Читать книгу Осколки фамилии - Eugenia Eon - Страница 5

Неожиданная капля слезы упала на лист бумаги и оставила причудливый узор на изображении бегущего оленя, которого Харви разрабатывала, чтобы выпустить небольшую серию вручную расписанных открыток. Открытки моментально расходились среди ее друзей и знакомых и служили небольшим заработком. В художественной школе Харви почувствовала, что, рисуя, забывает обо всем. Спустя много лет эта страсть к фантазиям, воплощаемым на бумаге, несмотря на попытки обрести более классическую профессию, не угасала, а лишь крепла, стремительно одерживая победу. И теперь эмоции и переживания Харви обретали форму, она выпускала их, словно дикую птицу из клетки, и жизнь становилась чище. Харви смотрела на благородного оленя в прыжке, по щекам катились слезы, становилось легче. Разве может юриспруденция дарить такое же очищение? Ее сухие формулировки не омывают и не окрыляют, скорее, структурируют то, что есть, не перерождая. Олень на этой чудесной итальянской бумаге был воплощением всего самого лучшего, что не структурировано жило внутри Харви.

Слезы связаны с жалостью к себе – девочке-подростку, которая вдруг осталась совершенно одна. Тогда, в самом начале, несмотря на тоску по близкому человеку, дух неожиданно свалившейся в тринадцать лет свободы кружил голову, громко распевая песни и танцуя безумные пляски. Подростковый возраст и так физиологически заставляет переживать абсолютно новые чувства, но когда к нему примешивается абсолютная вседозволенность, вначале ощущаешь себя дикой лошадью, соревнующейся в скорости с ветром на безграничном поле. Харви неслась галопом, пробуя все, что так неожиданно предлагала жизнь. И этот отвлекающий маневр где-то на полгода затуманил реальность случившейся драмы.

Но в слепом безумии Харви пребывала не так долго. Глаза начали прозревать вновь, когда мама уехала на зимние праздники к бабушке, оставив Харви одну с папой. Как часто это бывает с людьми, находящимися во власти своих демонов, папа Харви был склонен к безосновательным отрицаниям. Например, Харви рассказала про своего друга, который вместе с родителями переезжал жить в другую страну, потому что на тот момент финансирование научного проекта его отец смог получить только за границей. Харви воодушевленно рассказывала о предстоящих трудностях и приключениях друга, когда неожиданно отец прервал ее и начал кричать: «Запомни, у каждой проститутки есть своя история! Запомнила?» Конечно, запомнила, но лучше бы он сам об этом помнил, делая очередной выбор в своей жизни. Однако откуда такая агрессия на невинную историю? И кто же здесь проститутка? Тот, кто переезжает жить в другую страну, следуя за своей мечтой и убеждениями? Или даже пусть в поисках лучшей жизни? Что заставило папу возмутиться – патриотические чувства? Или зависть, прикрытая ими? Тогда у Харви родилось много вопросов, но главным было то, что Харви окончательно убедилась: папа не переносит чужих радостей и побед, они его раздражают.

Предложение навестить бабушку с дедушкой отец воспринял в штыки и привел массу одиозных доводов, почему ехать не надо. Мама сделала неловкую попытку поспорить с ним, а потом просто купила билет для себя одной и в очередной раз сбежала от всего того, что ее отягощало: от мужа-алкоголика, от дочери-подростка со всеми вытекающими, от быта, от необходимости продумывать совместное времяпрепровождение. Она просто отправилась туда, где о ней будут заботиться и развлекать.

Харви осталась с человеком, для которого также представляла только обузу. Каждый день алкоголь заливал с утра до вечера все существование. В те же дни, когда не было алкоголя, папа отвозил Харви куда-нибудь к дальним родственникам на передержку, а сам предавался любовным утехам с очередной пассией. И самое неприятное – он практически этого не скрывал, полагая, будто Харви слишком недалекая, чтобы осознать, что к чему. А чего у Харви было не занимать, так это проницательности. Неужели за все годы родители так и не поняли этого?

Такое невысокое мнение о собственном ребенке не просто болезненно переносилось Харви, но и сеяло сомнения в величии отца. Если он настолько умен, то отчего же не видит Харви сквозь оболочку подростка, почему не заглянет вглубь, а различает лишь поверхность. Или же собственное эго полностью поглотило его?

Для иллюстрации глубины падения этого человека стоит привести одну историю, произошедшую как раз в тот момент, когда мама гостила у бабушки на зимних каникулах, а Харви с отцом влачили свое существование, полное безответной любви с одной стороны и отягощенного раздражения с другой. Однажды вечером отец все же проявил интерес к Харви и обратился с просьбой научить его отправлять смс. Это были времена, когда сотовые телефоны только-только начинали входить в обыденную жизнь, и, конечно, как это часто бывает, подростки быстрее всего втягивали воздух перемен. Харви искренне обрадовалась возможности быть хоть чем-то интересной для своих родителей и с воодушевлением объяснила все особенности незатейливого процесса. В эти минуты совместного времяпрепровождения у Харви стучало сердце и кружилась голова, настолько долгожданным и желанным было именно такое общение. Папа быстро все схватил и широкой улыбкой отблагодарил Харви. Она была так рада! Наконец-то она вызывает не только раздражение! Даже сегодня, спустя более чем десятилетие, Харви может вспомнить ощущения того счастья.

А потом папа резко потерял какой-либо интерес к дочери и начал активно с кем-то переписываться. Когда он отошел в душ, на телефон пришло смс. Харви скорее метнулась посмотреть, что же за сообщение пришло, даже не подразумевая, что там может быть не предназначенное для нее. Более того, Харви, подсознательно намереваясь восстановить интерес к себе, хотела скорее прочесть текст и сообщить отцу, что именно ему пришло. Ведь так они могли, пусть на мгновение, но вновь стать близкими людьми. Она открыла это сообщение и увидела: «С нетерпением жду нашей встречи в твоем доме! Наташа».

Бам! Как острый клинок в сердце! Так вот зачем это все было! Так вот к чему на самом деле была эта широкая улыбка… Как больно! В солнечном сплетении все начало ломаться, и эти осколки внутри царапали, доставляя такие мучения, что она была готова на все, лишь бы это прекратилось. Кончики пальцев начинало обжигать, словно ударами тока, а на глазах появлялись слезы, с губ рвался стон, который огласил все пространство вокруг беззвучным мертвым криком. Как быть дальше?

Для ребенка такое состояние отягощено невозможностью из него выйти, ведь внутренне хочется убежать от того, кто подло унижает, а бежать некуда. Все уехали, в городе родных нет. К друзьям обращаться за помощью стыдно, ведь, открывая истину, ставишь их в положение, когда они должны принять дочь алкоголика, изменника и той, что холодна и с легкостью бросает дочь ради собственных развлечений. Как это объяснить, пусть даже другу, чтобы при этом окончательно не запятнать честь родителей? А Харви была уверена, что это не родители плохие, ведь на самом деле они единственные и несравненные, наверняка дело в другом, наверняка все дело в ней. Это она плохая, и поэтому так складывается ее жизнь. Если Харви не хочет оказаться отвергнутой всеми, то не стоит показывать свое истинное лицо друзьям, не стоит раскрывать истинное положение вещей.

Внутри все опустилось, сникло, стало таким мрачным. Но где-то в глубине еще лежал груз ответственности, а потому нельзя было просто позволить себе страдать. Следовало продолжать борьбу за семью. Жалеть себя и опускать руки – удел преступников. Сейчас Харви должна исправить то, чему виною стала сама.

Она собралась с духом и задала отцу прямой вопрос: «Кто такая Наташа?» На это последовала волна агрессии, которую, конечно, замученная душевными переживаниями Харви восприняла на свой счет, как дополнительное подтверждение своей ничтожности. И только спустя годы Харви разобралась, что тогда просто сработал древний принцип «лучшая защита – нападение». После этого разговора папа незамедлительно отвез Харви к своей маме, бабушке Харви, и не появлялся несколько дней. Затем он приехал и в виде развлечения на новогодние каникулы повел Харви в кино, которое поручил дочери выбрать самой, как и кинотеатр. И Харви чувствовала такую степень унижения, которую сложно передать. Неужели она в очередной раз должна простить то, что, не будь он ее отцом или будь она уже самостоятельным человеком, не простила бы никогда. Харви хотелось встать в позу, быть принципиальной, как ее бабушка, и не только не ходить в этот кинотеатр, но и просто не возвращаться домой. Но куда она могла пойти? В действительности она никому не была нужна на целой планете, кроме бабушки, которая сейчас так же досягаема, как и соседняя галактика.

Старшие сестры бабушки Харви как-то рассказали семейную историю из детства. Когда бабушка училась в начальной школе, из их класса пропало пять рублей, по тем временам – значительная сумма. Учительница заставила всех детей встать и спросила, кто взял деньги. Конечно, никто не ответил. Тогда она велела всем вывернуть карманы и снять обувь, убедиться, что монета не спрятана. И все в классе сделали, как было велено, кроме бабушки. Она просто отказалась от такого унижения, из принципа. Учительница была готова разорвать ее на части, упрекала в краже. Бабушка на это ответила: «Я Вам уже сказала, что я ваших денег не брала. Этого достаточно». Бабушку и ее маму вызвали к директору, началось разбирательство, а затем злосчастная монета нашлась у самой учительницы, которая переложила ее в другое место и забыла об этом.

Харви к своим тринадцати годам, несмотря на все старания бабушки, получилась другой. Она точно не знала, как бы поступила в той ситуации, но, скорее всего, пересилив неприятные чувства, сняла бы обувь из сострадания и начала успокаивать учителя, уверяя, что монета обязательно найдется. Харви на самом деле привыкла к унижениям и в какой-то степени даже жаждала их, поскольку так чувствовала себя в привычной обстановке. Отцу все же удалось слепить из Харви жертву, над которой можно безнаказанно надругаться. Легко купаться во власти над слабыми и беззащитными, но еще легче быть тираном для тех, кто преданно и без оглядки любит.

Хотя сформировавшееся стремление быть униженной спустя годы стало осознанным, Харви продолжала выставлять себя жертвой. В детстве она неосознанно раз за разом окунала себя в унизительные ситуации, но затем, когда пришло понимание, что в ответе за происходящее только она сама, Харви не поспешила меняться. Честно говоря, девушка не понимала, как. Очень бы хотелось саму себя оправдать, ведь действительно Харви не полностью выбирала тот путь, по которому ее провели родители. А возможно, эта унизительная жертвенность – неотъемлемая часть ее «я», без которой она как личность не может существовать вовсе? Харви горько усмехалась: «Больше похоже на отговорку, потому что из любой роли, к которой прикипел, актеру выходить сложно».

Не было ли в этом какого-то проклятия рода по отцовской линии? Отец занимался саморазрушением при помощи алкоголя и распущенности, а Харви делала, в общем-то, то же самое, только при помощи самоунижения. И все ее жалостливые размышления об условиях формирования собственной личности на самом деле являются зеркалом отцовских громогласных высказываний о том, что он единственно правый в любой ситуации. Сейчас Харви хотелось взять себя, подростка, за плечи, нежно поправить подвеску на шее, так, чтобы в ямке меж ключиц располагался только кулон, а замочек находился на позвонке на шее, посмотреть прямо в глаза и сказать: «Харви, послушай меня, каждый раз, когда ты даешь себя унизить, ты делаешь очередной глоток водки, подобно отцу, необратимо отравляя свой мозг и тело. Будь сильной! Остановись!»

Тот случай с смс-перепиской был не единственным. Мама Харви находилась в очередной командировке, в коих пропадала по три недели каждого месяца. А родной папа в очередной раз обвел всех вокруг пальца, как он думал, когда Харви изъявила желание съездить на Восьмое марта, праздничный день в России, в гости к двоюродной сестре. Отец великодушно предложил идею еще лучше и сказал, что разрешает остаться у сестры на ночь. Харви была изумлена небывалым доверием, оказанным ей, это окрыляло, было неожиданно и действительно приятно, ведь наконец-то папа осознал, что Харви ответственная и достойна уважительного отношения. Ни за что на свете Харви не подорвет оказанного ей доверия.

Но, несмотря на безусловную любовь к отцу и веру в лучшее, воспитанную в Харви бабушкой, к своим четырнадцати годам девушка стала порядочным скептиком. Выработалась привычка всегда ставить слова окружающих под сомнение, скрывая свои догадки внутри. Ведь когда показываешь, что знаешь об истинных намерениях родителей, это раздражает и становится дополнительным поводом для семейного конфликта. Поэтому лучше всегда молчать, быть удобной, для Харви это был один из самых важных навыков. И в тот раз девушка, будучи уже у своей двоюродной сестры в гостях, задумалась над таким порывом со стороны отца. Ведь обычно он пытался наступить на горло любому желанию или увлечению Харви, пресекая ее страсть к чему бы то ни было на корню. К сожалению, несмотря на юный возраст Харви, догадка не заставила себя долго ждать, хоть и в этот раз не было никаких улик. Равно как и не было сомнений в верности предположения Харви. Вновь на душе стало противно. Унизительно, что под предлогом доверия к Харви на самом деле папа просто избавился от нее, чтобы провести время на стороне.

Удивительно, как самые близкие люди способны омрачить каждое, даже самое счастливое воспоминание. Однажды они всей семьей отправились в путешествие на Камчатку. Полуостров Камчатка на северо-востоке России, омываемый двумя холодными морями и Тихим океаном, является домом вулканов, ледников, стремительных рек и чистейших озер, здесь трубят водопады и неожиданно взмывают ввысь гейзеры. В горячих источниках греют ноги старые бурые камчатские медведи, а лосось идет на нерест, окрашивая всю чистейшую реку яркими красными и оранжевыми пятнами, человек здесь по семь месяцев в году смотрит на бесконечные просторы морей, покрытых ледяной коркой. Почти весь край – это заповедник природы, оказываясь в котором, перерождаешься, осознаешь, что тот, чьей фантазии хватило на создание такого мира, абсолютно точно больше, чем человек.

В этом сказочном, необычайном краю их семье было дано стать частью могучей, суровой и недосягаемо прекрасной природы. В планы входило восхождение на сопки нескольких действующих вулканов, в частности, на знаменитый Авачинский. В назначенный день папа, мама и Харви встали рано утром, оделись в спортивную экипировку, плотно позавтракали и сели на уазик, который должен был довезти их к подножию вулкана. Они высадились и выступили в путь на рассвете. В таких восхождениях, которые носят скорее туристических характер и не продуманы детально изначально, важно иметь хорошего проводника, какого они и наняли предварительно. Иван был человеком довольно опытным в горном туризме, лет сорока, и уже не первый раз ходил на Авачинскую сопку, которая не считалась сложным маршрутом.

Вначале, как это часто бывает в коварных горах, вся семья бодро следовала за Иваном. Идти было довольно просто: полный запас сил, небольшой уклон, приятная сухая тропа. Но постепенно картина начинала меняться. Спустя несколько часов подъема их окружило белое поле снега, который лежал здесь даже летом, а ветра сбивали с ног, что, конечно, затрудняло восхождение. Еще спустя некоторое время начало давать о себе знать небольшое кислородное голодание, к чему всегда готов только теоретически, а на практике организм реагирует непредсказуемо. Вдобавок они оказались в плотном облаке тумана. Иван уверенно шел вперед, однако начинало казаться, что они плутают и ходят по кругу, хотя в тумане все казалось похожим одно на другое.

В какой-то момент вся команда выбилась из сил, и было принято решение остановиться на привал. Они спрятались за большим валуном, чтобы порывы ветра хотя бы не били в спину, достали термос с горячим чаем и плитку шоколада. Чуть набравшись сил, папа Харви задал Ивану прямой вопрос.

– Иван, ты заблудился?

– Да, признаться, я сбился с пути и не могу найти тропы.

– Ничего. Сейчас разберемся. У меня есть компас, у тебя я видел карту, этого будет вполне достаточно, чтобы мне сориентироваться.

Как уже говорилось, отец Харви был человеком незаурядных и разносторонних способностей, в молодости он профессионально занимался альпинизмом, поэтому в горах чувствовал себя уверенно при любых обстоятельствах, хоть и никогда не забывал, что главное – это уважение к ним.

За несколько минут папа Харви действительно понял, в каком направлении стоит двигаться, и поторопил всех, так как предполагалось, что восхождение они совершат за один световой день, то есть до заката надо было успеть подняться к жерлу и совершить обратный спуск. Горячий чай и глюкоза сделали свое дело, все почувствовали в себе силы двигаться вновь. Следуя за папой Харви, вся группа продвигалась вперед, где-то через час они вышли из тумана и смогли наслаждаться теми величественными и монументальными пейзажами, которые дарят горы. Впереди уже начинала виднеться вершина вулкана, из которой поднимался вверх серо-белый столб дыма. На фоне громадных гор наш глазомер перестает корректно оценивать расстояние, все кажется значительно ближе, чем есть на самом деле, поэтому в горах расстояния всегда очень обманчивы. И все же морально проще двигаться вперед, когда видишь цель перед собою.

Несмотря на физическую усталость и тяжесть в голове, вызванную разреженным воздухом, с каждым шагом вперед все тело будто простреливала волна счастья. Это ни с чем не сравнимое чувство свободы, когда преодолеваешь себя в окружении монументальности, девственной чистоты и правды. В отличие от гор, в городах никогда не уверен, что же перед тобой на самом деле. Видишь кирпичный дом, а на деле оказывается, что это лишь облицовка, видишь камень, но это просто бетон, любуешься цветком, подходишь ближе, чтобы вдохнуть его тонкий аромат, и понимаешь, что это искусственная подделка. Раз за разом накатывает разочарование, начинает формироваться недоверие, и человек уже не позволяет себе думать свободно, влюбляться без оглядки, верить на слово. Все нужно подвергать сомнению, перепроверять и, даже удостоверившись, оставаться начеку. В горах же царствует правда, чаще суровая, монументальная, лишенная легкости и безрассудства, но переполняющая чувствами настолько сильными, что хочется кричать во все горло.

Заключительный рывок, почти вертикальный подъем к самому жерлу вулкана, здесь земля дышит теплом своих недр, не позволяя снегу даже осесть на поверхности, все усеяно мелкими камнями застывшей лавы, голова соображает очень медленно, делаешь шаг вперед, после чего камни под ногами скатываются вниз, и вместе с ними съезжаешь на два шага назад. Перепад высоты был всего метров тридцать, но преодолевали они его долго, не разговаривая, а просто продвигаясь вперед. Первым выбрался на небольшую площадку перед жерлом папа Харви.

– Давайте-давайте! Осталось совсем немного! Это стоит того, чтобы увидеть то, что сейчас вижу я! – подбадривал он своих.

Следом выбрались и остальные. Та картина, что предстала перед ними, действительно была прекрасной наградой за проделанный путь. Платформа представляла собой желтую серу – мягкую и теплую, не представляло трудности сковырнуть ее пальцем. Иван предупредил, чтобы они держались края платформы, поскольку, когда вулкан в этой фазе активности, уже велика вероятность провалиться в жерло сквозь мягкую породу. Со всех сторон они видели прекрасные вершины гор, темные острия которых обрамляли мягкие очертания снега на ниспадающих складках породы. Вот они, горы Монастырь и Сарай, некогда бывшие частью огромного вулкана – родителя нынешнего Авачинского. В результате мощного взрыва, прогремевшего тысячелетия назад, пейзаж этой местности заметно изменился, а Авачинский стал ниже, но, кажется, только прекрасней.

Здесь на вершине время словно застыло, и только дыхание вулкана напоминало о том, что все вокруг продолжает жить. Разве не такие моменты объединяют людей, делают их ближе? Только разделившие приключение и дошедшие до цели переплетают нити своей судьбы так, что на каком-то участке этих самых нитей жизни становятся едины, будто связываются в узелки. Чтобы ни происходило в будущем, такая сцепка остается навсегда. Это напоминает пару альпинистов, присоединившихся друг к другу на особо опасных участках, чтобы преодолеть очередной переход, только полностью доверяя друг другу, когда каждый берет ответственность и за себя, и за товарища. Такая удвоенная ответственность позволяет людям совершать невозможное, проходить любые дороги, невзирая на внешние препятствия.

Охваченная своими детскими переживаниями и мечтами о новых покорениях, Харви краем глаза замечает, как папа достает мобильный телефон из кармана куртки. Он только достал его, а весь видимый мир Харви уже разбился на части в предчувствии очередного ножа, который отец думал, что кидает в спину, когда как на самом деле он, совершенно не смущаясь, бил им в самую грудь. Харви замерла, ей хотелось убежать и не слышать разговора вовсе, но на этой желтой площадке из серы бежать оставалось разве что прямо в жерло.

– Привет. А я тут звоню с вершины вулкана, который вот-вот может начать извергаться. Повсюду сера, и дым валит так, что сквозь него ничего не видно. Вот так, звоню просто поздороваться. А у вас как дела? – произносил отец с самодовольным и нахохлившимся видом.

Договорив, он посмотрел на спутников и, улыбаясь во все свои ровные белые зубы, дал пояснение:

– Я секретарше звонил, уточнить, что все на производстве в порядке.

Как же, может, такая нелепая ложь и прокатит для полных идиотов, за которых он всех нас тут держит, но любому хоть с небольшим интеллектом ясно, что это очередной акт распущенности человека, которому плевать на чувства окружающих. Харви украдкой бросила взгляд на маму, но та, казалось, вообще не обратила особого внимания на слова отца, продолжая собирать кусочки серы на память и упаковывать их в фольгу из-под шоколадки. Харви стало очень одиноко среди этих гор, чьи сопки горделиво возвышались над облаками. Вершин много, но ни одна не была рядом с другой.

Невозможность поделиться переживаниями, обида на постоянное предательство отца, раздражение на маму за почти полное отсутствие интереса к действительности, физическое утомление – все вылилось в поток слез, который обрушила Харви внезапно даже для самой себя. На удивленные вопросы родителей и Ивана о причинах, успокоившись, Харви ответила, что настолько ее поразила открывшаяся с вершины вулкана панорама, что слезы выступили сами. На обратном пути, дабы успокоиться, Харви начала убеждать себя, что вытащила счастливый билет, родившись в своей семье. С каждой потерянной сотней метров над уровнем моря дышать становилось все проще, силы словно прибывали вновь, что повышало настроение всей группе, несмотря на серьезное отставание от графика и опускавшуюся ночь. Харви удалось привести на собственный суд множество аргументов в пользу той жизни, что ей досталась, и, конечно, ее жизнь многим могла бы показаться истинной сказкой в сравнении с тем, что имели другие. Вместе с тем, казалось неправильным сравнивать себя с семьями худшими. Разве не должны мы все тянуться к солнцу вместо того, чтобы пригибать голову и радоваться, что кто-то еще ниже нас?

Но как тянуться к солнцу? Как не перепутать его с многочисленными искусственными аналогами? В какой оно стороне? В ближайшем окружении Харви не было ориентира, на который можно равняться. Не было проводника, что указал бы на верную тропу. С отъездом бабушки все стало серо-черным с редкими вспышками света, но то были лишь молнии. Не солнце.

Когда маршрут превратился в тропу для легких прогулок, а место их утренней высадки уже виднелось впереди, опьяненная кислородом Харви совсем приободрилась, мечтательно размышляя, что трудности способны делать людей лучше. На ум приходили одна за другой высокопарные фразы о препятствиях, сложном прошлом и горе, что укрепляют душу человека. Но в жизни, не подслушанной из-за угла или подсмотренной в книге, а реальной все великие истины имеют маленькую звездочку-сноску, что раскрывает особенности условий мелким незаметным текстом, сводя всю мудрость на нет.

Все люди рождаются пусть со своими слабостями и соблазнами, но с сияющим светом внутри. Далее жизнь из каждого вырезает разное: дышащую жизнью скульптуру Коненкова, по-деревенски лаконичный, без малейшего намека на утонченность пень или ни на что не годный кусок бревна. И все же изначальный материал – порода дерева – отличный, а потому кому-то любые трудности на пользу, а другого небольшой удар разносит в щепки. Харви хотелось знать, к какой породе относится она сама. Ведь если знаешь свою породу, можешь подобрать наиболее подходящие инструменты и условия, таким образом хотя бы немного помогая себе обтесаться до достойных форм.

Ночью в гостиничном номере Харви разрыдалась вновь, обессиленная попытками уложить нити своих мыслей в стройный клубок, в ту картину мира, которая бы объясняла происходящее и подсказывала правильные шаги. Такой диссонанс вызывали картины сегодняшнего дня: величие природы и низость отцовского поступка, счастье покорения и боль от нанесенного удара, благоговение перед горами, что позволили к себе прикоснуться, и брезгливость по отношению к тому, кого любишь сильнее жизни. Харви никак не могла унять все нарастающую дрожь в теле.

Мучало чувство вины за то, что она позволяет отцу вот так относиться к семье. Будь Харви смелее, может, стоило вырвать у него этот злосчастный мобильный телефон прямо во время разговора и выкинуть в самое жерло. Что бы произошло после? Не сразу после взбалмошного поступка, а в перспективе? Сделало бы это их семью счастливее, отношения между мамой и папой теплее? Отрывочные нити мыслей путались все сильнее, Харви задыхалась. Руки перестали слушаться, сделать новый вздох не получалось, глаза Харви расширились от испуга, что она не может делать то, что естественно. Голова, и без того болевшая от слез, начала раскалываться на две половины. Харви попыталась перевернуться, чтобы упасть с кровати, словно в движении могла вновь обрести жизнь. Скатившись на пол, Харви инстинктивно, боясь удариться, подставила руки, и ее вырвало. Испытывая сильнейшее отвращение к самой себе, Харви наконец смогла сделать вздох. Надо найти какое-то решение, ведь отец не остановится и очень скоро вновь нанесет удар. По всей видимости, он наносит его не от случая к случаю, а не прекращая вонзает острие вновь и вновь, хоть от плоти уже почти ничего не осталось, кроме изрубленных ошметков.

Все это время Харви исходила из того, что мама ничего не подозревала об изменах отца, но возможно ли это? «Мама старше, умнее и опытнее меня, а значит, она, безусловно, все знает про двуличие отца. Не может быть такого, что я все раз за разом замечаю, а мама – нет. Она знает. Она знает! И при этом ей все равно. То есть ее полностью устраивает такая модель семьи и отношений. Как же так? Как такое возможно? Ведь это противоестественно, тем более с учетом ее привлекательности и обаяния. Порок, столь часто осуждаемый в обществе, калечащий души всех тех, кто оказался ввязан в его клубок, тот, что неминуемо ведет к страданиям, являясь самым настоящим преступлением. И ее, красивую, яркую, молодую – это устраивает? Как же должно быть холодно ее сердце!» Внутри Харви зародился страх, страх за мир, которому все равно. Безразличие пугает, потому что нет худшего состояния общества, чем безучастность – к самому себе и самым близким.

Безразличие идет в одну ногу со страхом. Страшно тому, к кому оказались безразличны даже близкие, это страх одиночества, когда земля уплывает из-под ног, словно даже она не хочет иметь ничего общего с тобою. Тот, кто проявляет безразличие, также живет в страхе. Такой человек – трус, не нашедший в себе силы и благородство встать на сторону слабого или протянуть руку помощи. Но есть и другой привкус у безразличия, кроме страха, – это унизительность.

Этот коктейль страха, безразличия и унижения отец Харви мешал с ловкостью, предлагал часто. Так было и с самого начала путешествия по Южной Америке. Что есть этот континент, скатывающийся огромной каплей с экватора на юг к Антарктиде? Загадки ушедших цивилизаций, современные племена, так неестественно близкие к природе, многодонное политическое устройство, мир природы и ее разнообразных обитателей, мир гор, выстроившихся в вертикальную линию по краю материка, высокогорных озер и пустынь, солнца, мост к пику Винсона, жестокость, бедность, музыка, танец, вера. Но ничто из этого не могло излечить душу того, кто хотел унизить.

Путь до Лимы проходил с несколькими пересадками, последняя из которых была в Венесуэле. Однако в Каракасе оказалось, как часто это случается из-за алчности авиакомпаний, что мест на всех купивших билет пассажиров, не хватило. Причем не хватало мест на уже зарегистрировавшихся пассажиров. Поэтому еще не запущенную в самолет группу людей начали вызывать по очереди по мере того, как венесуэльские стюарды, вновь пересчитав сидящих в самолете, обнаруживали очередное свободное место. Вначале вызвали Харви и еще нескольких друзей, с которыми они вместе отправились в это путешествие. Они прошли в самолет, так как стояла задача как можно большему количеству людей улететь сегодня, и сохранялась надежда, что всю их группу удастся рассадить в самолете. Затем подходили все новые товарищи, пока наконец не остались только мама и папа. После чего Харви увидела, как папа один заходит в самолет и занимает последнее место, рядом с ней.

– А мама?

– Сейчас посмотрят, может, еще найдется место, – ответил папа как ни в чем не бывало.

– Пап, это последнее место. Почему ты ей не уступил пойти вперед?

– Назвали же мое имя. У тебя что, ко мне какие-то претензии? – с вызовом спросил отец.

Харви замолчала, ей нечего было ответить. Если отец не видит очевидного, не понимает, как поступил бы любой нормальный мужчина, а тем более муж, то разве объяснишь ему что-то сейчас. Харви закрыла глаза, и из-под опущенных век потекли слезы. Как можно было оставить маму одну, в чужой стране, а всем остальным улететь? Понятно, что авиакомпании сталкиваются с таким ежедневно, но мама Харви – не тот человек, которого можно вот так просто оставлять, ей нужна защита. Как жаль, что уже сейчас поменяться местами с мамой никто бы не дал, Харви сильнее, уж лучше бы осталась она. В очередной раз отец умудрился поставить Харви в самое унизительное положение, заставляя стыдиться поступков отца и испытывать чувство вины от собственной беспомощности. Вот она, еще одна мерзкая нотка раскрывающегося аромата безразличия.

На следующий день мама Харви прилетела, восторгаясь небольшой экскурсией по Каракасу, на которой побывала незапланированно. А папа вместо теплых приветствий напился, заставляя испытывать чувство неловкости и Харви, и маму перед товарищами. Человек создан так, что умеет переключаться, захватывающие приключения и истории материка отводили все тревоги и обиды на второй план. С товарищами они плавали по Амазонке в окружении аллигаторов и черепах, купались в озере в самом сердце джунглей вместе с пираньями, которые в этом сезоне были не особо опасны, поскольку пищи им хватало вдоволь, бродили по бескрайним пустыням, созерцали многокилометровые птичьи базары и тайные знаки, оставленные загадочными инками. Они пробирались сквозь леса, горные тропы, равнины и обрывы к затерянному городу, над их головами кружили кондоры, а под ногами ползали скорпионы.

И даже завораживающая красота, разнообразие ландшафтов и немалая физическая нагрузка не излечивали душу отца. Казалось, демоны в нем одержали верх, он оставался раздражительным по отношению к членам своей семьи и каждый день выпивал пару бутылок пива в их общей небольшой палатке прямо перед сном. В сердце Харви это вызывало столько сожаления по отцу, ведь он даже не пил со всеми в компании, чтобы поддержать веселье, или не делал этого, сидя на камнях и созерцая молодые вершины Анд, которые так захватывали резкостью своего рельефа, значительной амплитудой высот и остротой вершин. Нет, не осталось в этом широкоплечем, отлично сложенном и голубоглазом мужчине стремления к эстетике, тяготения к тому, чтобы впитать в себя, вдохнуть этот трепетный и одновременно монументальный мир. Когда уже все, как он думал, заснули, папа забивался в угол палатки, сгорбившись открывал бутылку за бутылкой и наполнял свою оболочку, пока не засыпал в беспамятстве. Тесная палатка заполнялась удушливыми хмельными запахами, от которых невозможно было скрыться до утра. И почему Харви не пришло в голову спать на улице, да, там змеи, скорпионы, холод и, возможно, другие ночные жители, но разве все это более страшно, чем подчиняющее каждую клетку унижение?

В один вечер Харви не выдержала и сказала:

– Папа, перестань пить в общей палатке, этот запах невозможно терпеть, он держится всю ночь до утра.

– Что? Цыц! Подумаешь, что тебе не нравится, – огрызнулся отец.

Харви посмотрела на маму, ведь была уверена, что той это все так же неприятно и что она не позволит отцу так пренебрежительно к ним относиться. Но мама Харви посмотрела на них, перевернулась на другой бок и закрыла глаза. Ее лицо выражало полное спокойствие и умиротворение. В какой-то момент Харви показалось, что губы мамы даже растянулись в легкой улыбке. Это было страшно. Вот он, идеальный союз, объединение пренебрежительности и грубости с полным безразличием. Хотелось верить, что каждый из них искренне счастлив в таком партнерстве, но правда такова, была убеждена Харви, что любой шаг, поступок или слова, которые не соответствуют нормам высшей морали, делают самого человека несчастным и незаметно разрушают его жизнь. Очень хотелось найти ключ к сердцам родителей и открыть им глаза на те пропасти, в которые каждый из них шагает. Харви должна! Харви сможет им помочь! Харви остановит их до того, как будет слишком поздно! Пусть горы будут тому свидетелем, Харви будет из-за всех сил стараться достучаться до них! Главное – и ей не заразиться эпидемией безразличия.

Это безразличие в мире Харви начнет наблюдать раз за разом, неспособная с ним примириться, но научившаяся иногда просто не замечать его. Однако прежде, чем поднатореть в умении абстрагироваться, Харви наломала немало дров. У прилежной, хотя и живой Харви начались неприятности в школе, связанные с тем, что домашние проблемы она проецировала на учителей, и, будучи не в состоянии бороться против безоглядно любимых родителей, она со всей юной страстью включилась в борьбу против неидеальных учителей и системы. И сейчас, рисуя брызги, вырывающиеся из-под ног гордых и прекрасных оленей, Харви недоумевает, как люди, избравшие своей профессией педагогику, с такой легкостью отвернулись от очевидных проблем пусть уже взрослого, но еще ребенка. Каждый из них решил, что это не входит в круг его задач, что платят ему просто за то, чтобы донести, как решать тригонометрическое уравнение или как правильно интерпретировать слова князя Болконского. И дело ведь не в том, что учителя не знают, что творится в душах их подопечных. Дело в том, что многим из них это безразлично. Можно ли их винить? Тех, кто слеп и просто следует сложившимся устоям, конечно, винить нельзя, разве что в отсутствии стремления к саморазвитию. А тех, кто все понимает, но просто разрешает себе эту черствость по отношению к окружающим, – вот их, конечно, следует бояться. Не знаешь, насколько далеко простираются границы их безразличия.

Хотя, если убрать все эту юную горячность, то, конечно, в голове Харви все стало вверх дном. Учителя действительно прежде всего должны учить, а остальное – это уже выбор каждого отдельного преподавателя. Но Харви не хватало отеческой заботы, и она решила, что недодают ее именно учителя. Так устроен человек, что, задаваясь каким-либо вопросом, он неугомонен до тех пор, пока не получит на него ответ. Как одержимый, наш мозг пытается докопаться до истины, но если на пути к ней ему попадается более-менее удовлетворительный вариант, то для скорейшего разрешения ситуации мозг воспринимает этот вариант как единственно верный и принимает за истину в последней инстанции. Так и Харви, раз за разом задаваясь вопросом о своем одиночестве и не смея окончательно обвинить во всем родителей, переложила весь груз ответственности на учителей. Она винила своих преподавателей в несовершенстве, в том, что они не были достаточно внимательны к ней, но более всего она не могла простить им того, что, как бы курьезно это ни звучало, они не любили ее безусловно. Хоть и каждая претензия Харви была небезосновательна, а учителя, с которыми отношения не сложились, действительно были довольно заурядными и закомплексованными людьми, но, конечно, Харви все воспринимала гиперболизировано и перегибала палку. И очень жаль, потому что из-за этого прежде всего сама несла потери – пробелы в тех знаниях, которые могли бы лишь скрасить ее жизнь.

Родители Харви к ее проблемам в школе также оказались во многом безучастны. Они пытались вылечить следствие, а не причину болезни. Неуспеваемость была вовсе не связана с тем, что Харви оказалось сложно осилить программу, совсем нет, она нарочно ничего не делала, старательно выставляла себя глупее, чем была на самом деле, и не прикладывала ни малейшего усилия к изучению тех предметов, где учителя проявляли морально-нравственные качества ниже высоко поставленной планки, уровень которой Харви определила сама. Родители давали Харви деньги и просили нанять себе учителя за дополнительную плату, что Харви и делала, продолжая, однако, всячески препятствовать тому, чтобы хоть какая-нибудь информация залетала в мозг.

Харви на самом деле глубоко запуталась в своих жизненных задачах, в своих желаниях, в своем существовании. В ней стремительно увеличивались неуверенность и страх, делая все более уязвимой и слабой. Харви просто хотелось, чтобы на нее обратили внимание. Все, о чем Харви мечтала, – это провести, скажем, неделю всей семьей в разговорах о важном, в болтовне о пустяках, строя светлые планы на будущее, а затем выполняя их. Но вместо душевных разговоров Харви раздражала, ведь своими оценками она лишь дополнительно обременяла родителей. Вслед за раздражением следовали унижения и взгляды, полные жалости. Способная и трудолюбивая Харви всерьез начинала подозревать, что больна слабоумием, а от нее это просто тщательно скрывают ее заботливые родители. Может, действительно оттого они и не участвуют в ее учебе, зная, что ей уже ничем не помочь? Наверное, она и правда достойна только жалости к себе.

Безразличие разливалось инфекцией по венам не только в ближайшем окружении, но повсюду, куда ни окинь взгляд. Оно становилось нормой в глазах Харви, а участливость воспринималась с подозрением, как статистический выброс, требующий более тщательного анализа. Безразличие оковывало страхом на улицах, когда, стоя в непосредственной близости, люди могли спокойно наблюдать беду, отводя глаза и подчеркивая этим свою непричастность к происходящему. Эта черствость лишала юную Харви опоры, ведь когда не чувствуешь защиты в семье, есть надежда, что проблема внутренняя, и как только ты окрепнешь и станешь независимым, все наладится, ты вырвешься в нормальный счастливый мир. Но когда ты видишь, насколько безумен весь этот мир, как он жесток и несправедлив, становится понятно, что от пустоты и боли внутри не уйти никуда.

Переживания – неотъемлемая черта подростков нашего времени, когда детство затянуто, а в яркие юные годы детям не дают в нужной мере ни ответственности, ни свободы. Такое искусственное растягивание детства создает поколения людей, не способных принимать за себя решения, настаивать на своем, стремиться к лучшему. Зато они бесконечно во всем винят окружающих, ничего не меняя. Искусно взращенные поколения идеальных избирателей. К этому прибавляется повсеместное преподнесение ложных истин. Учат, что деньги, дорогие квартиры и машины – главное мерило успеха, и направляют по ложным путям, чтобы мы жили надеждами заработать и оправдать возложенные на нас обществом ожидания. Но почему-то забывают сказать, что главное – это научиться быть счастливым, что это и есть наивысшая задача каждого человека: создавать счастье внутри себя и дарить его обратно в мир. Деньги и роскошные вещи способны дать лишь наслаждение, доставить удовольствие или пробудить более низменные чувства, такие как алчность, самолюбование, властолюбие. Молодых людей упорно убеждают, что вот эти материальные удовольствия и есть счастье, в погоне за которым большинство так и остаются несчастными и глубоко одинокими внутри.

Такая подмена особо опасна, ибо плодит несчастливых людей, не понимающих причин своей вездесущей грусти, несмотря на то, что формально делают они все правильно и добились многого. Человек продолжает бежать, преследуя мнимые цели, но никак не может достигнуть того состояния, за которым мчался все время. У любого марафона должен быть финиш. Это мироустройство, под которое и была заточена человеческая психика. Марафонец должен добежать до финиша, свалиться на землю и обрести душевный покой, а потом встать и начать готовиться к новому забегу. Танцор должен станцевать свой танец, чтобы поставить телом точку и насладиться овациями, а затем, уйдя за сцену, начать репетировать вновь. Никто не может вечно бежать, танцевать, рисовать, работать над бесконечным проектом. Всем нужны достижения, преодоленные отметки, исполненные цели. Человека должно время от времени накрывать абсолютное искреннее счастье, иначе все человеческое уходит.

Однако об этом не говорят, более того, такие мысли зачастую воспринимаются с возмущением. С самых юных лет общество ограничивает нашу свободу: свободу выбора, свободу восприятия и свободу физическую. Многие абсолютно лицемерные нормы поведения выдаются за правила приличия и не подлежат обсуждению, в то время как их единственной целью служит воспитание покорности и ограниченности в людях. А те человеческие проявления, которые действительно в лучшую сторону отличают нас от животных, принимаются за слабость. Гнет этих ограничений, приправленный ложными ценностями, пожизненно сажает прекрасные и уникальные натуры в тюрьму, порождая толпы изломанных судеб и не реализовавшихся надежд.

В юности, когда все чувства словно оголенные провода, диссонанс вызывает сопротивление, и увидеть свет могут только те, кто видит доказательства его существования постоянно: дома в своей семье или в другой счастливой семье, которую имеют возможность регулярно наблюдать. Если света не видно, то поневоле начинаешь верить только во тьму.

В тот период мама Харви практически отсутствовала дома, большую часть времени пребывая в командировках, убегая от домашней действительности и наслаждаясь разнообразием мира, которое ей позволяла увидеть ее работа. Дом для Харви был холодным и неуютным местом, где каждый вечер ее ожидал пьяный дебош. Настал момент, когда Харви более не могла справляться с гнетущей тяжестью, которая, казалось, нападала со всех сторон: душила, пинала, больно щипала и всячески издевалась. Изможденная душевными беспокойствами, Харви ушла из дома поздним вечером, когда отец, напившись и крепко уснув, уже был бы не в силах ее остановить. Харви ушла к подруге, чьи родители уехали на несколько дней. Подруге Харви солгала, окутав вранье в правду: «Я ушла из дома, чтобы родители поняли: с моим мнением надо считаться, я уже повзрослела и способна принимать собственные решения!»

Такая причина не вызывала ни лишних расспросов, ни удивления, так как была понятна многим подросткам. На этом Харви и сыграла. Однако уже вечером, лежа в чужой постели, Харви думала о том, что она сама – человек с гнильцой. Все время врет окружающим, приукрашивая то, что творится дома и в душе́. Врет Харви искусно, люди ей верят, и она продолжает врать. Ее подруга с радостью приютила ее, а Харви ей солгала, чтобы выглядеть значимо и смело. А ведь могла бы просто промолчать, сказать, что не готова рассказать. Это было бы честно и достойно. Но нет, Харви – человек с гнильцой, поэтому она врет. Возможно, из-за того, что подруга была вечным напоминанием, как Харви не откровенна с человеком, давшим ей кров, со временем их общение сошло на нет по инициативе Харви.

На следующий день, спохватившись, папа стал искать Харви: звонить и писать. Но она не хотела отвечать, прежде всего потому, что знала: отцу не будет интересна истинная причина ухода. Более всего его заботит тот факт, что Харви доставляет ему очередные неудобства, и он вынужден отвлекаться от своей полной эгоизма жизни и тратить время на Харви. Харви знала, начнутся агрессия и угрозы, которым в силу ее юного пятнадцатилетнего возраста и зависимого положения будет довольно сложно противостоять. Сложно аргументировано и уверенно защищаться сегодня, а завтра возвращаться в дом к этому же человеку и есть пищу, купленную на его деньги. Кроме того, Харви в этот период с трудом могла сдерживать слезы, часто плакала при малейшем давлении со стороны близких, так как каждое грубое слово и очередное обвинение с их стороны служили последней каплей в бесконечной череде печалей Харви. Хотя, возможно, в большей степени было виновато типичное для этого возраста буйство гормонов. Проанализировав свое положение, Харви поняла, что пока ей хотелось просто отсрочить встречу, чтобы дать себе время разобраться. Поэтому единственное, что сделала Харви, – это отправила смс со словами: «У меня все в порядке». Она думала, что если он действительно переживает, он может приехать в школу и найти Харви там, но он не сделал и этого. И, вместе с тем, это все же положило начало чему-то новому.

Харви пробыла у подруги еще несколько дней, потом наступила суббота, и она получила смс от папы: «Извини. Я вызвал доктора, меня сегодня закодируют». Харви мчалась домой на всех парах, окрыленная смелостью папы и желая ему помочь, оказать поддержку и наконец прокричать громко-громко, как она его любит и как гордится им! Харви нашла папу дома, ослабленного и переживающего то, что называется ломкой. Доктор уже ушел. И сейчас, когда он лежал на кровати в спальне, такой слабый и ранимый, Харви поняла, насколько он Великий человек, ведь он смог вырвать себя из лап одного из самых страшных зверей планеты, смог это сделать тогда, когда даже оптимистичная Харви утратила любую надежду. Папа зажег такой луч света, который, как казалось Харви, она и не заслуживала.

В день прилета мамы Харви заранее предупредила ее о произошедших дома изменениях. Мама отреагировала не очень эмоционально, но Харви показалось, что все же она обрадовалась. Мама и Харви поддерживали папу, хотя боялись делать это слишком явно, чтобы не спугнуть удачу, которую только-только ухватили за ее яркий хвост. Отсутствие алкоголя настолько преобразило дом – нет, конечно, он не стал наполнен уютом и теплом, как дом бабушки, но хотя бы в нем перестало править беззаконие алкогольного сюрреализма. У Харви вновь появилась надежда, что однажды они выстроят дом счастья. Дом, наполненный сказочным светом, который делает уют почти физически ощутимым. А в тот момент, когда ты переступаешь порог такого дома, немедленно чувствуешь царящие взаимное уважение и доброжелательность. Харви, уже однажды ощутившая подобное у бабушки, страстно желала оказаться в таком состоянии вновь. Это подобно тому, когда впервые в жизни видишь море – никогда в жизни ты более не забудешь его шум, запах, его величие и при этом никогда не насытишься большой водой – не перестанешь восхищаться им, стремиться посмотреть в его сторону, вернуться вновь. Харви страстно желала жить в таком уюте, но, конечно, он не создается в момент на месте выжженной пустыни и руками лишь одного члена семьи.

А создавать было что. В доме Харви за исключением ее комнаты царили вечный бардак и неопрятность, несмотря на то, что приходила убираться домработница. Но это было не самое страшное, хотя и входило в полный диссонанс с натурой Харви. В доме сквозило ощущение временности проживания, будто все члены семьи здесь были лишь на пару ночей, словно путники, встретившиеся в лагере высокогорья, чтобы потом двинуться каждому в своем направлении. Проявлялось это в мелочах, что ткут всю нашу жизнь: в стоящей на полке пустой рамке для фотографий, в карнизах без штор, в проводах, выведенных под освещение, но так и торчащих из стен извивающимися змеями, в картинах, приставленных к стенам, на которые должны быть повешены. Все это напоминало ковер с уродливым узором, глядя на который, уже перестаешь думать, справляется ли он со своей задачей или нет. Видишь только это уродство, которое отравляет жизнь, а еще хуже, если к этому привыкаешь и перестаешь замечать. Харви надеялась – их общих усилий хватит, чтобы сплести изящный узор, на котором захочется задержать взгляд.

Чтобы сплести этот узор, важна поддержка каждого члена семьи. В противном случае энергия уходит не на созидание, а на противостояние критике. Нужно отдать должное маме Харви – изредка вырываясь из своего бездонного мира, она замечала, что не все так лучезарно в доме, который называла своим. Однажды мама от и до отремонтировала комнату Харви, создав в ней оазис, который стал местом силы и уединения не только для Харви, но и для мамы. Эту комнату они стали делить, словно подруги, переместив туда фактически всю свою жизнь. Однако отец делал все возможное, чтобы омрачить эту радость. При каждом удобном случае отец говорил Харви, что мама потратила очень много денег на обустройство этой комнаты. Что вместо этого они могли бы, например, съездить все вместе отдохнуть или купить новый автомобиль. Он старательно тыкал этим Харви, заставляя чувствовать вину и незаслуженность достойной жизни. Особую жестокость этому придавало то, что дело было не в деньгах. Их семья и так могла бы позволить себе и отдых, и, в случае необходимости, новый автомобиль. Но в мозгу с разрушенными алкоголем связями главной задачей при взгляде на Харви было проявить агрессию, а значит, любой, пусть и необоснованный, повод был хорош. Харви соглашалась продолжать это терпеть, ведь теперь рождалась надежда, что отец будет более взвешен и последователен в своих суждениях, различая добро и зло.

Харви была неприятна мысль об изменах отца, но и тут у нее зародилась надежда, что это все уйдет из их жизни вместе с алкоголем. Если человек начинает свободное падение, то теряет какое-либо управление, становясь куклой в руках любых воздушных потоков. И даже если он смог совладать со своим телом и научился контролировать падение, чтобы не разбиться, этого будет недостаточно, и рано или поздно придется лишиться полной свободы и раскрыть парашют или умереть. Все это никак не оправдывает всех поступков, жестоко растаптывающих совесть, но наглядно объясняет, что алкоголь прежде всего лишает воли, которая является главным оружием человека в борьбе с собственными страстями. Возможно, вернув себе волю, отец сможет противостоять разврату в любых его проявлениях и, прозрев, увидит ценность семейного счастья. Харви не знала, сможет ли она сама когда-нибудь простить предательства со стороны отца, но дать шанс, еще один шанс, она очень хотела.

Все это воодушевляло Харви, она ощущала небывалый подъем. Впервые за долгое время чувствовала, что может дышать, не задыхаясь, а размеренно и спокойно. Ей казалось, что нет никого лучше ее родителей, ей хотелось как можно чаще показывать им, как сильно она их любит и как много они для нее значат. Ей, подростку с надвигающейся на нее большой жизнью, хотелось дарить маме розы, а папу поддерживать в каждом его шаге.

Это были добрые чувства, они смягчили сердце Харви, в какой-то момент она начала думать, что, возможно, всего этого кошмара и не было. А возможно, он был послан как испытание, и теперь, когда они вместе преодолели его, на них снизойдет вся та благость, которую заслуживает любая счастливая семья.

В счастливом дурмане Харви находилась до тех пор, пока однажды память ее телефона не переполнилась фотографиями и папа не предложил ей сбросить их на свой компьютер. Пока Харви перекачивала свои фотографии на папин ноутбук (своего собственного компьютера на тот момент у нее еще не было), она заметила папку «Египет». Харви знала, что папа не так давно совершил интереснейшую поездку по архитектурным памятникам древности, которые сохранились в этой стране. Он так увлекательно рассказывал об увиденном, а фотографии еще не показывал. Харви с энтузиазмом открыла папку, чтобы насладиться фотографиями, абсолютно не ожидая очередного удара кинжалом в спину. Но чем дольше она просматривала фотографии, тем сильнее к горлу подступала тошнота, а глаза щипали и наполнялись сухими слезами. Почти на каждой фотографии была женщина, абсолютно чужая и незнакомая. Но ее дерзкий и хищный взгляд с каждой фотографии почти не оставлял сомнений в том, что она очередная низконравственная особа, до которых столь просто опускался ее собственный отец.

Если до этого момента Харви чувствовала себя всегда несчастной и недостойной хорошего, но все же со светлой надеждой внутри, то сейчас ощутила, в дополнение к вернувшимся чувствам, ярость. Ярость и злость за то, что ее обманули в ее радостных ожиданиях. За то, что она сама такая глупая, верила этим людям и не теряла эту веру, несмотря ни на что. За то, что ее опять ставят в такое мерзкое и низкое положение, делая соучастником всех свершаемых преступлений. Когда говорят, что за все грехи поплатятся потомки, не обманывают. За каждый неверный шаг, за каждый дурной поступок расплачивается твой ребенок, который, пусть и вопреки собственной воле, настолько связан со своими родителями, что словно повозка должен биться о камни совести и попадать в ямы стыда, так виртуозно обскакиваемые тянущей повозку лошадью-родителем.

Харви мучительно хотелось с кем-нибудь обсудить все то, что на нее свалилось. Спросить совета и пролить слезы вместе с близким человеком, произносящим слова утешения на ухо. Но правда была настолько жуткой и грязной, что Харви не могла заставить кого-либо стать свидетелем и таким образом соучастником этой безумной оргии. Тем более Харви не была в силах обратиться с таким к близким, ей казалось, что, наоборот, следует защищать их от столь страшной истины и попытаться вести эту войну в одиночку. А кроме того, что если они и так уже знают? Что если они такие же соучастники, как и Харви? При этом они полностью бездействуют, их устраивает вся мерзкая, липкая и воняющая жижа, в которой они проводят каждый свой день, когда именно у них есть возможность на что-то повлиять, что-то изменить. В этом случае искать у них поддержки или утешения вовсе бессмысленно. Одиночество еще глубже утянуло Харви в свои недра.

Не облегчала ситуации совпавшая по времени необходимость поступления в институт, сдача выпускных экзаменов и все те переживания, с которыми сталкивается каждый подросток. Подростковый возраст в современности – это сумерки: светлое время детства уже подошло к концу, а острота, непредсказуемость и свобода взрослой жизни еще не наступили. В итоге ориентиры вроде видны, но размыты, по коже извечно бегают мурашки, все чувства напряжены в ожидании неизвестности, при этом невозможно оторвать глаз от красоты неба, раскрашенного розовыми, голубыми, оранжевыми и синими тонами.

Редко кто из нас способен победить, сражаясь на всех фронтах одновременно. Харви рассудила, что невозможно вечно бороться за других, тем более, что, похоже, она все равно не способна победить. Ведь ее победы в пусть и ключевых сражениях все равно ведут к поражению в войне. Харви подумала о том, что только сама будет бороться за свое будущее, и никто другой. Тем более, что она в глазах всех близких такое ничтожество, на которое не стоит тратить ни времени, ни душевных сил. И тогда Харви впервые решила бороться за саму себя, сконцентрировавшись на поступлении в университет. Она станет юристом и будет отстаивать права, защищать правду.

Все связанное с поступлением в институт и ее будущей профессией, хоть и было изматывающим и заставляло Харви тысячу раз сомневаться в своих силах, доставляло ей столько удовольствия и радости, что становилось подобно наркотику: этот бесконечный поиск новых знаний. Харви приняла решение стать юристом, потому что ей казалось: профессия позволит защитить и себя, и других. Харви с радостью отмечала, что по удивительно складывающимся обстоятельствам родители не сильно препятствовали ее выбору и, более того, оказывали щедрую финансовую поддержку, оплачивая дополнительные занятия при университете. Цель поступления, к которой Харви шла со всем упорством, была спасением, так как отвлекала от болезненных мыслей. И, кроме того, уверенность, увеличивающаяся пропорционально получаемым знаниям и страсти к учебе, давала Харви возможность отдаляться от родителей, заполняя недополученную от них любовь другими страстями. Благо, страсти Харви сводились к созидательным началам, а не разрушительным.

Харви не была паинькой, ее семейная ситуация и тот факт, что никто за ней не следил, так как в реальности не были заинтересованы в ее жизни, толкал ее в плохие компании. В недрах этих компаний, по сути, состоящих из таких же заблудившихся душ, как и она сама, Харви могла проверить, насколько глубоко может пасть в своих морально-этических принципах. И она заходила все дальше, но с удивлением отмечала: несмотря на то, что она явно подвержена различным страстям и испытывает сладко-мучительные чувства при звуках рока, неизменные атрибуты этого жанра: алкоголь, наркотики и беспорядочные половые связи – не возбуждают в ней бурного интереса. А вот люди Харви действительно интересны: их характеры, их слабости, их отвага – все это разнообразие реакций и эмоций ее восхищало. Ей нравилось анализировать их и воссоздавать эти чувства и свойства людей при помощи красок. Харви зарисовывала своих друзей, делая их образы привлекательным воплощением отвязности, безрассудности и одиночества.

Одержимость Харви новой жизнью, полной удовольствия от знаний, занимала ее и отвлекала от грустных мыслей. И, возможно, она бы смогла полностью их блокировать, научившись наконец жить своими проблемами и своей жизнью, а не вращаясь, как невольный спутник вокруг чужого. Но однажды Харви приехала к папе на работу за необходимыми для поступления в университет документами и была представлена той женщине с фотографий. В жизни женщина являла собой тот тип красоты, когда вроде все черты лица должны производить приятное впечатление, но отсутствие благородства, алчность и соответствующий этому modus vivendi (*образ жизни) делают всю картину грязновато-неприятной. Эта встреча была такое же мерзкой, как и образ женщины, и автоматически ставила Харви в положение проигравшей, потому что, знакомя с ней, отец насмехался над Харви. И боль с новой силой пронзила сердце девушки, которое и без того являло собой истерзанный шматок мяса.

Однако еще большим ударом стало еще одно событие. Когда по дороге на работу папа подвозил Харви в университет, чтобы узнать результаты вступительных экзаменов, он остановился на полпути, объяснив, что они должны захватить еще одного сотрудника. В машину села та самая женщина. Беременная. Харви не помнила, как доехала до института в одной машине с этими людьми, как вышла из машины, как узнала результаты вступительных экзаменов, как после добралась до дома. Все, что Харви помнит в тот день, – как она пошла в душ, включила горячую, почти обжигающую воду и долго-долго плакала. Все это ей казалось безвыходным, и невероятная безнадежность охватила ее. С тех пор Харви каждый день плакала в ду́ше. Она плакала на протяжении всего того времени, что жила с родителями, все три последующих года каждый вечер ее сотрясали рыдания.

Сейчас, спустя несколько лет, Харви ежедневно задавалась вопросом, почему же она тогда была настолько бездействующей. Почему ничего не сделала, чтобы изменить в лучшую сторону если не жизнь окружающих, то хотя бы свою. Она корит себя за слабость духа и характера, ей обидно за отсутствие должного мужества в себе. Но, с другой стороны, вспоминая все это, Харви не хочется себя прошлую ругать, потому что она помнит то угнетенное состояние, в котором жила с ранних лет, и то, как каждый день давался с трудом. Вместе с тем она старается напоминать себе о тепле сердца маленькой Харви, звонком смехе и сильных поступках и дивиться тому, как все это хорошее сохранилось. Поэтому, наверное, хоть и гордиться той девочкой не приходится, ругать и винить ее тоже не стоит. Тем более, она нашла в себе силы не позволять стилю жизни родителей влиять на ее учебу, заставила себя прекратить проецировать домашние проблемы на всю внешнюю жизнь. В конце концов эта девочка нашла себя не в падении, а в развитии.