Читать книгу Рынки, мораль и экономическая политика. Новый подход к защите экономики свободного рынка - Энрико Коломбатто - Страница 22

В предыдущем разделе показано, что мы склонны считать сутью человеческой деятельности именно осознанность, а не рациональность. Более того, мы полагаем, что именно это априорное аналитическое суждение лежит в основе наук о человеке (Sciences de l’Homme), как французы изящно назвали дисциплины, относящиеся к сфере наук об обществе[90]. Разумеется, это же относится и к экономической теории, когда она имеет дело с индивидуальным поведением в условиях редкости. Мы не отрицаем того, что человеческая деятельность зачастую бывает подчинена логике затрат и выгод. Когда индивиды принимают решения, они действительно ранжируют различные варианты и часто пытаются построить нечто вроде матрицы выигрышей, в которой находят отражение различные события и исходы. Тем не менее мы убеждены в том, что это еще далеко не всё, – человеческая деятельность может иметь экономические последствия и в тех случаях, когда в картине происходящего присутствует элемент нерациональности, поэтому вряд ли можно утверждать, что нерациональное поведение выпадает из сферы экономического. Так, например, национализм или религиозный фундаментализм может быть причиной того, что индивид отказывается от приобретения каких-то товаров на том основании, что их продает иностранные поставщики или «язычники», даже если они поставляют ровно то, что ему нужно, и по более низкой цене, чем другие. С другой стороны, можно вспомнить о бойкоте южноафриканских товаров, объявленном в 1980-е гг. в знак протеста против политики апартеида. Во всех этих случаях обмен не является результатом решения задачи на максимизацию ценности и цены товаров (точка зрения мейнстрима). Вопреки этой точке зрения акт обмена включает в себя психологические и идеологические элементы, по большей части лежащие вне постмаржиналистской традиции, которая в этом отношении оказалась ущербной: преобладающее в мейнстриме неоклассическое направление фактически исключает возможность экономико-теоретического исследования, тогда как принятие позиции австрийской школы было бы эквивалентно переходу на позиции этакого методологического сторожевого пса.

Можно ли на этом основании утверждать, что экономисту-теоретику было бы лучше забыть о рациональности, этом источнике терминологических проблем, не дающем никаких решений? Дело обстоит не вполне так, потому что существуют ситуации, в которых роль осознанного нерационального поведения (направляемого эмоциями или моральными императивами) минимальна[91], а детерминизм преобладает (или должен преобладать). Например, так бывает, когда деятельность делегируется лояльным посредникам, которые, как предполагается, должны либо углубить сотрудничество в ходе исполнения своих контрактов (или сократить издержки обмена), либо должны обеспечить достижение специфических целей, как это имеет место в случае менеджера компании или управляющего личными активами. Однако в этих условиях парадигма личной рациональности более не является аналитическим инструментом, представляя собой параметр отбора при тестировании.

Подытоживая изложенное выше, можно сказать, что с понятием индивидуальной рациональности можно работать, если создать такие эмпирические приемы, которые позволяли бы устанавливать, ведут экономические агенты себя так, как ожидалось (т. е. в соответствии со стимулами, задаваемыми правилами игры), или же их поведение отклоняется от ожидаемого – то ли потому, что вести себя рационально невыгодно (что говорит о плохо спроектированных правилах), то ли потому, что агенты неспособны к рациональному поведению несмотря на желание ученых-обществоведов. Глядя на проблему под таким углом, можно утверждать, что постмаржиналистское стремление объяснять индивидуальное поведение на самом деле представляет собой попытку смоделировать, что делали бы люди, если бы они поступали в соответствии с более или менее произвольно определенной функцией полезности, и, что более важно, если бы они проявляли постоянную склонность к игнорированию честности, деонтологических принципов, доверия и сотрудничества. Но это тоже, разумеется, является лишь ограничениями данного методологического выбора.

Возможно, не случайно, что когда экономисты мейнстрима, воспринимая самих себя чересчур серьезно, создают организации для проведения в жизнь экономической политики, призванной компенсировать нерациональное поведение и таким способом получать «оптимальные» результаты, то на самом деле они подрывают бесценные компоненты личности человека, такие как доверие и честность. Говоря это, мы не отрицаем, что нарушение доверия и ложь ведут к ущербу, который можно определить количественно. Однако мы хотим подчеркнуть: если источником доверия и честности является моральный кодекс, не имеет смысла задумываться о цене, при которой подобные поведенческие правила могут быть нарушены. Ведь если лицо, отвечающее за разработку и реализацию экономической политики, вводит некую систему регулирования (формальные правила, подкрепленные значимыми санкциями), то нарушение доверия и поведение, противоречащее нормам морали, получают цену (в размере ущерба от санкций) и де-факто становятся признаваемыми, поскольку известна цена, которая может быть уплачена[92]. Иначе говоря, в отсутствие подобной политики имеют место ситуации, когда не существует никакого размена между рациональным действием и нарушением деонтологического принципа: «…вы не должны лгать, поскольку лгать плохо всегда, вне зависимости от чего бы то ни было». Однако, если такая политика существует, ложь больше не является чем-то, что категорически исключено – она становится просто очень дорогой вещью. В этом случае выбор между тем, говорить ложь или правду, становится всего лишь вопросом рационального выбора, и разрыв между рациональностью и осознанностью уменьшается. Короче говоря, и это звучит парадоксально, наличие значимой разницы между осознанностью и рациональностью делает почти неприемлемой разработку и реализацию мер экономической политики, относящихся к регулированию. Вместе с тем, как только политика возникла, она вносит свой вклад в ликвидацию указанной разницы, делая регулирование обоснованным.