Читать книгу Когда ты вернешься ко мне - Эмма Скотт - Страница 6

Август

Я присел на корточки позади Ченса Блейлока, уперев ладони в траву и изучая линию защитников, оценивая расстановку и находя их слабые места.

– Три, два… Вперед!

Ченс передал мяч мне в руки, а затем бросился на защитника, который намеревался сбить меня с ног. На тренировках мы затыкали за пояс флаги, но кровожадность наших защитников не мог остановить даже собственный квотербек, попадись он им в поле зрения. Реальная опасность мне не грозила; наша линия нападения была лучшей в лиге. Более того, любой товарищ по команде, который посмеет на меня напасть, столкнется с быстрым возмездием.

Я отступил, чтобы отдать пас, сканируя поле, вычисляя углы, вероятности и расстояние. Тренер Кимболл обозначил стратегию, и я собирался начать игру по ней, но это не помешало мне изучить варианты, которые разворачивались на поле в режиме реального времени – один из множества инструментов в моем арсенале, который, по словам тренера, должен был привести меня в НФЛ.

Донти Уэзерли, самый быстрый ресивер[9], был уже на полпути по правой боковой линии с нашими сейфти[10] на хвосте. На тридцатиярдовой[11] линии он свернул налево. Я плавно обошел защитника, подобравшегося ко мне с периферии, и поднял руку для паса. За доли секунды мысленно нарисовал дугу мяча, направив его не туда, где Донти сейчас, а туда, где он окажется.

И сделал бросок. Мяч завертелся, как пуля. Донти уделал сейфти и молниеносно кинулся вперед, оглянувшись в последний момент. Мяч пролетел над его плечом и приземлился прямо в вытянутые ладони. Не останавливаясь, Донти сунул его под мышку и, отрываясь от сейфти, бросился к зачетной зоне.

Искренняя улыбка коснулась моих губ. Идеальный пас. Идеальная ловля. Я был доволен, как черт. И вот тут начиналась и заканчивалась моя любовь к американскому футболу.

Мои товарищи по команде прекратили игру, чтобы посмотреть, как забивает Донти. Раздались радостные возгласы, и Ченс повернулся и подцепил пальцами мою защитную маску. Он дернул меня к себе, обнажая зубы в знак своего триумфа.

– Да-а-а-а! Уитмор, ты чертов маньяк! – Он стукнулся со мной шлемами, а затем толкнул меня.

Я толкнул его в ответ и стиснул челюсть, когда меня окружили товарищи по команде. Они так сильно хлопали меня по наплечникам и шлему, что застучали зубы.

Донти прибежал из зачетной зоны и занял свою очередь за поздравлениями. Его улыбка была широкой и ослепительно белой на фоне темной кожи. Он наслаждался бурным вниманием, которое я ненавидел с каждым днем все больше.

– Подойдите, мальчики, – позвал тренер Кимболл, с кряхтением опускаясь на одно колено на газон. На лысеющей голове у него красовалась бело-золотая кепка «Центральных», а живот обтягивала футболка-поло.

Мы сварились от августовской жары, парни тяжело дышали и практически висели на плечах друг друга.

– И именно поэтому, джентльмены, – сказал тренер, – у нас будет пятый сезон чемпионата подряд.

Команда согласно загудела, его слова вызвали еще один раунд хлопков по плечам и ударов по шлему.

Тренер принялся называть игроков, которые не выложились на полную. Мои товарищи по команде ловили каждое его слово, на их покрытых по́том и грязью лицах расплылись широкие, жадные до критики улыбки. В миллионный раз я задавался вопросом, что бы они подумали, если бы узнали, что их звездный квотербек испытывает мучительное желание сорвать с себя щитки, шлем и уйти.

Тренер Кимболл закончил с критикой и завершил тренировку приказом вернуться на следующее утро в восемь утра. Я попытался ускользнуть вместе с толпой, но меня окликнули. Тренер зашагал рядом и отвел меня в сторону, в то время как остальная часть команды направилась в раздевалку.

– Итак, – тихо начал он. – Как ты, держишься, сынок?

– Вроде да.

Он потер подбородок короткими пальцами.

– Знаю, лето выдалось тяжелым, учитывая твою маму… – Он замолчал и прокашлялся. – Иногда, когда мы переживаем трудные времена, лучше сосредоточиться на чем-то другом и направить на это всю свою энергию. Двигаться к тому, что делает тебя счастливым.

Что делает меня счастливым…

Работать в семейной автомастерской вместо того, чтобы тратить свое лето на тренировки… Создавать что-то своими руками, устраивать свою жизнь в Санта-Крузе… Вот что сделало бы меня счастливым. Футбол даже не входил в первую десятку, но я чертовски хорошо притворялся, что все наоборот. Судя по скептическому взгляду тренера, моя маска сползала.

– Сегодня я был вполне сосредоточенным, – сказал я.

– Безусловно, так и есть. Последний пас Уэзерли достоин барабанной дроби и софитов. Я просто имел в виду, что, если дела пойдут совсем плохо, у тебя есть команда. У тебя есть мы. – Он положил руку на мой наплечник. – Выпускай пар на поле.

Я услышал его четко и ясно: «Если скорбишь о том, что у твоей мамы диагностировали рак печени четвертой стадии, играй усерднее, но не вздумай бросать».

– Спасибо, тренер. Я понял.

Он с сомнением потер подбородок.

– Да? Похоже, что огонь азарта немного иссяк. Не то чтобы я тебя виню. Свалившиеся на тебя проблемы… Полагаю, нужно время, чтобы к этому привыкнуть.

Я чуть не задохнулся от мысли, что когда-нибудь привыкну к смерти моей матери. И мой «огонь», как выразился тренер, поддерживался лишь настойчивым и безжалостным желанием отца.

– Я в порядке, тренер. Даю слово.

– Рад слышать, сынок. – Он снова стукнул меня по щитку. – Иди прими душ, увидимся завтра. Приходи пораньше, если сможешь. У меня есть парочка стратегий, которые я хочу попробовать с тобой и Донти. Такие, что в следующем месяце сразят агентов наповал.

– Хорошо, тренер, – на автомате отозвался я. Как солдат, подчиняющийся командиру. Исполняющий свой долг.

Я побрел в раздевалку, и в спину дохнуло ощутимым разочарованием отсутствия у меня энтузиазма. Солнце почти зашло.

День скоро умрет…

Боль ударила в грудь тяжелым молотком. Мне пришлось остановиться и ухватиться за флагшток возле спортзала. Я был потрясен, насколько тяжело переживал мамин диагноз даже спустя несколько недель.

Мой «большой мозг», который тренер любил заполнять сложными стратегиями, перебрал события ушедшего лета, как фильм на перемотке. Мама, стройная и счастливая в бассейне, смеется с моей младшей сестрой Амелией. Смех Амелии затихает, когда она указывает на очертания маминого живота…

Мама теряла вес и не знала почему. Но отмахивалась от этого, как от таинственной диеты, на которой сидела, сама того не ведая. Затем появилась слабость. И боль. Сильная боль. Диагноз поставили меньше чем через неделю.

Шесть месяцев. Может, чуть больше. Может, меньше. Скоро умрет.

Я сморгнул жгучие слезы, смешавшиеся с по́том, и присоединился к парням в раздевалке. Они мылись, разгуливали с голыми задницами, перекрикивались насчет последней игры, несли всякую чушь друг о друге или болтали о девушках. Услышь подобные разговоры родители, большинство бы зарыдало.

Я, как обычно, опустил голову и отвел глаза, прикрываясь усталостью, словно тяжелой броней, чтобы никто не приставал ко мне.

– Эй, Уитмор! – позвал Донти, когда я проходил мимо него в душ. – Есть планы на вечер? Может быть, с этой милой маленькой Вайолет Макнамара?

Вокруг раздался хор охов и смешков. Несмотря на то, что все мы в Центральной школе практически выросли вместе с дошкольного возраста, Вайолет Макнамара была новичком в нашей компании. Этим летом Эвелин Гонсалес – местная королева – вытащила Вайолет из-за учебников и явила нам потрясающую девушку с волосами цвета воронова крыла и темно-синими глазами.

Я нацепил на лицо улыбку короля всего мира.

– Возможно.

– Возможно, – засмеялся Донти. – Какой же наш Уитмор хитрец.

– Везучий ублюдок, – протянул Ченс. – Я должен был первым ее застолбить. Кто ж знал, что она такая охренительно горячая и при этом не откупоренная, если понимаете, о чем я.

Они все засмеялись. У меня покраснели уши.

Этим летом я встречался с Вайолет всего несколько раз, но она мне нравилась. Застенчивая, но в то же время способная постоять за себя. Я даже считал ее в некотором роде храброй.

И, возможно, моим последним шансом.

Я пытался встречаться с девушками из нашей школы или близлежащего Сокеля, но они никогда меня не цепляли. Может быть, Вайолет другая. Она собиралась стать врачом. Может быть, у нас получится с ней нормально пообщаться, и тогда между нами что-нибудь произойдет. Вдруг я наконец почувствую искру – какую угодно, – и тогда ноющая тревога в глубине моего сознания отступит.

Я снял с себя пропитанную по́том одежду и отправился в одну из душевых. Холодная вода текла по коже, вызывая мурашки. Я подставил лицо под струи, и гулкие голоса, хлопанье шкафчиков и смех превратились в далекие звуки, словно с чужой планеты.

– Эй, Ривер. Придешь на вечеринку Ченса по случаю начала учебного года? – позже поинтересовался у меня Исайя, наш звездный раннинбек[12], пока я быстро одевался у своего шкафчика.

Внезапно меня обхватили за плечи мускулистой рукой и встряхнули.

– Разумеется, придет, – проревел Ченс мне на ухо. – Он не сможет такое пропустить. Верно, Уитмор?

Я стиснул зубы и отпихнул руку Ченса с большей силой, чем рассчитывал. Раздались тихие возгласы свидетелей сцены. Я редко злился. Никогда не терял самообладания или хладнокровия, не проявлял никаких эмоций, кроме спокойной, непринужденной уверенности.

– Придурок, – бросил я в последовавшем неловком молчании, изобразив на лице гаденькую ухмылку. – Я только волосы пригладил.

Парни захохотали, широкое румяное лицо Ченса расплылось в улыбке, и он тоже громко загоготал. Он был довольно груб со мной, но по какой-то иронии судьбы – или, может быть, потому, что благодаря мне мы выигрывали, – именно я был королем Центральной школы.

Когда другие парни вернулись к своим делам, ко мне бочком подобрался Донти.

– Эй, парень. Ты в порядке?

– В порядке.

– Ага, конечно, – сказал он, ухмыляясь. – Среди нас, неандертальцев, есть джентльмены. Если тебе действительно нравится хорошенькая мисс Вайолет, просто скажи об этом. Мы прекратим болтать о ней всякую чушь.

– Все в порядке, – снова повторил я. – Просто мне сейчас тяжело из-за всего этого с мамой, понимаешь?

– Понимаю. Сочувствую, мужик.

– Спасибо, – ответил я, и на долю секунды серьезность его тона и взгляда заставили меня подумать, что я мог бы выговориться ему. Но затем его лицо расплылось в широчайшей улыбке, очаровательной и ослепительной, которая делала его очень популярным среди девушек.

– Вечеринка Ченса как раз то, что тебе нужно, – сказал он. – Потрахаешься с кем-нибудь и на время забудешь о всем этом дерьме. – Он поиграл бровями. – Может быть, милая Вайолет Макнамара могла бы помочь тебе в этом деле.

– Ага, – ответил я и опустил плечи. – Надо выяснить, заинтересует ли ее такое предложение.

Донти хлопнул меня по спине.

– Ну и отлично! Увидимся рано утром, брат.

Я задержался, пока раздевалка не опустела, а затем в одиночестве пошел к своему «Сильверадо». Солнце даже не думало садиться; янтарные лучи падали на черный асфальт. Я завел двигатель, а затем включил кондиционер, прежде чем ехать домой.

Дом.

С тех пор как заболела мама, слово приобрело новое значение. Я вырос в этом доме. В этом городе, который любил. Казалось, что здесь безопасно, что ничего плохого дома случиться не могло. И это чувство подвело нас всех.

Моим последним убежищем осталась мастерская, где я чинил поломанное и заставлял его снова работать. Хотелось бы мне, чтобы что-то, или кто-то, мог сделать со мной то же самое.

Когда я вошел в нашу просторную кухню, ужин уже начался. Дазия Хорват, лучшая подруга моей мамы, помешивала в кастрюле соус для спагетти и тихо напевала себе под нос. Она прилетела из Вашингтона, округ Колумбия, на следующий день после маминого диагноза и с тех пор никуда не уезжала.

Папа уже сидел на своем месте, копаясь в телефоне, пока Амелия накрывала на стол. Моя четырнадцатилетняя сестра взглянула на меня, а затем вернулась к ножам, вилкам и ложкам. Еще два месяца назад это была милая, веселая девушка. Теперь же она едва ли разговаривала, почти не ела и редко улыбалась.

– Как прошла тренировка? – тут же оторвавшись от телефона, поинтересовался папа с загоревшимся взглядом, что теперь случалось, только когда мы говорили о футболе. Крепкая фигура под заляпанным маслом комбинезоном демонстрировала остатки его собственной футбольной карьеры. Коренастое, мускулистое тело. – Тренер Кимболл сказал мне, что у него на завтра есть несколько новых стратегий для тебя и Уэзерли.

Я стиснул зубы. Папа был хорошо знаком с тренером, и тот всегда писал смс и рассказывал о моих успехах, особенно теперь, когда я в выпускном классе и пришло время выбирать колледж.

– Да, – отозвался я, хватая с полки салфетки, чтобы помочь Амелии. – Он упоминал об этом.

– Ривер, дорогой, – вмешалась Дазия, в ее речи проскакивал легкий хорватский акцент. – Ты, наверное, умираешь с голоду. Две тренировки в день – это слишком много!

– Вовсе не слишком. – Папа гордо улыбнулся мне. – То, что нужно, чтобы стать чемпионом. Согласен, Ривер?

– Конечно.

– Тем более сейчас. Важный год.

– И что это означает? – спросила Дазия. – Что в нем такого особенного?

– В следующем месяце агенты придут посмотреть на игру Ривера, – пояснил папа. – После этого подадим заявления в колледж и решим, какой университет лучше всего оценит его талант и продвинет его в НФЛ.

– О, и это все? – Дазия мне подмигнула.

– Мы над этим работали с тех пор, как Ривер достаточно подрос, чтобы держать мяч. Я правильно говорю, малыш?

Я слабо улыбнулся.

– Конечно, папа.

Амелия позволила мне накрыть на стол, а сама уселась с телефоном в руке и спряталась от нас за занавесом своих длинных темных волос.

Я толкнул ее в плечо.

– Что с тобой? Сегодня было что-нибудь интересное?

Она пожала плечами.

– Не-а.

– С нетерпением ждешь начала учебы в старшей школе, Амелия? – бросила Дазия через плечо. – Первый год старшей школы – большое дело. Как и выпускной класс. Они должны быть особенными.

– Не знаю, что в них такого особенного, – буркнула Амелия. – Они будут отстойными.

Я положил последнюю салфетку, и сестра подняла на меня глаза. Она права. Мама вряд ли доживет до Рождества, поэтому я не стал утруждаться и говорить Амелии, что она ошибается или что стоит быть оптимистичнее. Я никогда не позволял себе испытывать какие-либо собственные чувства, что по иронии судьбы заставляло меня защищать право чувствовать всех окружающих.

– Эй, – окликнул я ее. – Если тебе на математику достанется миссис Саттер, то ты счастливица. Она никогда не собирает домашние задания.

Амелия благодарно улыбнулась моей смене темы.

– А если начнет, то ты их для меня сделаешь. Ботаник.

– Ну конечно, – поддразнил я, отчаянно пытаясь удержать улыбку на ее лице. – За небольшую плату. Как насчет твоих карманных денег? А еще лучше – твоя коллекция раскрашенных кукол принесла бы мне доллар или два на eBay[13]…

– Это русские матрешки, придурок, и тебе придется делать за меня всю домашнюю работу до конца школы, прежде чем я тебе позволю хотя бы прикоснуться к ним своими огромными грязными лапищами.

Мы обменялись игривыми, вызывающими взглядами. Я прекрасно знал, как называются куклы, и она тоже это знала. Полки в комнате Амелии были уставлены ярко раскрашенными деревянными куклами, у каждой из которых внутри находилась меньшая кукла, а у той еще меньшая, пока не оставалась самая маленькая, размером с наперсток. Амелия откладывала свои карманные деньги, чтобы скупать матрешек по всему миру, и получала их в качестве подарков на каждый день рождения и Рождество. Они были ее сокровищем.

– Уверена? – поинтересовался я. – Ты отказываешься от довольно выгодной сделки.

– Прикоснешься к ним, и ты труп, болван.

Я рассмеялся, и она неохотно рассмеялась вместе со мной, благодарная за короткое мгновение беззаботности.

– Это правда, что ты соображаешь в математике, Ривер? – поинтересовалась Дазия, подходя к столу с тарелкой хлеба.

– Больше похож на математика-ботаника, – вставила Амелия. – Ривер в школе – самый занудный спортсмен.

Я дернул прядь ее волос цвета воронова крыла. Она в ответ показала мне язык.

– Неужели? – Дазия рассмеялась, затем осторожно убрала один из поставленных мной приборов. – Мама не спустится сегодня к ужину, дорогой. Она немного устала.

– Ох.

Светлые мгновения мигом разбились о твердую землю реальности. Отец тяжелым взглядом уставился на пустой мамин стул. Амелия спряталась с телефоном за волосами.

Вот вам немного математики: наша семья состояла из четырех человек. Вычтите одну маму, и что останется?

Не знаю, что с нами будет, когда она нас покинет…

– Пойду поздороваюсь, – сказал я.

– Хороший мальчик, – произнесла Дазия. – Она будет рада.

Я быстро пересек наш большой дом и поднялся по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Не потому, что спешил еще раз увидеть, что рак сотворил с моей прекрасной матерью, а чтобы доказать, что я не настолько напуган, каким себя чувствовал.

Я тихонько постучал в дверь хозяйской спальни.

– Мам? Это я.

– Входи, любимый, – послышался слабый ответ.

Шторы были собраны, а окно открыто, чтобы впустить свежий воздух и золотистые закатные лучи. Мама лежала в центре огромной кровати, утопая в шелковой пижаме мужского покроя, маленькая и хрупкая. Голову покрывал шарф. Отложив книгу, мама улыбнулась мне.

«Она все еще красива, – отчаянно подумал я. – К черту рак».

– Привет, мам. – Я поцеловал ее в лоб. – Как себя чувствуешь?

Вряд ли этот вопрос был задан ради правдивого ответа. На прошлой неделе она закончила курс химиотерапии и лучевой терапии, которые еще больше ее ослабили, истощили и вызвали постоянную тошноту. Но она никогда не жаловалась. Ни разу.

Хотел бы я быть таким же храбрым.

– Все хорошо, милый. Просто немного устала сегодня. – Она протянула руку и потрепала меня по щеке, когда я сел на край кровати. – Ты тоже выглядишь усталым. Как прошла тренировка?

– Нормально. Так же, как вчера. Тренер нацелен на еще один чемпионат.

– Я в этом не сомневаюсь. Но что насчет тебя? К чему стремишься ты в этом году? Своем выпускном году.

Как-нибудь пережить его, если ты не сможешь.

– Не знаю, – ответил я. – Хорошо показать себя перед агентами. Наверное, поеду в Алабаму.

– И заставишь своего отца гордиться тобой. – Мама поджала губы. – Я много думала о его футбольных мечтах и о твоих. Иногда у меня возникает ощущение, что у вас они не совпадают.

Казалось так легко рассказать ей правду, но я многие годы сдерживал и скрывал свои эмоции. Запихал их в самый дальний угол, где они и пылились, чтобы папа мог быть счастлив. Он был звездным квотербеком «Алабамы», и его почти наверняка бы выбрали в первом раунде драфта в НФЛ. До катастрофы.

Я до сих пор помню, как смотрел повтор. Один раз. Мой желудок больше одного просмотра выдержать не мог. Папа отступил, чтобы отдать пас, команда нападения рассыпалась, и два защитника повалили его на землю. Затем парни вскочили и отчаянно замахали медикам, потому что нога моего отца была согнута под тошнотворным углом, под которым не должна сгибаться ни одна человеческая конечность.

Конец карьеры.

– Он так сильно хочет этого для тебя, – произнесла мама. – По большей части потому, что сам не смог осуществить свою мечту. Он видит твое будущее таким, какого не было у него. Но хочешь ли ты этого? Иногда я не очень в этом уверена.

Правда ждала, когда ее выскажут вслух. Все равно что сбросить вес в тысячу фунтов. Или распаковать все те коробки, которые я тщательно хранил в темном уголке. Но если бы я сказал маме правду, она бы настояла, чтобы папа тоже узнал. Это бы его добило. Он и так терял любовь всей своей жизни, а тут еще я. Это было уже слишком.

Я опоздал.

– Ерунда, все хорошо, – ответил я. – Просто устал. Много тренировок. Давай не будем о таких скучных вещах. Но что насчет тебя? Принести тебе что-нибудь? Дазия готовит спагетти…

Мама прищурила ясные голубые глаза. Она знала, что я недоговариваю, но оставила это без внимания. Пока что.

– Эта женщина – настоящий ураган, правда? Я так рада, что она приехала.

– И я тоже. Но она скоро должна вернуться в Вашингтон, да?

– Ненадолго, но обещает прилететь, как только сможет. – Мама сжала тонкими пальцами мою сильную руку. – Я знаю, с ней легче. Хотя о какой легкости сейчас говорить.

– Особенно для тебя, – произнес я, и у меня сжалось горло.

Мама улыбнулась.

– Я больна, но все еще твоя мама, даже если не могу заботиться о тебе так, как мне хочется. Мне никогда не хотелось становиться обузой…

– Глупости, – возмутился я. – Ты не обуза.

– А ты милый мальчик, который превращается в хорошего мужчину. – Она вытащила конверт из сегодняшней почты. – Я записалась в Программу Медицинского центра по уходу за пациентами. Два раза в неделю какой-нибудь перспективный ученик из вашей школы будет проводить здесь вторую половину дня, помогая по дому и заботясь обо мне.

Я открыл конверт.

– Вайолет Макнамара? Она будет твоей… сиделкой?

– Волонтером. Ты ее знаешь?

– В последнее время она бывает в нашей компании. Очень хорошенькая. Умная. Вообще-то… – Я прокашлялся. – Подумываю о том, чтобы узнать ее немного получше. Может быть, пригласить на свидание.

Мама вскинула брови.

– Вот как?

– Ага. Она… она мне нравится.

Господи, я похож на ужасного актера, хуже всех в мире читающего реплику.

Моя мать пристально посмотрела на меня, словно обладала рентгеновским зрением. Если бы это было правдой, возможно, она бы подсказала мне, что со мной не так и почему я не могу даже представить себя с кем-то на свидании. Видел лишь безымянную, безликую девушку, которая заставляет меня смеяться и которой можно рассказать обо всем дерьме, скопившемся на душе, и она все поймет. Никакого осуждения. Только связь.

А может быть, и не девушка вовсе.

Я быстро скомкал эту мысль и упрятал куда подальше.

– Рада слышать, что она тебе нравится, – сказала мама. – Не помню, когда ты в последний раз говорил, что кем-то интересуешься.

Я потер затылок.

– Футбол отнимает очень много времени. Но да, Вайолет… милая.

Боже.

– Что ж, с нетерпением жду встречи с ней. А теперь иди и поешь, пока твой ужин не остыл.

Я чуть не вскочил с кровати, стремясь поскорее убраться подальше от этого разговора.

– Что-нибудь принести?

– Может «Хот Покетс» чуть позже?

Я со смехом закатил глаза.

– Ох уж эти твои «Хот Покетс».

Она усмехнулась.

– Здоровое питание.

Но тот факт, что она вообще захотела что-нибудь съесть, уже можно было считать моей маленькой победой.

Я спустился вниз, чтобы молча поужинать в тревожном настроении, которое висело между папой, Амелией и мной, как натянутые электрические провода, в любой момент готовые лопнуть.

Теперь атмосфера в доме была другой, каждая секунда отравлена, потому что приближала нас к тому времени, когда мамы здесь не будет. Папа ушел с ужина пораньше, чтобы укрыться в кабинете со своими футбольными мечтами. Амелия взяла телефон и пошла в свою комнату, пока я убирал со стола, а Дазия отправилась посидеть с мамой.

Вымыв всю посуду и выключив на кухне свет, я тоже отправился в свою комнату, разделся до боксеров и попытался немного отдохнуть перед очередной ранней тренировкой. Спать не хотелось совершенно, хотя тело было измучено тревогой и постоянным подавлением моих самых глубоких желаний. Я так долго лгал сам себе и играл чужую роль, что понятия не имел, кто я такой.

Как это зашло так далеко?

Хотя я знал как. Я сам позволил собственной жизни – личности – выскользнуть из моих рук в тот момент, когда впервые солгал отцу. Я не хотел идти по его стопам. Не хотел осуществлять его разбитые мечты о будущем в НФЛ ценой собственной жизни. Но тот корабль уплыл, оставив меня на мели на острове, который я сам себе создал.

А теперь мама заболела, и этот остров казался еще более отдаленным. Изолированным.

Мне нужно расслабиться. Нужны ощущения, которые будут полностью моими, пускай они и продлятся всего несколько мгновений.

Я схватил телефон и открыл порносайт. Большой палец завис над категориями, задержавшись на одной из них, но затем быстро двинувшись дальше.

Я выбрал что-то ванильное и запустил видео. Как обычно, мой взгляд переместился с грубого акта с женщиной на лицо парня. Я следил за его реакцией и движениями, убеждая себя, что все в порядке. На самом деле меня интересовала вовсе не физическая составляющая. Мне нужен был зрительный контакт. Связь.

Я наблюдал за ним несколько минут, затем выключил видео и сунул руку в трусы. Уже твердый. Я обхватил себя ладонью, быстро поглаживая, мысленно представляя выражение лица парня, как он двигался, как пристально смотрел женщине в глаза. В моем воспаленном воображении женщина исчезла, и остался просто парень, который ласкал себя и кончал, пока я наблюдал за ним…

Я кончил так быстро, что едва успел схватить салфетку.

Тяжело дыша, я лег на спину и уставился в потолок. Облегчение быстро исчезло, сметенное чувством вины и стыда.

Что со мной не так?

Я начал проваливаться в сон. Моя рука потянулась по пустой кровати в поисках чего-то или кого-то, чтобы обнять, но ничего не нашла.