите прав несовершеннолетних, и я здесь не для того, чтобы определять, искусство это или нет. Сие не в моей компетенции. Но я хочу вам сказать, дорогой месье, что выставлять посреди улицы изображения половых органов и демонстрировать половые акты в двухстах метрах от коллежа – это грубое нарушение прав ребенка. Которое карается тюремным заключением.

Последние слова неприятно удивили Луи, и он не нашелся даже, что ответить.

Помощник в это время закончил фотографировать, подошел к ним и достал из кармана своей куртки наручники. По толпе пронесся возмущенный шепот.

– Я могу наконец понять, что здесь происходит? – поинтересовался Луи.

– Все очень просто, мы отвезем вас в полицейский участок.

С этими словами темноволосый полицейский подошел к Луи и попытался надеть на него наручники.

– Подождите… Я пойду с вами. Но не думаю, что такие меры действительно необходимы.

– Я очень признателен вам, месье, однако позвольте мне здесь решать, что необходимо делать, а что нет.

Он дал знак своему напарнику, что тот может продолжать. Луи сначала инстинктивно отступил на шаг назад, но, видимо передумав, сопротивляться не стал. Полицейский ловко заломил ему руки за спину, застегнул на запястьях стальные браслеты и толкнул моего жениха к ближайшей полицейской машине.

Синий свет мигалок освещал всю улицу. Мой гнев против Луи очень быстро сменился чувством тревоги, и волна нежности к нему захлестнула меня. Я не могла примириться с мыслью, что его увозят далеко от меня, как преступника. Странные судороги сводили меня внизу живота, это было похоже на цунами. Все мое тело сопротивлялось тому, что Луи отделили от меня. То, что происходило с моим телом, наконец вывело меня из бесчувственного состояния. Я пробралась сквозь толпу незнакомцев и нашла в себе силы обратиться к полицейскому:

– Капитан!

– Вы кто? – резко зарычал бородач.

– Я его невеста.

– И что?

– Я могу спросить, кто вас предупредил?

– Простите? – он сделал вид, что не понял меня.

– Я никогда не поверю, что вы проезжали здесь по чистой случайности. Выставка только что открылась. Для того чтобы так быстро оказаться на месте, было необходимо, чтобы вас кто-то предупредил, не так ли?

«Настучал на нас», – хотела добавить я, но с трудом сдержалась. Он слегка прищурил глаза, отчего его лицо стало казаться немного злым, и коротко ответил мне:

– Родительский совет учащихся.

– Родители учеников? – удивилась я.

– В конце этой улицы находятся коллеж и лицей имени Виктора Гюго, мадемуазель. Согласно статье 227-24 Уголовного кодекса, демонстрация картинок порнографического содержания лицам, не достигшим восемнадцати лет, карается лишением свободы сроком до трех лет и штрафом в размере 75000 евро. Запрещается открывать секс-шопы и прочие заведения, предназначенные исключительно для взрослых, менее чем в двухстах метрах от учебного заведения. Таков закон.

– Но это ведь не секс-шоп! – возразила я. – А галерея искусств!

– Я хотел лишь сказать, что нужно тщательнее проверять детали, когда речь идет о такого рода искусстве.

Я готова была горячо продолжить спор и до конца отстаивать наши интересы, защищая их от обывательских предрассудков, когда почувствовала, что на плечо мне легла дружеская рука. Рука Альбана.

– Брось! – прошептал он мне на ухо. – Ты только усугубишь его положение.

– Черт побери! Не можем же мы вот так все оставить?

– Брось, говорю тебе. Лично я уже сталкивался с подобным много раз за десять лет. Он выкрутится. Не переживай.

Однако все внутри меня говорило обратное, все мои внутренности медленно наливались свинцом.

Я смотрела на Луи, которого силой запихнули на заднее сиденье государственного «Пежо», чудесная роза на шее моего мужчины исчезла за грубо захлопнувшейся дверцей автомобиля.

– Они продержат его всего день или два. Они просто хотят напугать Луи, но, уверяю, ничего плохого ему не сделают, – старался утешить меня Альбан, приводя примеры из собственного опыта. – И к тому же сейчас ты имеешь право на своего адвоката на время всего процесса.

– Адвоката? Какого адвоката?

– Зерки, – ответил он таким тоном, словно это было очевидно. – Жан-Марк Зерки. Адвокат Луи. Ты его не знаешь?

Луи довольно часто упоминал имя этого человека, когда рассказывал о своем увольнении из группы Барле, но я никогда не встречала его. А также даже не подозревала, что он в курсе всех событий, происходящих в жизни моего будущего супруга.

– Держи, Луи просил передать это тебе.

Бородатый галерист протянул мне плоский ключ, испещренный маленькими дырочками и зазубринками. Такими ключами обычно открывают сложные замки или бронированные двери.

– И что он открывает?

– Без понятия. Луи сказал, что ты знаешь.

– Но когда он успел тебе его передать?

– Только что, буквально несколько минут назад. Когда увидел, что подъезжает полиция.

– Хорошо…

Я с недоверием покосилась на ключ.

– Он также просил передать, чтобы ты позаботилась о вашем дневнике в «Шарме» и закрыла на замок все, что может быть «слишком горячим». Это он так сказал. И добавил, что ты должна понять.

Как только Луи услышал вой сирены, то сразу же понял, что может случиться с галереей и с ним, ее представителем. Он успел дать эти несколько поручений Альбану, чтобы смягчить удар. Мы – та самая пара, которая поставила во главу угла отношений сексуальность, вот с чем нам нужно быть всегда настороже. Потому что справедливость может стать оружием, которое используют против нас. Это казалось таким абсурдным. Я снова почувствовала тупую боль внизу живота.

– Эль! Эль!

Звук быстрых шагов и знакомый голос заставили меня повернуться.

Пользуясь волнением, которое царило в галерее, Соня и другие танцовщицы ушли со сцены. Моя подруга в наспех накинутом коротком пеньюаре бежала ко мне, она была столь же смущена, сколь и удручена происходящим.

– Эль, позволь тебе объяснить…

И я бросилась бежать. Бежать в никуда. Несмотря на то что узкое платье не позволяло мне делать это быстро, я бежала, обгоняя неспешно прогуливающихся прохожих, не зная, куда несут меня ноги.

Я хотела просто бежать. Развеять по ветру свои романтические представления о Луи, которого увезли полицейские. Я хотела избавиться от запаха его парфюма, преследовавшего меня даже здесь, на набережной. Я хотела сохранить в себе лишь воспоминания о наших телах и прогнать из головы все остальное: все чувства, все эти ненужные картинки, которые в любое мгновение могли все испортить. Все было испорчено, начиная с моего подарка. Мой сюрприз, который ждал Луи в «Шарме» этим вечером, без сомнения, был особенным…