Читать книгу Дитрих Бонхёффер. Праведник мира против Третьего Рейха - Эрик Метаксас - Страница 15

В 1923 году в семье Бонхёфферов произошли важные перемены, в том числе состоялся первый брак среди представителей младшего поколения. Старшая дочь Урсула вышла замуж за блистательного юриста Рюдигера Шляйхера. Отец Рюдигера учился вместе с Карлом Бонхёффером в Тюбингене и дружил с ним. Там же теперь учился и сам Рюдигер, вступивший в братство «Igel», выдающимся членом которого был в свое время Карл Бонхёффер. И вот, решив нанести визит сему легендарному члену братства, Рюдигер познакомился со своей будущей женой.

В том же году вступила в брак и Мария фон Хорн: ее избранник, Рихард Чеппан, преподавал латынь в гимназии Грюневальда и давно уже сделался своим человеком в доме номер 14 по Вангенхаймштрассе. Он был наставником Клауса, на семейных вечерах Бонхёфферов часто играл на пианино, а в 1922 году отправился с Дитрихом в поход по Померании.

Тогда же, в 1923 году, Карл-Фридрих получил завидную должность научного работника в Институте кайзера Вильгельма, и вскоре занялся расщеплением атома, выше прежнего задрав планку амбиций для своих и без того талантливых и честолюбивых родичей. Посыпались приглашения из ведущих университетов мира, в том числе из США, куда молодой физик и наведался спустя несколько лет, проложив заодно путь Дитриху.

В том же году младший сын покинул дом, хотя едва ли хоть один член этой тесно сплоченной семьи в самом деле «покидал дом». Достаточно скоро Кристель с супругом переедут в дом напротив родительского, а в 30-е годы Урсула и Рюдигер поселятся в соседнем с родителями особняке в Шарлоттенбурге – их дома образуют едва ли не единое целое. Все они так часто бывали друг у друга в гостях и так подолгу разговаривали по телефону, что товарищи Дитриха порой дразнили его этим. Он провел в Тюбингене всего год, а затем перевелся в Берлинский университет и вновь поселился у родителей. С ними он проживет, порой отлучаясь, но всегда возвращаясь, вплоть до 1943 года, и из-под родительского крова его уведут в тюрьму. И все же отъезд в Тюбинген стал значительным моментом в жизни Дитриха.

Он выехал в конце апреля, чтобы начать учиться с летнего триместра, с ним вместе поехала Кристель, которая тоже училась в том городе. Бабушка Жюли Бонхёффер жила в Тюбингене в доме 38 по Неккархальде на реке Неккар. В основном у нее оба внука и жили, там их часто навещали родители. Бетге писал, что Бонхёффер был «гораздо сильнее привязан к семье, чем обычно бывают привязаны студенты» и что он «почти ничего не решал, не посоветовавшись с родителями»⁶². Начинать учебу в Тюбингене также предусматривалось семейной традицией. Карл-Фридрих учился там в 1919 году, за ним последовали Клаус и Сабина, там же училась и Кристель, а начало традиции положил, разумеется, Бонхёффер-старший.

Дитрих последовал примеру отца и вступил в студенческое братство «Igel». Это братство было основано в 1871 году, в один год с Германской империей – сразу после победы над Францией в войне 1870–1871 годов. Пруссия объединила вокруг себя 25 немецких государств, и на протяжении полувека эту конфедерацию возглавляла прусская династия Гогенцоллернов. Первым кайзером стал прусский король Вильгельм I. Он считался «первым среди равных» (primus inter pares), то есть среди глав остальных двадцати четырех государств. Премьер-министром он назначил прусского же князя Отто фон Бисмарка, вошедшего в историю как «Железный канцлер». Хотя члены братства «Igel» были патриотически верны кайзеру и рейху, от национализма и милитаризма той эпохи они оставались свободны. Устав братства подходил семейству Бонхёфферов с его приверженностью к умеренности в политике, так что Дитрих не испытывал колебаний по этому поводу. Правда, его братья обошлись и без этого товарищества.

Немецкое слово «Igel» (произносится «игель») означает «ёж». Члены братства носили шапки, сшитые из ежовых шкурок, в одежде предпочитали серый цвет различных оттенков, от светлого до темного, и задирали нос перед прочими братствами, чересчур увлекавшимися яркими шляпами и украшавшими свои лица чудовищными дуэльными шрамами. В Германии XIX и даже начала ХХ века шрам, полученный на студенческой дуэли, считался почетным отличием[16].

Бонхёфферы, само собой, за подобной мишурой не гнались, да и не причисляли себя ни к националистам, ни к монархистам, оставаясь при этом патриотами, и национальная гордость «Ежей» им не была чужда. Карл Бонхёффер с любовью вспоминал те времена, хотя и не одобрял студенческие попойки, где все превышали меру, состязаясь в выносливости. В его времена «Ежи» по большей части придерживались умеренных убеждений, стояли за кайзера и Бисмарка. Замок-резиденция императора и премьер-министра все еще нависал над городом.

Спустя много лет другой «Ёж» вспоминал, что Дитрих в те годы был чрезвычайно уверен в себе и своих взглядах, но не тщеславен, «умел переносить критику». Был он также «товарищеским, подвижным и физически крепким юношей», обладавшим «острым нюхом, различавшим главное и второстепенное, и решимостью добраться до сути всего». Он также «умел тонко подшучивать над людьми, и с юмором у него дела обстояли прекрасно»⁶³.

* * *

Для Германии 1923 год обернулся катастрофой. Немецкая марка, уже два года неуклонно скользившая вниз, сорвалась в свободное падение. В 1921 году за доллар давали 75 марок, в следующем году – 400, в начале 1923 года – 7000. И то было только начало. Германия не могла вынести бремя репараций, навязанных ей Версальским договором. В 1922 году, не справляясь с этими поборами, немецкое правительство попросило отсрочки. Многоумные французы не поддались на «уловки» и категорически отказали. Но это не было уловкой – вскоре Германия обанкротилась. Французы тут же оккупировали Рур, центр немецкой промышленности. По сравнению с наступившим экономическим хаосом прежние тревожные месяцы могли показаться прекрасным утраченным прошлым: к августу доллар стоил миллион марок, а к сентябрю прекрасным утраченным прошлым стал август. В ноябре 1923 года за доллар давали около четырех миллиардов немецких марок.

8 ноября Гитлер, почуяв подходящий момент, возглавил пресловутый «пивной путч» в Мюнхене, однако его чутье чересчур поторопилось: вместо победы его ждала тюрьма по обвинению в измене и мятеже. В тиши и спокойствии крепости Лансберг-ам-Лех он, словно свергнутый император, принимал у себя товарищей, диктовал свой исступленный манифест Mein Kampf и готовил новый удар.

Под конец 1923 года наступил срок выплаты по страховке Карла Бонхёффера. Всю жизнь он платил взносы и вот теперь получил 100 000 марок – благодаря инфляции хватило как раз на бутылку вина и корзину клубники. Хорошо еще, что к знаменитому психиатру обращались пациенты из других европейских стран, платившие ему в своей валюте, но даже для Бонхёфферов жизнь становилась весьма затруднительной. В октябре Дитрих жаловался в письме домой, что каждый обед обходится ему в миллиард марок. Он хотел оплатить кошт на две-три недели вперед, но для этого требовалась финансовая помощь родителей. «У меня нет при себе столько денег, – пояснял он, – я потратил шесть миллиардов на хлеб».

Новичков в братстве «Igel» именовали «фуксами» («лисами»), ссылаясь на строчку древнегреческого поэта Архилоха: «Лиса знает много маленьких вещей, а еж – одну, но большую»⁶⁴. Каждый фукс оставлял на страницах особой «Лисьей книги», Fuchsbuch, свое краткое жизнеописание, как поступил и Бонхёффер.

В Бреслау, 4 февраля 1906 года, я, сын университетского профессора, «старого господина» Карла Бонхёффера, и его супруги, урожденной фон Хазе, появился на свет вместе с моей сестрой-близнецом. В возрасте шести лет я покинул Силезию, мы переехали в Берлин, и я поступил в гимназию Фридриха Вердера. После переселения в Грюневальд я перешел в местную гимназию и закончил ее на Пасху 1923 года. В тринадцать лет мне стало ясно, что я буду изучать богословие, хотя еще два года я колебался между теологией и музыкой. Сейчас я учусь первый семестр в Тюбингене и, как почтительный сын, вступил в братство Ежей. Своим личным телохранителем я выбрал Фрица Шмида. Больше мне о себе нечего сказать. Дитрих Бонхёффер⁶⁵.