Читать книгу Престижное потребление - Энтони Рейн - Страница 5

Работа бывает разной, с удобствами или без – зависит от уровня профессиональных притязаний специалиста, с одной стороны, и возможностей работодателя с другой.

Трэш всегда знала, что в Нерезиновой пахать нужно как проклятой, хватать проекты «ртом и жопой», пока та еще упругая и сиськи торчат. Остановишься – обгонят. Мало того – потопчутся и лишний раз пнут упавшего. Перестанешь приносить прибыль, платить муниципальные подати и штрафы, выбросят вон, на свалку, за сто первый километр, где все еще нет «вай-фая».

Падаешь – хватайся за окружающих! Тяни, греби их под себя – и скачи по головам. Топчи, чтобы не поднялись и не бросились вслед. Жри «санкционку», носи дорогие шмотки, демонстрируй всем свой статус и успех, чипуйся и ставь новый апгрейд! Неважно, актер ты или прораб на стройке очередного московского «человейника».

Ты есть то, где ты живешь, что потребляешь, с кем спишь в кровати и приятельствуешь прочими органами, какие фильмы смотришь, на какие каналы подписан и какие программные обновления грузишь. Все должно быть дорого-богато, или, как минимум, так выглядеть.

Престижные апартаменты в Сити неизвестные молдавские гастарбайтеры оформили «и дорого, и богато» в стиле «постиндустриальный хай-тек»: панорамные окна «Observer» с затемнением. За стеклом произрастали высоченные башни задуманных еще при Лужкове небоскребов; редкие огоньки окон проданных в ипотеку квартир, пробивающиеся сквозь туман низкой облачности – типичный «московский Кэтрикс».

Контрольные беспилотники «асоциального мониторинга» искали крамолу, собирали компромат на жильцов, серо-стальными мышиными тенями плавали от балкона к балкону. Курьерские дроны, напротив, весело перемигиваясь, сновали между этажами, разнося еду, а иногда и «запрещенку». Один такой оранжевый аппарат марки «Heytronics», весело жужжа пропеллерами и искря от растерянности маячками стробоскопов, чуть было не влетел окно. Малейшая ошибка – и коробка санкционного сыра пятилетней выдержки шмякнется с высоты о мостовую.

Можно долго любоваться видом из окна квартиры, расположенной на высоте нескольких сотен метров над землей. Светло, чисто, спокойно, а самое главное – престижно и достойно. В просторной прихожей наличествовал декоративный потолок «Reinhoy» со встроенными точечными источниками света «Capella». Серебряные зеркала, песочное стекло, алюминиевый профиль «Hay» отлично гармонировали с небольшими, дающими атмосферу приятной безмятежности керамическими статуэтками и вазочками, расположенными в нишах просторного – во всю стену – шкафа «Piccolini».

На полу – серо-бежевый, текстурированный под мрамор керамогранит «Pistolly», наполированный до блеска. Красно-коричневые раздвижные двери «Pride» с утопленными в стенах сервоприводами. Минимум мебели – парочка резных кресел «Kabukki», стол на четыре персоны «Otto Mann» и прозрачный журнальный столик от «Mario Piezo» на металлических ножках у кожаной софы «Anastasia». Шкафы и ящички задвинуты в стены. Холодное освещение по всей квартире. Теплый мягкий плеск воды, льющейся из душа, за затуманенным рифленым стеклом двери. Повсеместные радиосенсоры и порты системы «разумный дом» от «IntertehThinks» – блестящие никелированным металлом свиные пятачки с тремя мигающими светодиодами.

Трэш мылась в ванной, едва прикрытая от посторонних глаз полупрозрачной занавесью. Актриса рассматривала своё отражение в зеркале и подпевала песне про «Овощевоз» от «Базовых асов», доносившейся из динамика у большого зеркала «Bottichelli».

Экран, встроенный в умывальный комплекс «Santa Glucia», стилизованный под малахитовую скалу, транслировал видеоклип: охотники в тирольских зеленых шапочках с перышками, в коротеньких курточках цвета «хаки», обтягивающих лосинах, полосатых гетрах и кожаных ботинках легонько, как тросточками помахивали длинными ружьями с расширяющимися к дулу стволами.

Следопыты выискивали добычу – девочку-лисичку с хитрыми острыми озорными глазками, одетую в коротенькую плюшевую юбочку и оранжевый топик, обтягивающий пятого размера грудь.

Девочка пряталась в дупле дерева, а охотники внизу с глупыми самодовольными физиономиями, громко гогоча и изрыгая непристойности, искали ее следы в густой траве.

Дверь в душевую комнату оставалась романтично полуоткрытой.

Внезапный шепот-всхлип открывающихся входных дверей сменили убийственно тихие шаги.

Лампы в прихожей потускнели. Даже пятачки «разумного дома» перешли в ждущий режим: светодиоды погасли. Мрачная темная тень прошла между двумя корейскими вазами династии Ким.

Трэш старательно намыливала спинку.

Аккуратно ступая по плитке, к жертве подкрадывался Гламурный маньяк – мужчина в оранжевым жакете с надписью «ЖЭК» поверх смокинга и в массивных ботинках-берцах «Dr. Gebbels» с длинными шнурками. На лице – противогаз самого наипротивнейшего вида – «хомяк», с большими защёчными мешками-фильтрами. На голове – кожаный капюшон от британского модного дома «Raspisdiay» с шипами-отростками. В руках у злодея – брендовая бензопила «Unity» с тисненым ремнем-портупеей. Нормальный такой рабочий инструмент, с длиной режущей шиной, позолоченный и со стразами.

Гламурный маньяк на цыпочках, насколько это было возможно в его обуви, подобрался к входу. Аккуратно приоткрыл дверь и, мягко ступая, зашел внутрь к актрисе, продолжавшей предаваться приятным для тела процедурам.

Мужчина пригнулся и рванул ременный стартер.

Пуск агрегата.

– Взррр!

Всплеск воды.

– Ах! – Трэш испуганно дернулась за пеленой.

Гламурный маньяк официальным голосом глухо проревел через маску противогаза:

– Сантехника вызывали? У вас протечка! – И разрезал бензопилой занавеску.

Полотенце соскочило. Трэш пытаясь прикрыться мочалкой, неестественно закричала:

– А-а! Это ЖЭК-Потрошитель. Но я же вовремя оплатила квитанцию!

Увы, сделала она это ненатурально. Тут не поверил бы не только сам Станиславский, но и режиссер самого завалящего камерного театра ИТЛ-452 где-нибудь в солнечной Мордовии.

Сцена не удалась. И как только актриса осознала этот факт, влепила актеру, игравшему маньяка, мочалкой.

– Ай! – партнер как-то не по-мужски взвизгнул. – Больно же! В сценарии четвертой части битье не предусмотрено. И, кстати, моим съёмочным контрактом тоже.

Послышались возмущенные голоса съёмочной группы:

– Ну вот, опять!

– Сорвалось!

– Нужен еще дубль.

Большая часть квартиры и постиндустриальный вид за окном подернулись дымкой, распались на мозаику из разноцветных кубиков и наконец, исчезли – они были нарисованы и воссозданы 3D-трансмиттером материи. Из декораций остались только ванная комната, вход в нее и зеленые плоские стены высотой метров в шесть посередине ангара – киносъемочного павильона. Решетчатые фермы с навесным проекционным оборудованием терялись наверху в потемках огромного помещения.

– И когда все это кончится? – больше всех расстраивался дизайнер – прыщавый пятидесятилетний юнец в шерстяном свитере «Dolbo» в полосочку и бейсболке с гротескным драконом – эмблемой «Забойной битвы». Его потрепанный, видавший не одни съёмки микшерный пульт «Ya Maho» частично распотрошили. Аппарат дышал на ладан: половина слотов для картриджей с данными пустовала. Ворох проводов, подключённых к устройству, обнаженных печатных плат и тусклые лампочки-индикаторы, искрящие контакты блока питания, синяя изолента – незатейливый набор «бюджетного» кинопроизводства.

– Второй раз я эту херовину не запущу! – прогнусавил «юноша». – А иначе мы не отобъем рекламный бюджет и сценарно-интегрированный продакт-плейсмент!

Студийный «бренд-манагер», толстая тетка в старомодных роговых очках и сером мышином платье (не она ли играла черепашкину владелицу?) в отчаянии всплеснула руками и лихорадочно принялась перебирать бумажки в папках со студийными контрактами – все эти потолки, светильники, умывальные шкафы, плитка, и другие предметы интерьера образовывали немалую долю бюджета будущего фильма. Поступления за будущую рекламу. И даже брендовая бензопила являлась обязательным элементом сюжета, несшим свою смысловую нагрузку в рамках интегрированного в сценарий «продакт-плейсмента».

Старый, седой и умудренный жизненным опытом оператор в синей спецовке сидел в кресле на тумбе рядом с камерой «Bred» и протирал спиртовым раствором свой инсталлированный объектив-имплант «Motoko Katanagi», не забывая периодически принимать живительную жидкость вовнутрь. Он сокрушенно, со знанием дела добавил:

– Сиквел, как всегда, идет хуже. А это уже четвертый фильм подряд, клянусь мощами Бивеса!

Гламурный маньяк отошел на безопасное расстояние, выругался и полушёпотом добавил:

– Вот стерва-то! Как он живет с ней, оскароносец долбаный?

Но Трэш-то все слышала.

Оператор встал со своего пьедестала и въедливо поинтересовался у актрисы:

– А где это, Батхэда ради, позвольте полюбопытствовать, наш режиссер?

Трэш прикрылась полотенцем, вылезла из ванны, расплескав воду, и с апломбом заявила:

– Слушай, этот дубль мы и сами снимем. Он отдыхает…

Оператор развернул камеру в зенит и спустился с площадки:

– Но разве можно? Без режиссёра? Не трушно.

Вот в таких случаях Трэш невозможно было переубедить:

– Слушай, я играла уже в сотне таких фильмов, и я в теме!

– Ну вот, он сдох окончательно! – позади загундосил дизайнер.

– Перерыв, всем отбой! – скомандовала Трэш. – Даю два часа на подготовку!

Тяжела роль актрисы! Особенно если ты натуралка, а в твоем теле нет ни грамма имплантов. Продвинутые чипованные конкурентки брали стилем, совершенством форм, голосовыми эффектами, выверенной пластикой движений, оцифрованной системой Станиславского и новомодной голливудской методикой «калибровки эмоций» от Чехова.

Главное оружие Трэш – опыт. Десятки сыгранных ролей в хоррорах. И отменное знание мужской и женской природы. Что-что, а подноготную российского шоу-бизнеса она понимала великолепно: кто с кем спит, кто кого порет, ненавидит, мечтает сжить со свету. Да пускай там все через одного – киборги: продюсеры, режиссёры, осветители и даже секретарши на побегушках. Но его величество Зритель имел свои причуды: натуральное тело в кино, а особенно в хоррорах – это тот самый тренд, который ценился в среде эстетов. Пока еще существовали группы фанатов, которые объявляли бойкот фильмам, где засветилась хотя бы одна звезда под апгрейдом.

Увы, но время проходило, а люди – менялись. И число преданных поклонников постоянно уменьшалось. И, несмотря на заслуженное прозвище «Трэш – королева хоррора», актрисе весь последний год приходилось томиться в депрессии. Вот и сейчас игра не получалась: простейший испуг выглядел ненатурально. Джордж Ромеро и Туб Хупер, должно быть, в гробах вертелись от негодования.

У Трэш на душе двухпудовой гирей от бренда «Heavy New Year» висело предчувствие каких-то изменений. Тревожных и беспокойных. Она боялась даже представить, что произойдет, если хоррор выйдет из моды, Министерство Искусства и Фонд Кино отзовут финансирование, рекламодатели перестанут толкать свои бытовые бренды, а ее поколение актеров останется без ролей.

Возраст – уже не шутка. А долгожданного трофея все нет. Где же вы, красная дорожка и «Оскар»?

Похоже, Трэш так и запишут в анналы кинематографической истории как второсортную актрису фильмов категории «Б».

Чисто конкретно требовалось срочно менять тему!

Как говорила Силиконовое Чудо, «хорошо иметь папу, как у Ким». И Трэш действительно выпал шанс. Один на миллион, даже на миллиард. Не дай-то Бог, Светка прознает и растреплет, с ее-то силиконовым языком без костей!

В непутевой жизни Трэш настал тот самый случай, когда человек должен быть вознагражден небесными или подземными (кому как) силами за все страдания: за пьющую мать-истеричку с неуемной ненавистью к мужикам и любовью к кастрированным спаниелям; за то, что в старших классах и на выпускной ходила в обносках, когда подружки-сучки щеголяли в брендовых платьях от «Армени»; за «первый раз» с уродом и по пьяни в ночь после сдачи ЕГЭ; за нереализованную возможность по причине «удушающей материнской любви» сразу поступить в МГУ и МГИМО; за то, что пахала как проклятая над своими двумя дипломами и, соблазнив мохноногого и козлобородого дедушку-профессора, чуть было не принялась за кандидатскую диссертацию по психологии; за то, что бросила все, забила на Саратов и поехала в Москву торговать цветами у еврейского криптогрузина Пейдоднашвили.

Трэш вспомнила презентацию прошлого проекта.

Все та же киностудия за пределами МКАД. Сцена, голографический постер с надписями: «ЖЭК-Потрошитель – III» и золотые статуи «оскаров» с мечами, но без голов.

Софиты с дрожащим светом. Плюшевые желтые порно-диванчики «Porco Zigfredi», стеклянные столики и серенькие пластиковые стульчики. Казалось, дунь ветер посильнее – и весь этот балаган разлетится к чертовой матери.

Тусовочный люд: актрисы, ищущие новых ролей и старых папиков; папики, ищущие молодых приключений на свой усталый и вялый хрен; с десяток никому не известных задротов-сценаристов, мечтающих толкнуть мастерам свои нетленки. И даже сам вечно живой Микита Никаков в креслице-каталке «Lastmanstanding» с электроприводом как заведенный долдонил проповедь о морали и нравственности в индустрии кино. Пятерка инвесторов, ищущих новые проекты для ухода от акцизов и обналичивания бюджетных средств, и представитель Министерства Искусства с большим, министерским портфелем от «Gerare Hernon» из кожи гендерно-нейтрального афроаллигатора. Наверное, для пресловутых «откатов».

Трэш выступала на сцене в своем традиционном наряде – красном платье-русалке от «Lovemaiker» с обилием золотых (и, скажем честно, не высшей пробы) украшений, с накидкой на плечах из искусственного меха от «Gretta Turndberg».

Актриса демонстрировала радость. Отыгрывала улыбку. Имитировала удовлетворенность. Принимала поздравления по поводу выхода очередного фильма коммунальной кинофраншизы про чудные дела управляющей компании с тарифами и жильцами, не желающими по ним платить.

Повышение сумм в квитанциях – это тема, которую нужно было как-то обыгрывать, как, впрочем, и налог на парковочные места (даже если у тебя не было авто, но беспилотным каршерингом ты пользуешься), обязательную установку камер слежения, налог на кондиционированный и обеззараженный воздух в многоквартирных домах (иначе нельзя – эпидемия коронопорновируса, как в Китае – заразишься, и причиндалы-то и отвалятся). Не случайно перечень проектов ведущих киностудий Москвы утверждался и согласовывался по всем министерствам и ведомствам и прежде всего – в Министерстве по налогам и сборам. Так надо. Для адаптации и адекватного восприятия инициатив федеральной власти локальными группами широкой общественности.

Позади Трэш Гламурный маньяк разлагался морально и аморально с бокалом фуршетного шампанского «Abram Perdinion» в руке. Он разглагольствовал «за жизнь» с рабочими сцены, одетый в традиционный смокинг и противогаз. Сквозь дырочку в маске была вставлена розовая трубочка, Маньяк периодически прикладывался к живительному источнику пузырящегося счастья. Рядом крутилась и вертелась, будто у ней шило в заду, девочка лет семи-восьми, темненькая, с косичками, одетая в цветочное платьице «Zuum» и с большим школьным рюкзаком за плечами со скелетами от «House of Death». Очевидно, дочь. Как ее там? – Трэш никогда не запоминала детских имен.

Сверкали вспышки камер. Девочка тянула маньяка за ремень портупеи, требовала родительского внимания и спрашивала: «Кто это?», «Что это?», «Зачем и почему»?» – и задавала прочие мерзопакостные детские вопросы.

Трэш рисовалась перед журналистами, отстаивала свое проплаченное рекламодателями кредо:

– Только фитнес «Planeta Kass», только натуральный ботокс «Snus», только гилауронка «Rent», это – мой тренд!

Девочка за кулисами восхищенно слушала и не отводила взгляда от своего кумира, то есть от актрисы. Она опять подергала за ремень:

– Красивая, такая стильная! Пап, я хочу быть как она, актрисой фильмов-хорроров!

Так приятно, черт возьми! – у Трэш слух, как у лисы.

Гламурный маньяк, эта скотина тупая, аж поперхнулся. С него мигом слетело напускное благодушие, в нем проснулся какой-то зверь. Он зарычал, воздел руки, потрясая бензопилой, так что обернулись все зрители:

– Да только через мой труп!

Все, даже журналисты, на секунду замерли, обернулись. Микита Никаков прервался и сурово, исподлобья окинул публику святоотеческим взором.

Участники сборища переглянулись, зашептались, но восприняли, очевидно, выходку актера как часть постановочного шоу.

Гламурный маньяк взял дочь за руку и потащил к выходу под слезы и детские причитания о красном платье, розовом пони и золотых волосах. Видимо, актер знал про Трэш что-то такое, что его, законченного меланхолика-интроверта, приводило в невероятное возбуждение и негодование.

Далее все пошло своим чередом: актрисульки подмигивали папикам, папики предавались мечтам о новых кино-распилах. Микита Никаков перешел на проповедь о социальных налогах на публичное выступление журналистов, цитирующих классиков мировой поп-культуры.

На презентации кинофильма присутствовал высокий подтянутый мужчина в классическом строгом темно-сером костюме «Mhedrioni» в мелкую полосочку и в настоящем пятисотдолларовом галстуке «Hier Jardain» с золотой застежкой с бриллиантом «De Peers». Мужчина был в возрасте, грубыми, волевыми чертами лица он напоминал известного голливудского актера Джона ДеВольту или побритого и постриженного Богдана Черномира образца 90-х.

Вокруг визитера сразу образовалось пустое пространство. Ушлые гламурные репортеры, как будто нутром чувствовали, что здесь ничего хорошего, кроме конкретных проблем, не предвидится. Вдобавок, рядом переминался с ноги на ногу мрачный помощник в кожаном плаще «Made in the 90s» и глухих солнцезащитных очках олдовой компании «MasterBlaster».

– Уважаемый, я к дочке. Где тут гримерная? – спросил визитер у выходившего маньяка.

– Есть правила. Нельзя… – попытался было тот возразить, отмахнувшись.

– Эй, ю! Посмотри на меня!

Мягким сильным движением помощник в плаще приподнял за грудки стокилограммовую тушку Гламурного маньяка и поставил пред светлы очи хозяина.

Авторитетный гость положил руку на голову девочке с рюкзачком, провел по волосам:

– Хорошая у тебя дочь. Правильно воспитал! – душевно намекнул он маньяку и прикрыл ладонью девочке глаза.

«Черный плащ» отвесил бензопильщику пенделя, так что тот быстро-быстро побежал по лестнице, перебирая ногами и чиркая реквизитом о ступени.

– Папа пошел… за мороженым, – сказал визитер девочке, убирая руку с глаз, – и будет ждать тебя у выхода.

После окончания выступления Трэш «кожаный плащ» занял позицию у двери гримерной, не пропуская случайную публику.

Впрочем, никто особо и не усердствовал. Какое там дело до актрисы и нескромных почитателей ее таланта: пристроить сценарий, прочитать проповедь, попилить бюджет, прыгнуть в постель, получить роль – вот все, что занимало завсегдатаев и завсегдатайш гламурной кинотусовки.

Мужчина вошел внутрь:

– Ну, здравствуй, типа, доча!

Так второй раз в жизни Трэш появился залетный Батя – «бэд рашен бой». В свое время он оставил семью в 90-х ради своих криминальных подвигов и заезжей афро-американской евроденс-певицы с примечательными орально-вокальными данными и упругой задницей. Уехал из Саратова сначала в Москву, потом дальше – в веселую Калифорнию. Поднялся во время «большого хапка». Позже, в благословенные «нулевые», ему хватило ума уйти из откровенного криминала и пересесть на госконтракты. Открыл хедж-фонд в Америке. Отметился даже на Олимпиаде и Чемпионате мира. Инвестировал в предвыборную президентскую компанию толстого рыжего бабника. И теперь, здравствуйте, уважаемый бизнесмен, держит половину московского рынка киберимплантов.

«Скотина, козел, как и все мужики! – думала тогда про него Трэш, вспоминая наставления своей обиженной жизнью матери-спаниэльши. – Мне же было тогда только три года. Приперся, урод, значит, что-то ему от меня нужно! Да и морда охранника подозрительно знакомая. Ба, Вова-комиссар! Вот уж полный нежданчик!»

Воспоминания о недавнем прошлом привели Трэш в возбуждение. Чувства нахлынули. Репетицию пришлось приостановить. Трэш не могла сосредоточиться на роли и играть сексуальную жертву в ванной. Актриса нервно расхаживала по павильону, одев банные шлепки «Glucci» с помпонами в виде разноцветных черепушек мексиканцев в сомбреро, прикрывшись только розовым махровым полотенцем «Laverna Joks» с огромным вышитым лейблом в виде буквы «J». Пыталась закурить, ломала спички. Вдобавок с глаз потекла водостойкая тушь.

Гламурный маньяк, тварь подколодная, осторожно напомнил:

– Мы ведь не снимем эту сцену без режиссера.

Трэш краешком полотенца смахнула слезы и с апломбом ответила:

– Вы не снимете этот фильм без меня! Я – бренд! Принеси мне халат. Живо!

Гламурный маньяк сорвался с места и побежал к серому фанерному шкафу в правом углу павильона. Вернулся.

Трэш переоделась, нисколько не стесняясь съемочной группы. И правильно – полупрозрачный халат от «Zaza Petretti» еще никому не вредил. Одевать его нужно медленно, напоказ. Актриса отдала маньяку полотенце:

– Подержи! Хоть это прописано в твоем контракте?

Гламурный маньяк замялся, почему-то начал теребить бензопилу на ремне:

– Да, но…

Трэш инстинктивно вырвала инструмент из его рук:

– Слушай, да сколько можно повторять! Я сама сейчас его приведу.

Оператор, опять взобравшийся на свой пьедестал, сердито пробурчал:

– Давай-давай, веди сюда свое золотце, хе-хе, хехехехе-хе!

«Чтоб тебя! – вспылила Трэш и попыталась прикрыть рот ладонью. – Я же все слышала!»

Актриса положила ненужною бензопилу у выхода из павильона, обернулась и с чувством и выражением объявила всей группе:

– Костя входит в образ. Он – звезда!

Трэш вышла на лестничную клетку. За ее спиной что-то щелкнуло, раздался громкий хлопок, заглушивший скорбные стоны и причитания «юного» дизайнера по поводу своего безвременно почившего пульта. Потянуло мерзким вонючим резиновым дымком.

– Звиздец кинчику! – оператор с каким-то садистским удовольствием вынес окончательный вердикт. – Кинчик этот – искушение Сотоны!

Со вкусом обставленная комната режиссера – настоящее логово сумрачного русского гения фильмов-ужасов. Глухие жалюзи «Hay», звуконепроницаемые портьеры «Abrusco», портреты Министра Искусства и Культуры, его замов и замш в новомодных образах жертв: в БДСМ-подвесках и кожаных портупеях, с хлыстами и кожаными фартуками с проклёпкой от известного мирового бренда «Sissters». На стенах в рамочках висели напечатанные и виртуальные постеры к снятым фильмам, преимущественно в жанре хоррора, а также фотографии самого режиссера в смокинге и Трэш в традиционном красном платье-русалке.

Хорроры давно стали неотъемлемой чертой современного российского кинематографа, его визитной карточкой и фишкой. Во-первых, их достаточно дешево снимать: не требовалось дорогостоящей техники и высококлассных актеров. Во-вторых, стабильный поток зрителей, жаждущих «чернушки», «мясни» и просто острых ощущений, желающих банально пощекотать себе нервы. И в-третьих, государство в лице профильного министерства и его некоммерческих фондов щедро одаривало киношников. И делало это по очень важной идеологической причине: чем больше зритель ужасался насилию, «потрошенке», которые лились с киноэкранов – тем меньше он протестовал против той жути и жести, которая творилась с экономикой, с обществом, его моральными ориентирами и духовными скрепами. А значит, не было причин бунтовать, выходить на митинги, тем или иным образом выражать свое несогласие с официальной политикой властей. Так что Константин Тарантасов со своими хоррор-проектами выполнял функции как минимум целого полка, нет, даже целой дивизии ОМОНа и Кибергвардии, ведя борьбу с крамолой и антигосударственными ценностями на идейном поприще, воюя за неокрепшие молодые мозги российского зрителя.

На большом экране голографического проектора демонстрировался тизер к будущему фильму.

Гнусавый голос за кадром с характерным прононсом по причине заложенного носового прохода рассказывал о проекте:

– Кинокомпания «Хардкор пикчерс» представляет фильм Константина Тарантасова по сценарию Энтони Рейна «Танцор техно».

Из черноты, из затемнения появилась эмблема – два стилизованных скрещенных пистолета марки «ТТ». Запустилась анимация: на сцене с яркими софитами возник молодой криминальный деятель, похожий на уже не к ночи будь помянутого Джона ДаВолту, но с прямоугольной стрижкой типа «площадка», в кожанке-бомбере «мада-ин-канада», с массивной золотой цепью на шее. Он отплясывал возле черного автомобиля «Мерседес» шестисотой серии. Движения мафиози – резкие, отрывистые, напоминали микс из каратэ-ката и хип-хопа в стиле группы «Двое беспредельщиков», когда-то популярной в России по самые «нидергланды».

Рядом с автомобилем танцевала и пела девушка с пышными вьющимися волосами, одетая в косуху и джинсы. «Варёная» ткань обтягивала попу и смущала задним карманом, оттопыренным пластиковым прямоугольником всеми любимой карманной игры «Кэтрикс»

На капоте машины лежал распахнутый чемодан с пачками наличных. Из приоткрытого окна «Мерседеса» торчали стволы: пулеметы и гранатомёты.

Играл самый отвязный, какой только можно представить, «евроденс» из дремучей глубины девяностых годов прошлого века, густо разбавленный стилем «техно», по прихоти толпы вновь модный спустя десятки лет.

Молодой мафиози, не прекращая движений, речитативом запел:

Сверху на танцующих падали денежные купюры. В зале бесновалась толпа поклонников, мельтешили гламурные ангорские свитера и джинсы «от Мальвины», юбки из кожи молодого дерматина, треники «Абибас», футболки и куртки «Мантана», красные пиджаки, резиновые кроссовки, лосины…

У помоста ползали обмотанные скотчем люди в милицейской форме, вымаливая прощение.

Главный оппонент героя в капитанском ментовском мундире, при орденах и меховой накидке, сидел на стуле со связанными за спинкой руками. Сверкал злобными черными глазами, насупливал брови, в общем, всячески показывал несломленность духа и стоически, как Муаммар Каддафи, терпел издевательства победителей.

Девушка в косухе завела припев:

Внезапно, как по волшебству, экран монитора застыл. Разудалый праздник жизни превратился в пеструю, аляповатую мозаику из людских тел и одежд с расплывшимися очертаниями.

Что-то сломалось в технике. Проектор «Nek» и контроллер видео «Shwarts» считались моделями далеко не первой линии.

Изображение мигнуло, застыло, на него наложился другой видеофайл.

– Швах! Швах!

Невидимый клинок катаны изнутри полотна изрубил на части замершую картинку. А незримая бензопила с противным зубодробительным скрежетом взвыла и выпилила буквы: «Хак ми». В разрезы полотна потекла густая красноватая жидкость, напоминающая то ли кровь, то ли густое машинное масло.

Экран внезапно ожил: вновь мигнул, фон сменил цвет с иссиня-черного на черно-красный с нежным золотым отливом по краям.

Запустился новый ролик. Тот же гнусавый голос за кадром продолжил:

– Простите, бес попутал. Меня задолбал этот гребаный рэп и дешевые понты! Кинокомпания «Хардкор пикчерс» представляет авторский фильм режиссера Константина Тарантасова по сценарию Энтони, чтоб его, Рейна, «Хак Ми»! Слушайте, детки, он вам всю правду про российский шоу-бизнес расскажет!

Окажись поблизости профессиональный кинокритик, то он бы отметил, что проект тизера к фильму находился на начальной стадии проработки. Поэтому никакой анимации и навороченного дизайна, удалых спецэффектов. Все в рамках скромного бюджета проекта, что снимается «на свои». Простые слайды презентации, титры и комиксовые картинки-раскадровки, нарисованные художником в мультяшном стиле: черно-белое живое движущееся изображение с несколькими деталями красного и золотого цвета.

Первый слайд – смотровая площадка на фоне небоскребов Москва-сити. Ночь. Полная луна, сияющая оспинами кратеров.

Симпатичный, но небрежно одетый мужчина средних лет, небритый и в очках, с растрепанными по моде компьютерщиков патлами делал селфи на фоне высотных зданий. Он весело обнимался с куклами-роботами в форме японских школьниц. Куклы нелепо копировали жесты и позы обычных «живых» девушек. Их пластиковые тела двигались дёргано и принимали до ужаса неестественные в своей стандартности позы. Невысокий рост кибернетических лолит компенсировался туфлями на платформе, кукольными личиками с пухлыми губками и огромными анимешными глазами, тонкой, талией и пышным бюстом.

Гнусавый голос за кадром повествовал:

– Кибер-революция в индустрии красоты и молодости продолжается!

Следующий слайд – пожилой мужчина в малиновом пиджаке спускался по лестнице. Сзади шёл подручный в черном кожаном плаще до пят и в солнцезащитных очках, нес мешок с каким-то грузом, похожим по форме на человеческое тело в разобранном виде.

Голос комментировал:

– Рынок медицинских имплантов контролирует мафия и «люди в погонах».

Очередной слайд: генерал, похожий на известного ближневосточного диктатора, в мундире, с кучей орденов, с золотой цепью с серпом и молотом и в сутенерской меховой накидке. В руках – два автомата Калашникова. Нога горделиво поставлена на бумбокс. Позади голографическое панно – ядерный взрыв в городе N.

Закадровый чтец продолжил:

– Дружбу и семейные ценности заменили алчность и погоня за имплантами-брендами.

Генеральский образ сменил женский, но от этого не менее воинственный и суровый. Высокая русоволосая работница правоохранительных органов с волевым лицом, крепким подбородком и полным отсутствием улыбки, одетая в строгую, отливающую металлом черную униформу. Одной рукой на весу за шкирку она держала какого-то пренеприятнейшего типа – полного лысого мужчину с бородкой, с мосластыми, изрезанными синими венами руками и ногами, одетого в школьный костюмчик на размер меньше, чем нужно. Очевидно, маньяка, педофила-преступника.

Голос торжественно завершил презентацию:

– И только Матильда вела неравный бой за духовные скрепы нации!

Недоделанный тизер к фильму, авторскому, с кучей смыслов, подтекстов и контекстов, непонятных рядовому зрителю-профану, обещал быть интересной пищей для эстетов – профессиональных киноманов.

Второй ролик кончился. Экран погас.

Между тем режиссер Константин Тарантасов, как говорила Трэш, кайфовал и «входил в образ». Это был слегка полноватый человек средних лет, самой что ни на есть славянской наружности. Одетый в майку-алкоголичку «Dolbo» с нарисованным котиком, он сидел за столом в шлеме виртуальной реальности от «Хунь Сунь Сексоботикс» и стонал от удовольствия. Говорил он смешно, с акцентом, и очень часто не к месту вставлял в свою речь немецкие слова:

– О, да, детка! Давай! Даст ист фантастиш! Еще, еще!

Что происходило под шлемом могло, бы оказаться загадкой для стороннего наблюдателя, но, к счастью, картинка дублировалась на экране монитора.

Как должен выглядеть подвал Гестапо1? – Правильно: потёмки, мрачные серые стены с флагами и атрибутикой Третьего Рейха. Портреты бесноватого фюрера и Лени Рифеншталь стилистики Микоса Некронова. Дыба «La Beria», сваренная из черного углового профиля, покрытого местами краской-серебрянкой. Деревянные грубо сколоченные табуреты. Из прочего оборудования наличествовали металлические цепи, электрические печи с ржавыми решетками и обугленными проводами, деревянные зажимы и фиксаторы для конечностей и половых органов.

Винтажный радиоприемник «Hurh» на тумбочке наигрывал какой-то веселый собачий марш с завываниями по мотивам Хорста Весселя. Большой письменный стол завален бумагами и папками с гербом в форме орла. Открытый наполовину сейф «Iron Hellford» в рост человека занимали бутылки крепкого алкоголя и коробки с патронами. На стене под небольшим окном, забранным решеткой, доска с портретами и значками – разноцветными треугольниками, обозначающими «тип преступного элемента» – еврей, политический, цыган, испанский республиканец, опасный уголовник, советский партизан, уголовник, военный преступник, свидетель Яги или гомосексуалист. На стене напротив огромный планшет с портретами Бетховена, Канта, Дюрера, Лютера, Гуттенберга и надписью: «Германия – нация творцов».

Присутственное место от допросной камеры отделяла только полупрозрачная занавеска. Из-за нее доносились шумные охи, всхлипы и стоны истязаемого, прерываемые частыми шлепками по голому телу.

Подвешенного на крюке в БДСМ-бандаже аватара режиссера пороли две культуристки-доминатрикс – блондинка Хак Ми и брюнетка Хак Ю, одетые, точнее, разодетые, в эротическую латексную униформу СС с вырезами в интересных местах и кожаные плащи с заклепками.

Доминатрикс-блондинка как на параде отчиталась, вытянув руку в нацистском приветствии:

– Яволь, майн фюрер! Нихт капитулирен!

Хак Ми стегнула режиссера винтажной плеткой-семихвосткой и страстно поцеловала брюнетку. Хак Ю ей ответила и сорвала плащ с подруги.

Аватар режиссера дернулся в привязи и возбужденно замычал.

Хак Ю присоединилась к порке, используя гибкий лошадиный хлыст:

– Советский партизанен, ти есть будешь наказан!

Хак Ю скинула плащ, подошла к режиссеру и принялась облизывать потную грудь мужчины. Хак Ми поистроилась к подруге, шаря руками по телу.

Хак Ю игриво поставила ножку на табурет. Режиссер возбужденно потянулся к добыче и принялся осыпать поцелуями идеальную кожу и черную туфельку с заклепками на высоченном каблуке-шпильке.

Подопытный фут-фетишист изгибался дугой, дергался и сладострастно ревел.

Кульминация уже близка, но…

– С Новым Годом, гнилая интеллигенция! – Бандит со скрипом и треском лопающихся резинок стащил с режиссера шлем виртуальной реальности.

От неожиданности деятель извращенных искусств на несколько секунд впал в ступор. Он осоловело хлопал и вращал глазами, поглядывая то на Бандита, то на монитор, наконец пришел в себя после резкого перехода к действительности и заголосил:

– Найн! Нихт цюрюк! Это частная собственность. Что вы себе позволяете!

Возмутитель спокойствия улыбался, довольный произведенным эффектом, самодовольно поглаживал свои волосы, собранные в хвостик. Одернул и поправил складки кожаного плаща.

– Гости приехали, епта! По культурному обмену. – Донеслось из-за широкой спины Бандита.

Бандит отошел назад, и режиссер увидел того, с кем хотел бы столкнуться в последнюю очередь. Тем более после таких процедур.

В кресло напротив опустился мужчина лет шестидесяти. Седой, но крепкий, без грамма лишнего жира, с мощным лбом, развитыми надбровными дугами и квадратным подбородком. Впрочем, налет некоторого аристократизма корректировал и оживлял мрачный образ визитера, одетого на этот раз в темно-малиновый, почти черный пиджак, черные же брюки и рубашку, поверх которой блестела массивная золотая цепь якорного плетения. В петлице красовалась черная гвоздика.

Режиссер постарался прикрыться, рефлекторно схватил со стола журналы, даже кактус, и спешно притянул к себе.

Укололся.

– У-йй!

Батя нежно погладил цветок в петлице и взял со стола на руки животное – кошку, размером раза в полтора крупнее обычной дворовой мурки, серо-стального окраса, с металлическими вставками на спине, голове и конечностях, выпирающими клыками и пятисантиметровыми когтями в декоративных пластиковых колпачках.

Животное упиралось, проявляло недовольство, но терпело властную руку, не подумывая о том, чтобы укусить или поцарапать.

У режиссера задергалось веко.

Кошка-киборг посмотрела на упадочного интеллигента красным механическим глазом, зашипела, очевидно, выразив явное недовольство его моральным разложением.

Голос Бати, сиплый, выразительный и уверенный, свидетельствовал о непростой и бурной жизни своего обладателя:

– Эй, ю! Я чисто конкретно, не могу вспомнить, когда ты приглашал меня обсудить сценарий и съемки фильма!

Режиссер лихорадочно принялся ворошить бумажки с графиками и таблицами, создавая видимость работы. Делая вид, что читает смету, он оправдывался:

– Но препродакшен. Еще кастинг. Мы только приступили. Еще не утвержден вариант тизера.

Мафиози приподнялся:

– Кастинг, препродакшен, тизер, ты мне еще про план-график и критическую цепочку бизнес-процессов расскажи!

– Ну да, ответственная стадия… – промямлил режиссер.

– Какие, в натуре, умные, но чужие слова. Будем откровенными. Тебе требовались мои деньги, ты не хотел моей дружбы, и ты боялся быть у меня в долгу. – Батя с противным пластиковым скрипом встал с места, не отпуская животное.

Режиссер убрал кактус на стол и, закрываясь журналом, застегивал брюки. Его голос виновато дребезжал:

– Я не хотел неприятностей.

Батя с кошкой на руках подошел к столу:

– Ты ведь хочешь уехать в свою Европу. Полицайен будет защищать тебя, и суд. В натуре, толерантность и гражданское общество. Поэтому тебе и не нужен друг вроде меня.

Кошка-киборг оскалилась на монитор, вздыбив остатки шерсти.

Режиссер попробовал закосить под блаженного:

– Я хочу снимать артхаус для интеллектуалов.

Мафиози посмотрел на монитор, усмехнулся:

– Для интеллектуалов? В натуре?

Режиссер, пытаясь прикрыть экран папками документами, лопотал:

– Я снимаю фильмы. Хорошие фильмы. Они приносят моим партнерам деньги. И я лишь попросил аванс.

Бандит-подручный переминался с ноги на ногу, недобро поглядывая на извращенца, как будто имел к нему личные претензии и счеты.

Мафиози положил руку на плечо своему трусливому оппоненту:

– Но ты, в натуре, не просишь с уважением. Ты не предлагаешь дружбу. Ты даже не называешь меня «Батя».

Выдерживая паузу, гость рассматривал картины-постеры на стене за столом режиссера. Особенно он задержался на «Медведях-патриотах», очередной ура-шапкозакидательской клюкве, которую снимал Тарантасов в перерывах между основными проектами.

Батя брезгливо поморщился:

– А вместо этого я вынужден приходить к тебе и разговаривать о дочери.

Режиссер упал в кресло. Он уже все понял, предчувствовал пятой точкой, что будет дальше. Вновь задергался глаз.

– Какой такой дочери? – Тарантасов попытался опять включить дурачка.

– С которой ты живешь. Думаешь, я просто так согласился на твою кандидатуру? Ты меня за фраера не держи. Есть еще Теодор Бурудчук, Тенгиз Каганбеков, Гога Крыжопольский, Аммоний Грандэрос, наконец!

Режиссер аж подскочил в кресле. Теперь ему стали окончательно ясны все интересы и намерения спонсора, которого ему пару месяцев тому назад подогнала Трэш. Тот-то она заливалась соловьем насчет истории, основанной на реальных событиях, и будущего блокбастера. Якобы Министерство Искусства и Культуры будет в восторге. Собирай, мол, команду, нанимай задротов-сценаристов и делай тизер!

Тарантасов как чуял, что будут проблемы. Большие такие, конкретные проблемы.

Мафиози подошел к жалюзи, раздвинул их, посмотрел на съемочную площадку, мечтательно проговорил:

– Тогда, при пахане Борисе, я вел, в натуре, балдежную жизнь сначала в Раше, потом в Пендосии. Грехи молодости. А фильм, как вы, либерасты, говорите, это мой «месседж», то есть пацанский завет. И роль для дочери. Сечешь тему?

Режиссер ни черта не понимал, потому что 90-е годы его обошли стороной: Тарантасов родился во Франции в семье торговых представителей почившего в бозе СССР, исправно снабжавшего своих верных адептов доходами от сдачи в аренду заграничной собственности. В Россию он вернулся в благословенные нулевые, чтобы сразу, благодаря протекции, поступить во ВГИК и воспользоваться плодами экономического роста.

Батя сокрушенно добавил:

– Не сечешь. В мое время в кинотеатрах шли только хорошие фильмы… и индийские.

Режиссер безвольно обмяк, растекся в кресле и заклянчил:

– Я только прошу у вас справедливости и возможности продолжать. Аллес нах план!

Мафиози вернулся к столу, склонился над режиссером и доверительно зашептал:

– Я не занимался ее воспитанием. Я делал бизнес. Она выросла сама, без меня, чисто конкретно, на американских фильмах-хоррорах. Когда я узнал, что у меня взрослая самостоятельная дочь, я плакал. Почему я плакал?

У кинодеятеля на глаза навернулись слезы:

– Почему?

Батя укоризненно ответил:

– Прекрасная девушка. И что ее только свело с тобой?

Мафиози поставил животное на стол. Кошка-киборг уставилась на монитор с застывшими на паузе культуристками.

Мягко ступая, подобно хищнику, Бандит подошел к разговаривающим. Руку держал за пазухой, как будто нащупывал что-то.

Режиссер в истерике залопотал:

– Я могу… дас гельд… счета. Сколько мне нужно вам заплатить?

– Деньги. Бабки, капуста, лавэ. Что, в натуре, я тебе сделал, чтобы ты обращался со мной так неуважительно?

Бандит «почти достал» что-то из-за пазухи.

Режиссер внезапно сменил тон, вытянул руки, и заговорил просительно, заискивающе:

– Вы же ведь пришли ко мне как друг. Вы ведь мой друг, Батя? И партнёр по фильму.

– Камера со страпоном твой половой партнер! – сердито донеслось из-за спины Бати.

Режиссер втиснулся в кресло, подобрал брюшко, но не сдержался и испустил газы.

Довольный произведенным эффектом мафиози сделал успокаивающий жест Бандиту:

– Типа, когда-нибудь, а возможно, этот день и не наступит, я попрошу тебя сделать мне услугу. До этого времени прими подарок.

Бандит улыбнулся, делая вид, что зажимает нос одной рукой, второй протянул мафиози ключи от автомобиля, а Батя в свою очередь отдал их режиссеру:

– В натуре, «джип широкий». Реплика. Чтобы ты сделал правильный фильм. По нашим, по русским понятиям!

Режиссер взял ключи и вцепился в протянутую руку с перстнями. Поцеловал ее:

– Спасибо, данке, Батя!

– Епта, а как же! Гнид – давим, а правильных пацанов в дело берем. Бывай, интиллигенция!

Мафиози взял со стола кошку-киборга, уже начавшую грызть монитор с культуристками, и направился к выходу.

Бандит высокомерным взглядом смерил Тарантасова и, не сказав больше ни слова, вышел вслед за хозяином.

Режиссер разжал руку и выронил ключи на пол. Нервный тик обострился, как и бурление в животе.

Трэш взбежала вверх по лестнице в наспех накинутом халате. Охрана внизу предупредила актрису: «Батя уже здесь».

«Зашибись! Он же замочит Костю!» – только и успела подумать девушка.

Старому мудаку захотелось снять фильм про свою бурную молодость. И он предложил ей главную женскую роль. Трэш согласилась. А что делать? – надо же как-то получать «Оскар». Тем более шансы имелись, «золотые девяностые», как говорило Министерство Искусства и Культуры, всегда актуальны. Бабки на софинансирование таких проектов завсегда находились.

Режиссером поставили Тарантасова. Типа все «на мази», «семейный подряд». А он же ни хрена не понимал ни в мюзиклах, ни в истории. Только хорроры, авторские фильмы. Накосячит!

Опоздала?

Нет. Мафия довольна.

Батя картинно обнялся и расцеловался с дочерью. Бандит посмотрел на Трэш с вожделением, ревностью и одновременно ненавистью (помнит, кобель, общее дельце на Селигере).

Когда почтенное семейство спускалось вниз, Батя с плохо скрываемой иронией спросил актрису:

– Ты же, типа, пригласишь своего старого и глупого отца на премьеру?

– Слушай, Батя, это излишне… твой приход. Мы и так тут работаем день и ночь.

– Я видел, в натуре, как вы тут работаете. – Мафиози обернулся к Бандиту. – Ну а ты как, не жалеешь?

Подручный попытался возмутиться:

– Что она вообще делает у этого извращенца? И почему он…

Мафиози перебил:

– Ты хотел сказать, не лучше ли уйти к тебе?

Трэш вступилась за своего «настоящего» бойфренда:

– Делаю «Оскара». Этот извращенец реально в тренде, он лучше всех снимает кино в этом грёбаном городе!

Мафиози отдал кошку Бандиту:

– Вот они, женщины! И кто их поймет? Ты их понимаешь?

Бандит пожал плечами.

– Нет? И я тоже. А закинь-ка, в натуре, животинку Хакеру на техобслуживание. Барахлит зверюшка, злая стала. До скорого, доча!

Криминальная двоица покинула киностудию, разговорившись «про дела» и необходимость кого-то «поставить на правеж».

Трэш осталась стоять в дверях.

У выхода из здания киностудии, нагло смяв металлическим кенгурятником парковочную табличку «Хардкор Пикчерс», устроился угловатый широкий внедорожник темно-зеленого, почти черного цвета с золотистыми молдингами и решеткой, квадратными фарами, уютно почивающий на зубастых внедорожных колесах. Эмблема автопроизводителя отсутствовала – вместо нее на капоте и багажнике была установлена золотая «распальцовка» – сжатая кисть руки с оттопыренным указательным пальцем и мизинцем. Тот самый «Джип широкий».

Второй транспорт, приземистый седан глубокого черного цвета с трехлучевой звездой и номером «666», пребывал «под парами».

Кроме внедорожника и седана, в наглую занявших по два места каждый, парковочную площадку оккупировало приземистое хищное черное творение сумрачного немецкого гения с пропеллером и двумя ноздрями, затонированное «в ноль».

Одетый в униформу адмирала флота Швейцарии водитель автомобиля, стилизованного под раритетный «Мерседес», открыл перед начальством заднюю дверь.

Салон авто неизвестные реконструкторы выполнили в антикварном стиле «кожа энд рожа».

Батя устроился на заднем сиденье. Он не любил всех этих технических новинок и устройств, отвлекавших и мешавших думать о делах. Только одно исключение, одну слабость авторитет допускал для себя – музыку своей молодости. Она помогала жить, бодрила и вносила какую-то гармонию в этот безумный мир технических наворотов и человеческих страстей. Напоминала о дружбе и былых подвигах с братанами в далекие годы юности.

Включился экран на сиденье водителя – всё тот же известный албанский доктор в окружении своры негритянок пел про свою счастливую жизнь. После «гинеколога» завели свою техно-тягомотину неприкаянные «Двое беспердельщиков» на райском острове с пляжами, пальмами и золотым песком.

Батя из окна помахал Трэш, провожавшей их в дверях, поманил пальцем Бандита, напомнил:

– Эта, типа того, кошку – Хакеру, а Петюню – попрессуй. Переметнулся, гнида!

В благословенные «нулевые» молодой, подающий надежды активист, тогда не носивший ни «бандитской» кликухи, ни кожаного плаща, прибился к одному из созданных прокремлевских молодежных движений: тусовался на «Селигерах» и прочих форумах. Спортсмен, подкован в вопросах политики и жаждавший приобщения к таинствам «сокровенной демократии», то есть выбиться в депутаты, члены Общественной палаты или мечтавший хотя бы получить завалящее место в Комитете по делам молодежи.

Там то Трэш и заприметила «комиссарское тело», захомутав подающего надежды активиста, отбила аж у самой замначальницы движения Катерины Проступчик, вступив с ним, как и положено, в интимную связь.

Но, как показала практика, не сложилось. То ли кандидат был недостаточно «сокровенен», не пил в нужной компании в нужном месте, в нужное время и не ходил в баню с нужными людьми, то ли просто обычная российская непруха.

Короче, судьба такая. Когда молодежников погнали поганой метлой и отлучили от причастия к грантам, оказалось юное дарование не у дел и, будучи оставленным Трэш по причине банального безденежья, нашло себе подработку в отдельном спортзале в Люберцах, усердно шлифуя боксерскую грушу, уча английский и копя деньги на заветный «грин кард» в США.

Долгие годы своего бывшего возлюбленного Трэш и не видела, мало того, даже не задумывалась и не вспоминала о его существовании. А тут, надо же, после той судьбоносной встречи в гримерке заценила и обновила телефонные контакты в своем весьма развернутом списке «бывших».

В жизни всякое бывает! Старые связи могут всегда пригодиться.