Читать книгу Дитрих Бонхёффер. Праведник мира против Третьего Рейха - Эрик Метаксас - Страница 12

Война продолжалась, приходили все новые известия о смертях и ранениях – круг родства и знакомств у Бонхёфферов был весьма широк. В 1917 году подлежали призыву двое старших детей, Карл-Фридрих и Вальтер. Оба родились в 1899 году – теперь их ждала война. Родители не пытались пускать в ход какие-либо связи, хотя легко могли это сделать, чтобы уберечь их от передовой. Больше всего Германия нуждалась в пехоте, пехоту оба мальчика и выбрали, как бы предугадав события, которые произойдут четверть века спустя, в следующую войну. Бонхёфферы правильно воспитывали своих детей и никогда не мешали им поступать отважно и самоотверженно. Те замечательные слова, которые Карл Бонхёффер напишет коллеге в 1945 году, убедившись в смерти Клауса и Дитриха (погибли также два его зятя), подытоживают его позицию в обе эти войны: «Мы горюем и гордимся»⁴⁰.

После краткой подготовки обоим Бонхёфферам предстояла отправка на фронт. Карл-Фридрих прихватил с собой учебник физики. Вальтер готовился к сражениям с самого начала войны, он тренировал выносливость, отправляясь на долгие прогулки с тяжелым рюкзаком за спиной. В тот год перспективы Германии все еще казались весьма радужными. Немцы были так уверены в победе, что кайзер заранее провозгласил 24 марта 1918 года праздничным днем.

В апреле 1918 года настал черед Вальтера. Как это всегда делалось в семье – и будет сделано для внуков четверть века спустя – в честь Вальтера устроили прощальный обед. Вся семья собралась за большим столом, молодому человеку вручили сделанные собственными руками подарки, читали стихи, пели песни, тоже сочиненные специально для этого случая. Двенадцатилетний Дитрих аранжировал песню «Ныне мы говорим тебе: «С Богом!» и спел ее брату, аккомпанируя себе на пианино. На следующее утро Вальтера проводили на вокзал, и Паула Бонхёффер бежала за поездом, повторяя своему розовощекому мальчику: «Нас разделяет только расстояние». Через две недели он умер во Франции от осколочного ранения.

Смерть Вальтера изменила все.

Сабина писала:

Я все еще помню то яркое майское утро и ту страшную тень, что легла вдруг на всех нас. Отец как раз собирался уходить в клинику, а я – в школу, но тут почтальон принес нам две телеграммы. Я стояла в холле первого этажа и видела, как отец поспешно вскрыл конверты, сильно побледнел, ушел к себе в кабинет и рухнул в кресло, уронив голову на руки, закрыв обеими руками лицо… Несколько минут спустя в полуоткрытую дверь я увидела, как отец поднимается на второй этаж по широкой удобной лестнице, хватаясь на каждом шагу за перила, а ведь обычно он с легкостью взбегал по ней. Он поднялся в спальню, откуда мать еще не выходила, и остался там на много часов⁴¹.

Вальтер был ранен шрапнелью 23 апреля. Сперва врачи сочли рану не слишком серьезной и сообщили о ней родственникам в успокоительном тоне. Однако рана воспалилась, состояние пациента резко ухудшилось. За три часа до смерти Вальтер продиктовал письмо к родителям:

Дорогие мои, сегодня мне сделали вторую операцию, и должен признать, что прошла она намного тяжелее первой, потому что пришлось удалять осколки изнутри. Затем мне сделали, с небольшим перерывом, два укола камфары, но, надеюсь, теперь уж дело закончено. Я применил свою технику и думаю о другом, чтобы не думать о боли. Есть в мире вещи поинтереснее моих ран. Гора Кеммель, например, и вероятные последствия этого сражения. Сегодняшние известия о применении иприта внушают нам надежду. Мне страшно думать о моих однополчанах, мой бедный полк так сильно пострадал в последние дни. Как там другие новобранцы?

Я думаю с любовью и тоской о вас, дорогие мои, каждую минуту этих долгих дней и ночей.

Издалека – ваш Вальтер⁴².

Позднее семья получила и другие письма, которые Вальтер написал в те немногие дни перед смертью. Из них видно, как он ждал приезда родителей. «По сей день, – писал много лет спустя его отец, – я не могу вспоминать об этом, не упрекая себя за то, что поверил успокоительным телеграммам и не отправился сразу же к нему, пусть врачи и писали, будто в этом нет надобности». Узнали они со временем и о том, что командир Вальтера не имел опыта, по глупости он выстроил всех солдат в одну линию»⁴³.

В начале мая кузен, служивший в Генеральном штабе, доставил домой тело Вальтера. Сабина запомнила похоронную процессию, «катафалк с лошадьми под черными попонами, множество венков, мама, бледная как смерть под густой траурной вуалью… отец, родственники, множество молчаливых людей в черном сопровождали гроб по пути к церкви». Кузен Дитриха, Ханс-Кристоф фон Хазе, запомнил, как «плакали, плакали навзрыд мальчики и девочки, плакала его мать – никогда прежде я не видел, чтобы она так плакала».

Смерть Вальтера стала вехой и в жизни Дитриха. Заупокойную службу начали с гимна «Jerusalem, du Hochgebaude Stadt»[12]. Дитрих пел громко и внятно, как мать всегда требовала от детей, и сама Паула, казалось, обретала опору в этих словах, изливавших сердечную тоску по небесному граду, где Господь ожидает нас, примет и утешит и «отрет каждую слезу». Дитриху этот текст казался героическим и полным значения:

Дядя Дитриха, Ханс фон Хазе, прочел проповедь. Процитировав гимн Пауля Эрхардта, он заговорил о том, что наш мир боли и скорби – лишь краткий миг по сравнению с радостной вечностью в Господе. Когда служба закончилась, товарищи Вальтера вынесли гроб из церкви под трубный гимн, выбранный Паулой Бонхёффер: «Was Gott tut, das ist Wohlgetan». Сабина запомнила, как трубачи играли хорошо знакомый мотив, и задним числом изумилась выбору матери:

Паула Бонхёффер в самом деле так думала и так чувствовала, но смерть любимого сына оказалась слишком тяжелым ударом. В эту страшную пору Карл-Фридрих все еще оставался на передовой и сохранялась немыслимая, но вполне реальная угроза потерять и его. Вскоре призвали и семнадцатилетнего Клауса – это добило мать. Паула слегла. Несколько недель она не могла подняться с постели, ее устроили в соседнем доме у супругов Шён, которые ухаживали за ней. Потом она вернулась домой, но и тогда эта сильная, богато одаренная женщина не смогла выполнять обычные свои обязанности. Депрессия длилась год, и еще несколько лет прошло, прежде чем она окончательно оправилась. Все это время единственной опорой семьи был отец, и лишь через десять лет Карл Бонхёффер вновь принялся за свой дневник.

* * *

Первые слова, написанные рукой Дитриха Бонхёффера, сохранились в письме бабушке, отправленном за несколько месяцев до гибели Вальтера. Надвигался двенадцатый день рождения Дитриха и Сабины. Вальтер еще не отправился на фронт, но находился в лагере военной подготовки.

Дорогая бабушка, пожалуйста, приезжай 1 февраля, чтобы ты уже была тут в наш день рождения. Было бы так славно, если бы ты оказалась тут.

Пожалуйста, решайся прямо сейчас и приезжай 1-го… Карл-Фридрих теперь пишет чаще. Недавно он сообщил, что выиграл первый приз в состязании по бегу, в котором участвовали все младшие офицеры его полка. Приз – пять марок. Вальтер приедет в воскресенье. Сегодня мы получили семнадцать прекрасных камбал из Болтенхагена на Балтийском море и вечером их съедим⁴⁴.

Болтенхаген – курорт на Балтийском море. Дитриха, Сабину и Сюзанну порой отправляли туда с сестрами ван Хорн. У их друзей Шёнов была там дача. В июне 1918-го, через несколько недель после смерти Вальтера, Дитрих с сестрами Ван Хорн снова поехал туда. У моря он мог отдохнуть от мрачной атмосферы Вангенхаймштрассе, вновь стать двенадцатилетним мальчиком, поиграть. Второе сохранившееся письмо Дитриха было написано в ту пору старшей сестре Урсуле:

В воскресенье мы поднялись в 7.30. Сначала мы позавтракали… Затем побежали на пляж и построили прекрасный замок из песка. Потом мы возвели крепостной вал вокруг плетеного пляжного шезлонга. Потом занялись крепостью. Пока мы отлучились на 4–5 часов на обед и чай, море полностью смыло крепость, но флаг мы унесли с собой. После чая вернулись и стали копать каналы… Потом начался дождь, и мы смотрели, как доят коров герра Квальманна⁴⁵.

Другое письмо к бабушке (по штемпелю 3 июля) наполнено такой же ребячливой болтовней, но и в эту детскую вселенную замков из песка и воображаемых битв вторгается внешний мир, несущий смерть. Мальчик описывает, как два гидроплана совершали маневры и один из них вдруг вошел в пике:

Вскоре мы увидели толстый черный столб дыма над землей и поняли: это значит, что самолет разбился… Кто-то сказал, что пилот сгорел дотла, но второй выскочил и только повредил руку. Потом он пришел, и мы увидели, что у него совсем обгорели брови… Несколько дней тому назад (в воскресенье) мы уснули в своей песчаной крепости и все мы сильно обгорели… Нас заставляют каждый день спать днем. Тут еще два мальчика, одному 10 лет, а другому 14. Еще есть маленький еврейский мальчик… Вчера вечером снова горели все прожектора, это, конечно, из-за пилотов… Завтра, в последний день, мы собираемся сделать венок из дубовых листьев на могилу Вальтера⁴⁶.

* * *

В сентябре Дитрих отправился к кузенам фон Хазе в Вальдау, в 70 километрах к востоку от Бреслау. Дядя Ханс, брат Паулы Бонхёффер, возглавлял церковный округ Лигниц и жил там в доме священника. Визиты Дитриха укрепляли связь молодых Бонхёфферов с их родственниками по матери, для которых карьера священника или богослова была столь же привычной, как путь ученого – для отцовской линии. Дитрих часто проводил каникулы со своим двоюродным братом Хансом-Кристофом, которого дома звали «Хенсхен» – он был на год моложе Дитриха. Кузены сохранили свою дружбу и во взрослую пору; в 1933 году, на три года позже Дитриха, Ханс-Кристоф по его примеру поступил в богословскую семинарию Нью-Йорка «Юнион» (Union Theological Seminary). А тогда, в сентябре, мальчики вместе изучали латынь, хотя в письмах братьям и сестрам Дитрих с увлечением повествует об иных занятиях:

Не помню, писал ли я вам, что мы нашли гнездо куропатки, четыре птенчика уже вылупились, а еще двоим мы помогли, потому что они не могли выбраться. Мы отдали их курице, но она не учит их клевать, и мы тоже не знаем, как их научить. Я теперь больше помогаю Хенсхену, когда он пригоняет животных. Я всегда иду первым, то есть я направляю их к кипам сена, которые надо грузить, а недавно я даже несколько раз проехал в тележке по кругу. Вчера мы с Клерхен катались на лошадях. Было очень приятно. Мы часто собираем оставшиеся колосья, весьма успешно, уже много набрали. Сегодня я собираюсь их провеять и отправить в молотилку… К сожалению, урожай фруктов не слишком хорош… Сегодня днем мы будем кататься в лодке по озеру⁴⁷.

Мальчишеская любовь к забавам не покидала его и в зрелые годы, даже в те годы, когда он жил в постоянной опасности, но не менее присуща ему была и серьезная сосредоточенность. Смерть Вальтера и нараставшая угроза поражения Германии выявили эту сторону его характера. В эту пору мальчик впервые задумывается, не заняться ли ему богословием. Под конец войны, когда экономика Германии окончательно рухнула, он остается одним из главных в семье «снабженцев и добытчиков». Тогда же, в сентябре, он писал родителям:

Вчера мои колосья отвезли на молотилку. Выйдет даже фунтов на 10–15 больше, чем я рассчитывал, все зависит от тонкости помола… Погода замечательная, почти все время светит солнце. В ближайшие дни будем собирать помидоры… Я каждый день занимаюсь с Хенсхеном и дядей Хансом латинскими переводами. Ты приедешь на этот раз в Бреслау, мамочка, раз Карл-Фридрих не на фронте?⁴⁸