Читать книгу Осколки фамилии - Eugenia Eon - Страница 9

Харви вернулась и тут же почувствовала все прелести внешнего мира, который испытали изгнанные из рая прародители. Приняв решение более не бежать от своих врагов, Харви развернулась им навстречу и подготовилась увидеться лицом к лицу. На родине царила холодная зима, людское безразличие, беспочвенные истерики и разрушительные семейные войны. Все те же конфликты, которые столь давно локализовались вокруг ее семьи. Сейчас Харви не была способна хотя бы частично противостоять этим неотъемлемым чертам окружавшей ее действительности, но во всяком случае все это не снесло ее с ног в первую же секунду и не затоптало, сравняв любое проявление индивидуальности с землей. Харви делала все, чтобы устоять, и готовилась к первому шагу, пусть и в непонятном направлении. Главное – не стоять на месте слишком долго, главное – идти.

Так и не зная, чего на самом деле хочет, Харви просто делала то, что не вызывало в ней слишком большого отторжения. А нравилось ли ей то, чем она занимается, она и сама не знала. Говорят, такие чувства испытывают многие молодые люди, и все же молодое сердце существует для того, чтобы пылать страстью к своей жизни, а не для того, чтобы просто наносить удар за ударом, перегоняя кровь и отсчитывая уходящее время.

Харви хотелось страсти, хотелось потерять голову от дела или человека, она чувствовала потребность гореть чем-то внутри. Однако девушка отдавала себе отчет в том, что должна быть настороже и отличать истинные чувства от того тепла, которым ее, недоласканную и с нерастраченным ресурсом любви, мог заманить любой проходимец. Харви было страшно, что кто-то воспользуется ею, как это делали родители, и словно мотылька сожжет на ярком фонаре. Она была недоверчива и оттого двигалась очень медленно, не уверенная в правильности каждого своего шага.

Харви вновь чувствовала, как тогда на своем парижском балконе, что время бессмысленно проскальзывает у нее между пальцев, но была не в силах удержать его или ускорить собственный шаг, чтобы хоть немного поспевать за ним. Харви прежде всего тормозила собственная слабость и путы обид, плотно связавшие ее за каждое запястье. Отягчало существование то, что Харви шла, пригнувшись под нависшим над ней куполом неуверенности в себе, в своих возможностях и способностях. Так хотелось распрямиться и взметнуться вверх, перестать медленно тащиться тяжелой поступью и начать скакать, преодолевая огромные расстояния и любые препятствия. Но каждый раз, когда Харви собиралась со всеми силами и, резко разгибаясь, прыгала вверх, она больно стукалась головой о свод над ней. Пристыженная собственным бессилием, падала вниз, на пол, с тем, чтобы вновь подняться и продолжить свой путь. Путь без стремлений, но с тяжелым рюкзаком за плечами, что крал драгоценные минуты, часы, дни.

Есть ценный дар, который родители могут преподнести своему ребенку. Его вручают те отцы и матери, которые не видят в ребенке возможность решения внутренних проблем или реализации своих желаний. Они видят в нем просто Человека со своими задачами и переживаниями. Имя этому дару – время. Эталонное преступление есть то, где крадется время, которое изначально было дано, чтобы дать рост душе, чтобы найти свой путь и иметь возможность закрыть в последний раз глаза с благодарностью и любовью. Главная задача родителей – быть рядом, наблюдая за тем, как душа их чада следует за своим предназначением. И если где-то душа оступается, родитель может подхватить, а может и позволить упасть, но будет подбадривать, пока душа не поднимется вновь. Такое присутствие, такая вера в душу делают ее сильнее. Но если начать все отнимать, делать за душу или, того хуже, толкать, избивать, то она так и останется слабой, вынужденной искать силы всю оставшуюся жизнь. А найдет ли душа силы или лишь яды, дающие краткосрочный эффект силы, а затем отравляющие организм?

В каждом человеке – луч Бога, сосредоточение всего самого прекрасного, что была способна создать вселенная, но человек рождается с чрезвычайной силой к саморазрушению. Вся жизнь – есть борьба лишь с этой силой. Сила воздействует не только изнутри, но и насаждается другими. Подлая особенность разрушительной силы в том, что действует она не точечно, задевая организм, на котором паразитирует, но и многие другие, попадающие пусть даже в косвенное поле влияния. Тот купол, что сковывал Харви, был соткан из этой силы, что заставляет людей опускать голову и ползать у самой земли, создавая ощущение, что весь этот огромный и бесконечный мир можно свести к нескольким метрам над поверхностью земли.

Разрушительная сила – следствие применяемого не по назначению великого дара – свободы выбора. Чтобы люди всегда поступали верно, нужно лишить их этой самой свободы и запрограммировать на инстинктивные действия, служащие общему благу. Расплатой же будет невозможность быть собою, вместе с которой уйдет искусство во всех проявлениях. Не останется места для Врубеля и Тернера, для Чехова и Шоу, для Баха и Стравинского, умрут и театр, и кино, и танец. Музы превратятся в пыль и моментально уйдут в забвение, потому что нет ценности в искусстве, если ты не можешь пережить его, испытать те муки выбора, о которых всегда повествуют творцы. Вот такой идеальный бесчеловечный, очень справедливый мир мы можем получить, разменяв на него свободу выбора.

А если быть храбрым и помнить, что выбор – это не наказание, это цветные краски, которые помогают сделать жизнь запоминающейся? Помнить, что ничто не дарит столько счастья, как правильный выбор, выбор совести и сердца. Научиться использовать эти силы себе на пользу, перестать противостоять им, обуздать их.

Большинство настолько свыкается с ползучим образом жизни, что, даже и не делая более попыток подняться на две ноги, перестраивает всю жизнь под распластанное существование. Выдают мелочи: манера держаться и выражать свои мысли, внешний облик, реакции. Определяющим являются даже не внешние проявления, а тот образ мыслей, что формируется и закрепляется. Например, в каждодневной фразе про солнце, которое садится и встает, мы невзначай приближаем его к земле. Программируя на узкое мышление, мы лишаем себя естественной гармонии осознания, что любая неприятность – здесь, на этой Земле, но стоит только поднять руки, можно прикоснуться к бесконечной вселенной, быть частью безграничного космоса, стать на несколько сантиметров ближе к солнцу и его теплу. И, протягивая руки навстречу, мы становимся ближе, вне зависимости от погоды и времени года, даже великая стихия не в силах нам помешать.

Харви было интересно, оставались бы мысли людей столь же мелочны, если бы мы говорили о том, что свет солнца начинает ласкать нас своими лучами оттуда, из вселенной, и что мы словно во вращении танца каждый вечер отворачиваемся от партнера, лишь с тем, чтобы утром вернуться в его объятия, пережив заново весь пьянящий эффект первых прикосновений к объекту нашей страсти. Так день за днем с первыми робкими объятиями лучей солнца мы рождаемся заново, отчищенные и готовые к тому, чтобы увидеть события, будто наблюдаем их впервые. Каждый день – это день нашего рождения, день открытия мира вокруг, каждый день мы делаем первый вздох и издаем первый звук, оглашая все вокруг нашим присутствием в этом мире. Без этого не смог бы человек по много лет не терять надежду, находить в себе силы двигаться вперед, сопротивляться и не сдаваться, совершать ошибки, не бояться пробовать вновь и возрождаться после того, как сердце почти перестало биться. Так как же можно этот живительный процесс, этот танец вечной любви принижать до уровня простых глаголов: село, встало?

Любопытно, если бы все человечество мыслило не привычными понятиями, а пропускало через себя каждое явление, стараясь осознать его и прочувствовать, стали бы мы более устойчивы к трудностям, подготовленным нам Вселенной. Смогла бы Харви не поддаваться тому состоянию жертвы, в которое попала? Сумела бы она больше концентрироваться на хороших сторонах своей жизни, нежели раз за разом пропускать сквозь свою душу и сердце несчастья? Сможет ли Харви однажды пробить этот купол и обрести себя, свою свободу? Приблизит ли возвращение из Парижа к себе?

Харви вернулась не только из другой страны, но и из бесконечной темной пропасти, в которой находилась все это время. Та отрава, которая тяжелым грузом расползалась от самого сердца по всему организму, начала отступать, место ненависти начинали занимать робкие, почти бестелесные мечты. Грусть по-прежнему была верным спутником, но, не отягощенная злобой, она была менее мучительна. Харви плыла по течению и надеялась, что оно выбросит ее на берег, а не приведет к обрыву.

Наибольшие сложности на пути девушки вызывало общение с родителями. Было сложно сознаться себе, но Харви действительно начала их бояться, бояться того, что они могут разорвать ее на кусочки, а она уже не соберет себя вновь. Страх был не перед чем-то конкретном, а лишенным логики и контроля. У Харви развилась настоящая фобия.

Несмотря на то, что отношения с родителями носили характер неприязни со смесью обиды и раздражения, в душе, как и на протяжении всей жизни, Харви мечтала о любящих друг друга маме и папе, чей дом-крепость она могла бы навещать с радостями и печалями. Эти наивные и такие сильные мечты заставляли Харви ненавидеть себя за невозможность примириться с действительностью. Она убеждала себя не предаваться мечтам о том, что навсегда осталось в прошлом. Мечтания всегда должны быть направлены на будущее, на то, что в наших руках. А то, чем занималась Харви, рисуя себе картины своего безоблачного детства, окруженного любовью, было истинным самобичеванием. Как если бы она взяла кнут и начала стегать им себя по спине. Наслаждения от новых ударов кнутом равносильны новым мыслям о той семье, которой никогда не суждено быть.

Харви наказывала себя за то, что не смогла быть достаточно хорошей дочерью, чтобы такую семью создать. Не смогла быть достаточно мужественной для того, чтобы с самого начала не позволять никому менять ее, перетирать в удобный порошок. Харви была трусливой, вот что стоило признать. Те, кто не привык мимикрировать под обстоятельства, как она, начали бы резать себе руки, прибегать к психотропным веществам или проявлять агрессию по отношению к другим. Однако Харви-хамелеон нашла в проигрывании несбыточных желаний тот способ саморазрушения, который не оставлял улик и позволял сохранить внешнее ощущение адекватности. Зависимость от кошмаров в фантике из несбыточных мечтаний оказалась сильнее, чем девушка думала.

Теперь, когда внутри себя Харви тысячи раз разными словами проговорила вечную истину о том, что каждый – сам хозяин своей судьбы, пришло время собирать свою жизнь в полноценную картину. В балансе должно быть все: и увлечения, и работа, и отношения. Первая деталь уже была у Харви в руках. В Париже она начала много рисовать, фиксируя все свои впечатления на бумаге и привычно забываясь в этом процессе. Словно по мере того, как чернь уходила из нее, созидательное начало занимало освободившееся место.

На вечеринке по поводу ее возвращения домой друзья подарили профессиональные краски для ткани, которыми Харви расписала свою белую рубашку. Изредка надевая ее, Харви всегда получала массу комплиментов, многие интересовались производителем и местом покупки. Как только люди узнавали, что автор она сама, возникал неизменный вопрос: «А мне можешь расписать?» Харви это было в радость, она бралась за дело с удовольствием. Вскоре заказов стало так много, что это начало занимать все время и незаметно превратилось в работу с полной занятостью.